одной-двум ватагам к ним присоединялись степняки: хищные тарначи и мирные орочи, а при переправе Малого Танаиса в его нижнем течении под знамена князя встали две сотни единокровных словен-бродников. Эти были уже настоящими разбойниками, идущими на войну за легкой поживой, их зачислять в опытные бойники можно было не глядя.
Притирка дарникцев с ромеями тем временем шла полным ходом. Два лагеря по-прежнему выставлялись обособленно, но никто не мешал гостеванию союзников друг у друга. Не избежали этой участи и князь с мирархом. Не только в лагерях, но и на марше они частенько держались друг возле друга, ведя разговоры не только о военных, но и о других делах.
Больше всего Леонидаса удивляло, как безразлично относится Рыбья Кровь к своему «Жизнеописанию».
– Неужели ты не понимаешь, что стал знаменит не только в Константинополе и Херсонесе, но и в дальних западных и восточных землях? Все книги такого рода, как правило, тут же переводятся на арабский язык в Дамаске и на латинский в Риме.
– А про хазарский язык почему забыл? – подначивал ромея Дарник.
– Иудейские визири не заинтересованы развивать хазарскую письменность, а сами иудеи поголовно владеют и ромейским и арабским и словенским языками. Кстати, Самуил повез себе в каганат аж двадцать копий твоего «Жизнеописания». Не удивлюсь, если в Калаче тебя встретят толпы твоих новых поклонников.
– Ну и зря.
– Объясни почему?
– Когда устно о ком-то рассказывают это всегда намного лучше. Каждый может домыслить все, что ему захочется. А когда тоже самое выложено на пергаменте домысливать уже нечего, и все становится унылой неправдой. Как вообще любого человека можно подвести под какое-то одно слово. Ведь чтобы ты не делал, ты всегда успеваешь подумать о двадцати других вещах, прикинуть и то, и это. А на пергаменте будет намертво сказано, что ты сделал это из-за чего-то одного. Даже странно, что ты, умный ромей, веришь всему тому, что отец Паисий написал про осаду Дикеи.
– А что там сказано неверно? – с интересом спрашивал Леонидас.
– Например, что я деликатно относился с стратигессе Лидии из-за того, что почитал ее высокое положение и она была мне выгоднее нетронутой, чем тронутой.
– Ну и?.. – мирарх так увлекся, что потянул уздечку не с той стороны и невольно отъехал от князя на пару шагов.
– А то, что в этот момент у меня была в наложницах хазарка Адаш, которой ваша мраморная стратигесса в подметки не годилась.
– Разве у вас идолопоклонников многоженство не в обычае. Значит, не только в этом причина, – Леонидасу хотелось показать свою проницательность. – И почему мраморная? Выглядела слишком неприступной?
С кем, как ни с мирархом было поговорить на войне о женщинах, не со своими же подчиненными, в конце концов. И Рыбья Кровь с удовольствием расписывал свои отношения с достопочтимой стратигессой, правда, каждый раз убедившись сперва, что поблизости нет словен, понимающих по-ромейски. В ответ получал не менее подробный отчет Леонидаса о его любовных похождениях. Что лучше этого могло скрепить настоящее мужское доверие? Оба были молоды, предприимчивы, хороши собой и полны интереса к жизни.
Видя веселые беседы князя с мирархом, воеводы с архонтами тоже повели себе подобным образом: ромеи рассказывали словенам о премудростям своего воинского устава, а воеводы – архонтам об особенностях полевого сражения с повозками и камнеметами. Стратиотским конникам по душе пришлись пращи-ложки, многие изготовили себе эту игрушку и развлекали себя прямо на марше стрельбой камнями по воронам и галкам. А дарникцам – султаны из конского волоса на шлемах ромейской кавалерии. Князь против такого новшества не возражал, тем более, что такой хвост считался хорошей защиты шеи от рубящего удара. Пробить в шлеме маленькое отверстие и пропустить в него пучок конских волос ничего не стоило. И скоро дарникских конников издали уже ничем нельзя было отличить от ромейских. И также как у стратиотов цвет султанов у каждой сотни был свой собственный.
Узнав, что Дарника больше всего беспокоит необстреленность словенских ополченцев, мирарх тоже порядком встревожился: как же тогда быть?
– Надо им дать почувствовать вкус крови, – мрачно изрек на это князь.
– Как это?!
– Перед переправой на левый берег нападем на какое-нибудь хазарское селище.
– Ты наверно смеешься? – изумился Леонидас, успевший за время знакомства привыкнуть к княжеским шуткам, произносимым с самым серьезным видом. – Так тебе хазары и позволят!?
– А если сделать так, что хазарское селище будет само виновато?!
– Нет, ты точно сошел с ума! – мирарх верил и не верил князю. – Да уже одно то, что твои ополченцы переправятся через огромную реку, когда пути назад не будет, сделает их всех бесстрашными воинами. Ты же сам говорил, кутигуры пленников не берут.
– Ты наверно прав, – смиренно соглашался Рыбья Кровь, заставляя союзника сокрушенно качать головой: ох, уж эти варвары!
Помимо больших войсковых забот, появилась теперь у князя и забота маленькая – Евлалия. Почувствовав некоторую слабину Дарника, она отныне едва ли не каждый день, подождав, когда он окажется один, являлась к нему в шатер. После нескольких пустых фраз о делах, неизменно следовало:
– Хочу немного тебя посмешить. – И руки великовозрастной шалуньи начинали распускать завязочку тельной сорочицы, дабы порадовать князя видом своей груди. В таких случаях Дарник всегда сожалел, что взял к себе в оруженосцы Афолия – любой бы словенский услуживец давно бы сообразил, как воспрепятствовать этому безобразию, Афобий же ни за что не решался вторгаться в шатер, вовремя присутствии у князя представительницы женского пола. Хорошо, что всегда находился кто-то, кто возле шатра спрашивал у охранников-телохранителей:
– Князь сильно занят или нет?
– Входи! – кричал тогда ему из шатра Дарник и действительно смеялся, глядя как Евла прячет свое молочное достояние.
Как бы он потом не хмурился и не досадовал, но эта забава ему весьма нравилась. Порой даже думал, а не сойтись ли с Евлой в самом деле, выговорив у нее обязательное условие, не слишком показывать их связь на людях, однако понимал, что сделать это никак не получится – бойко разговаривающая по-словенски ромейка не даст себя загнать ни в какие рамки, а наличие крошечной дочурки всегда надежно защитит ее от любого княжеского наказания.
Попытки Евлы «обесчестить» князя, разумеется, не остались не замеченными его ближним окружением, а потом и всем словенским полком. Если в глаза Дарнику никто не решался об этом говорить, то за глаза над «великим и непобедимым» потешались, кто как мог. Самой же Евле все доставалось полной мерой. Когда шутки бывали особенно злыми и оскорбительными, она не выдерживала и бросала в ответ:
– Стану княжеской наложницей, я это вам хорошо припомню!
Корней докладывал Дарнику обо всем этом и снова и снова настаивал:
– С этим надо что-то делать!
– Ничего делать не надо, – отмахивался от хорунжего князь. – Пускай посмеются. Главное, чтобы в лицо мне не хихикали.
Сказал – и зглазил. В тот же вечер один из бойников-ветеранов, широко ухмыляясь, спросил у идущего мимо Дарника:
– Князь, а не пора ли нам уже твою собачью свадьбу справлять?
Дарник остановился и пристально посмотрел на весельчака.
– Да я просто так, пошутить хотел, забудь, не сердись! – спохватившись, заканючил бойник.
– Два дня, – бросил Рыбья Кровь телохранителям-янарцам и двинулся дальше.
«Два дня» означало, что бойник со своим напарником, оба в голом виде, в одних сапогах (ноги должны быть целы) будет два дня идти на привязи за обозной повозкой, таща на спине узел со своей одеждой и доспехами. Таким было дарникское наказание за драки, мелкое воровство, сон в дозоре, ну и конечно, за недостаточное уважение к княжескому званию.
Эти наказания понравились и ромейским архонтам, скоро уже и голые стратиоты (без напарников, разумеется) плелись за своими повозками, вызывая смех сотоварищей – все же это было и лучше и легче, чем наказание плетьми.
Хазарский Калач между тем был все ближе и ближе. Высланные вперед дозорные доложили, что видели у причала среди хазарских судов аж три ромейских биремы, а рядом с городской стеной большое скопление хазарских войлочных юрт. Но Дарник не стал направляться прямо к хазарскому городу, направил походный поезд к северу к своему Турусу, располагавшемуся, как и Калач, на левом берегу Танаиса, только в тридцати верстах выше по течению. Но не смог отказать себе в удовольствии прокатиться вместе с Леонидасом и небольшой охраной посмотреть с правого берега на хазарский город. С высокой холмистой правобережной гряды на Калач со всеми его садами и красными черепичными крышами открывался хороший вид.
– Калач должен быть благодарен тебе, мирарх, – любуясь городом, сказал князь своему спутнику. – Я дал зарок, что если твое войско не придет, сжечь его. Один раз сжег его всего наполовину, теперь бы сжег полностью. Причем прямо с этого места.
Действительно за счет высоты холма, на котором они стояли, три стрелища до городских кварталов были вполне доступны для больших Пращниц.
– В твоем «Жизнеописании» сказано, что твое войско прошло мимо Калача, никого не трогая, – усомнился в его признании мирарх.
– Так это был уже второй поход. В первый мы хорошо его потрепали и захватили Турус.
Еще день пути и на правом берегу реки они вышли к сторожевой веже, близнецу Смоли, охраняющую паромную переправу через Танаис, затем увидели и сам Турус во всей его неказистой красе: чахлые деревья, полсотни деревянных домов, обнесенных валом и одноярусной деревянной стеной. Выдающимися здесь были лишь три трехъярусные вышки, в середине городища, камнеметы которых могли разворачиваться в любую сторону, бухта, вдававшаяся прямо в городище, да паром через Танаис на лебедках, способный перевозить по две груженых повозки за раз.
Немедленно по прибытию объединенного войска началась его переправа на левый берег: лошадей переправляли вплавь, воинов на лодках, повозки на пароме. Все удовольствие заняло половину дня. Чтобы не заходить в само городище, Дарник приказал себя везти на лодке ниже по течению, туда, где в чистом поле собиралось само войско, сославшись на занятость не принимал и турусцев, поручив Корнею выслушивать отчет о делах городища.
Главное, что интересовало князя: есть ли пополнение с верховьев Танаиса? Голубиная почта не подвела – на лодиях и плотах приплыло больше двухсот человек и по слухам плыли еще. Таким образом, обязательство перед ромеями и хазарами почти полностью исполнилось: в словенском строю находилось уже восемнадцать сотен воинов.
С одной из липовских ватаг прибыло послание от Тура. Сын кратко описывал, как его замечательно встретили в Липове. Малозаметная точка у четвертого слова свидетельствовала, что это так и есть. Ну что ж, хоть за младшего княжича теперь приходилось не волноваться.
На следующий день в Турус с большой свитой прибыл Самуил. У него тоже все было готово: полторы тысячи копий находилось в Калаче, еще полтысячи должны были присоединиться в городе Ирбене на берегу Итиля. На переговорах с князем визиря сопровождал высокий худой хазарин с лицом опытного воина.
– Это
| Реклама Праздники 12 Июня 2024День России 11 Июня 2024День работников легкой промышленности 14 Июня 2024День работников миграционной службы 21 Июня 2024День кинологических подразделений МВД России 18 Июня 2024День медицинского работника Все праздники |