Москва встретила его зимой и дождём вперемешку со снегом. А на Котельнической набережной даже налетел заряд, и всё вокруг моментально стало серым и унылым.
Анин отпустил такси, поднял вороник, воротя лицо от порывов ветра, и вошёл в узкий, как ущелье, 5-й Котельнический переулок, где легко отыскал двенадцатый дом с колоннами на торце. Он ни разу здесь в жизни не был. Ему было интересно посмотреть, как живёт Евгения Таганцева.
В подъезде сидела строгая консьержка, и Анин во избежание лишних вопросов молча сунул ей «пятёрку». Консьержка понимающе кивнула, мол, когда-то сама бегала на свиданки, и он проник дальше. Широкая мраморная лестница с потёртыми ступенями привела его на третий этаж, и он долго стоял перед дверью Таганцева, не решаясь позвонить.
Он представлял её лицо: взволнованное, дорогое, любящее, каким запомнил его в Выборге, а когда увидел её совсем другой – повзрослевшей, измененной внутренне, то понял, что это конец их развесёлому, разухабистому роману.
– Привет! – сказала она, опираясь на трость.
Он пустил глаза, увидел, что на правой ноге у неё аппарат Елизарова и, ненавидя себя до глубины души, рухнул на колени, обнял её осторожно, как ветер парус, и произнёс:
– Котя, прости меня... прости меня, скотину!
С этого момента вся его ревность и душевные мучения показались ему такими мелкими, эгоистическими, не стоящие и капли её страданий, что он ужаснулся всему тому, что натворил. И готов был провалиться сквозь землю от стыда и злости на самого себя. Его мучил один и то же вопрос: «Как же ты, такой умный и дальновидный, возвышенный и гениальный, как же ты допустил всё это?!» В первую очередь, он подумал не о её физических травмах, а об изменении, которые нашёл в ней.
Хорошо, хоть он не видел, как Евгения Таганцева в задумчивости потрогала его лысеющую макушку, казалось, всё поняла и сказала:
– Вставай… вставай…
И даже потянула за подмышки. Он вскочил, красный, взволнованный и помолодевший. Его большой серый плащ, который ему совершенно не шёл, полетел на пол, туда же – шляпа и сумка.
– Пойдём! – она посторонилась с тем самым королевский поворот головы, который Анин не мог забыть. – Проходи, не стесняйся, – сказала она, ловко уклонившись от поцелуя.
Он, страшное конфузясь, сунул её букет красных роз, которые купил по дороге, и уже знал, что даже это не имеет никакого смысла, как нет никакого смысла в его бессмысленной жизни, в которой он только и делает, что барахтается от одного берега к другому.
Она, всё так же тяжело опираясь на трость и явно оберегая ногу, провела его в прекрасную, светлую, белую комнату, обставленную белой мебелью с позолотой, с большим зеркалом во всю стену; и на его молчаливый вопрос сказала:
– Она скоро будет такой же длины, как левая, и смогу ходить, не хромая.
– Я не знал, – промямлил он и поймал себя на том, что впервые за много лет говорит всерьёз, не скоморошествует, не кривляется, а как когда-то в детстве, когда дрался на переменах в школе или хулиганил дома, исключительно честно и вдумчиво.
– Всё уже позади, – сказала она, облегчая ему душу. – Я ещё сломала два рёбра и повредила позвоночник, – сообщила она почти весело, словно о каком-то другом человеке, – но с этим уже всё позади. Осталась только нога, – присела она на диван и вытянула правую ногу. Трость она отставила так, чтобы она не упала на пол.
С этого момента в нём вдруг что-то перевернулось, словно пала пелена, и кто-то далекий страшно знакомый голосом Евгении Таганцевой, позвал его: «Павел… Павел…», хотя она, конечно, сидела напротив, и он дёрнулся, прислушался, безуспешно завертел головой, но ничего, кроме вечного городского шума, больше не услышал. И тогда ему страшно захотелось, чтобы всё это было просто сном.
– Спасибо тебе… – сказала она, глядя на него незнакомым взглядом.
– За что? – болезненно очнулся он.
– За то, что дал мне прыгнуть.
– Дал прыгнуть… – машинально повторил он, глядя перед собой ничего не видящим взглядом.
Ему сделалось физически плохо. Даже Герта Воронцова со своим гарпуном показалась ему сейчас бесконечно мелкой интриганкой.
– С глаз словно пелена спала, – сказала Евгения Таганцева, как показалось ему, целенаправленно вытягивая из него последнее хладнокровие.
– Да… – просто сказал он, прекрасно понимая, к чему она клонит.
Евгения Таганцева так засмеялась, глядя на Анина, что он сообразил: действительно, разлюбила, и, действительно, выходит замуж за врача, который отремонтировал ей ногу.
– У нас всё равно с тобой ничего не получилось бы, – посмотрела она на него и отпрянула – Анин был один обострённый, чувственный нерв.
За один этот нерв она и любила его до беспамятства, потому что только с таким нервом можно было играть так, как играл Анин. Но сейчас всего этого ей уже не нужно было, словно она жила в другом измерении.
– Почему? – упёрся Анин, не веря самому себе.
Интуиция его никогда не подводила, и в данном случае он понял, что ошибся, придя сюда, однако, не прийти не мог.
– Потому что мы разные, – из принципа растолковала она ему.
– Нет, – сказал он, всё ещё витая в розовых облаках любви. – Я бы ушёл от жены и…
– А ты на самом деле уйди, – сказала она так, как никогда не говорила с ним. – Возьми и уйди. Ты ничего не говорил мне об этом.
– И уйду! – пообещал он, как показалось ей, абсолютно бездумно. – Я бы женился на тебе! У нас была бы прекрасная семья! – наговорил он опять же в запале. – Ты бы родила мне прекрасных детей! Мы бы заботился о них!
В следующее мгновение он понял, что говорит не о том, что волновало Евгению Таганцеву, что его слова ей безразличны.
– Ты, знаешь, я за славой не гонюсь, – доходчиво сказала Евгения Таганцева. – Я села не в свои сани. Это моя сестрица, пожалуйста. И ты. Ты бежишь за призраком. Я тоже одно время жила точно так же, а теперь просто живу. Оказывается, можно просто жить.
– Вот как, – сразу поник он, – значит, ты меня бросила?..
– Да не бросила я тебя. Пойми! – наконец-то встрепенулась она, и стала чуть-чуть походить на ту, прежнюю Евгению Таганцеву, с её бессовестным взглядом; и в нём проснулась слепая надежда. – Это ты меня бросил!
– К чёрту! – вскипел он. – К чёрту! Я тебя не бросал! Мне надо было подумать! – воскликнул он, полагая, что только этим и занимался на съёмках в Крыму; и вдруг понял, что жизнь – это одна большая ловушка, чтобы ты ни делал, тебя всё равно загонят в угол. Вопрос, в какой и когда.
– Где ты был?! Где?! – неожиданно заговорила она в тон ему, и лицо её стало прекрасным, как умирающее солнце. – Я умирала одна на койке, в корсете, а ты страдал на своих съемках!
Он зарычал и заметался, как раненый зверь, от зеркала к дивану и обратно, норовя задеть её трость.
– Что?! Что мне сделать, чтобы ты простила меня?!
– Ничего, – словно очнулась она. – Приходи чаще, может, я передумаю, – и гордо отвернулась с тем королевский жестом, который действовал на Анина безотказно, как магические пасы фокусника.
Он замер посреди комнаты, словно в него попала пуля. Безнадёжность захлестнула его.
– Я будут ходить каждый день! – заверил он Евгению Таганцеву со всей страстью души, на которую был способен. – Я буду даже здесь ночевать!
– Здесь не надо, – сказала она спокойно. – Я живу с мамой, – напомнила всё тем же равнодушным голосом. – Кстати, она скоро придёт, – Евгения Таганцева демонстративно посмотрела на часы.
– Хорошо, – понял он, – я пойду. Что тебе принести? Если нужны какие-нибудь лекарства?..
– Ничего не надо. Лучше побрейся, – и она его очень удивила: неловко поднялась, сделала шаг и потрогала его трехдневную щетину с тем прежним выражением на лице, которое у неё было в начале их романа.
Это стало тем знаком, который она простилась с ним, но понял он это гораздо позже. Зато нёс этот знак долго и вспоминал его весь день и утром следующего дня и всё последующее время до самого конца.
– Я яблок принесу, – он вспомнил, что она любил именно яблоки. – Ладно? – спросил он, инстинктивно полагая, что простота в нынешней ситуации лучшее, что можно придумать.
Он так и побоялся спросить об ортопеде. Может, он просто холостой? – подумал Анин, но это поправимо.
– Ладно, – легко согласилась она и даже позволила себя поцеловать на пороге, а потом словно нарочно долго смотрела, как он спускается по мраморной лестнице, махала рукой, пока он не скрылся за поворотом.
Пронесло! – обрадовался он и вздохнул с облегчением, хотя в глубине души понимал, что надежда преждевременна и глупа, как все его планы в жизни. И всё же: господи, как я рад! – ликовал он. Если бы ты только знал! И стал строить воздушные замки, в которые неизменно поселял Евгению Таганцеву. А потом сообразил, что надо позвонить Алисе и прощупать почву на предмет развода. Он ещё не знал, как подступиться к этому вопросу. Наверняка начнутся истерики, с ужасом думал он, представляя всё, что произойдёт дальше, и что нужно набраться терпения и прожить этот отрезок жизни, чтобы потом стало легче.
– Ты дома? – спросил он, уверенный, что она только и делает, что ждёт его, разогревая борщ. – Я только что приехал, – и держал пальцы на руках и ногах скрещёнными.
К его удивлению, она ответила совсем не так, как он ожидал, и явно ничего не разогревала и не ждала его.
– Меня ещё нет, – вдруг затараторила она в трубку, что, вообще, на неё не было похоже. – Я на репетиции. Приезжай часа в три.
Да что же это такое! – удивился он. Да она меня за нос водит! – заподозрил неладное. А где борщ?
– В три?.. – переспросил удивлённо. – Хорошо, – и подумал, что ещё успеет заскочить домой и побриться. – Как дети?
– С детьми всё нормально, – затараторила она ещё пуще. – Серёжа в Сокольниках на экскурсии. Маша – дома, у неё простуда. Приезжай, но не раньше трёх.
Что с ней? – так и не раскусил он её. – Она сама на себя не похожа, потому что в абсолютно большинстве случаев примчалась бы на Балаклавский, не глядя. Даже больная приползла бы.
Базлову решил позвонить в следующую очередь. Базлов и так несчастен, снисходительно думал Анин, как может быть несчастен человек, разуверившийся в себе. Но, оказалось, что у Базлова весёлый голос.
– Старик! – закричал он. – Я рад тебя услышать! Ты где?
– Я в Москве, – озадачился Анин. – Я только что приехал.
Никогда ни перед кем, ни за что не унижайся, иначе будешь выглядеть низким человеком, сказал ему внутренний голос.
– О! – казалось, ещё пуще обрадовался Базлов. – Буду рад тебя увидеть, но не сейчас, сейчас я в банке. Давай часа в три. У меня твой аванс всё ещё лежит.
– Правильно делает! – обыграл этот момент Анин и неожиданно для самого себя подумал: «А с чего это ты такой добренький? И почему тоже в три?»
Тогда он позвонил Маше:
– Маша, это папа. Ты заболела?
Он представил её белокожее лицо с конопушками, как у матери, и подумал в очередной раз, что слишком мало уделял внимания детям.
– Совсем немножко, папа. Я в гостях у дяди Ромы.
– У дяди Ромы? – Анин услышал, что по асфальту от изумления поскакала, как лягушка, его челюсть, если бы она была у него, конечно, вставной. – Дай ему трубку, – попросил он.
– А его нет дома. Они втроем с мамой и Сережей поехали в Сокольники на коньках кататься.
– На коньках?! В Сокольники?! – переспросил Анин, потому что уже слышал эту версию, правда, несколько
Почему, например, Стругацкие долго не могли найти решение окончанию романа "Град обреченный"? Потому что они не видели и ощущали КАК НАДО закончить роман. Вы должны включать подсознание. И пользоваться им. Иначе ничего не будет получаться. Попытайтесь медитировать. Чуть-чуть, по несколько минут. Только так вы достанете информацию. Но вопрос должен быть сформулирован четко и по делу. То есть мозг должен быть готов в работе. У меня есть еще одно имя А-САН-РИ. Я его получил в медитации. До этого его на Земле НЕ БЫЛО. Такого имени не существовало.
При медитации надо ненавязчиво задать вопрос и слушать своё ответ. Он будет тихим и очень уравновешенным, то есть скромным, спокойным и всегда по делу. Хотя имя А-САН-РИ получил совершенно ВНЕЗАПНО. Это было давно, лет сорок назад.
Удачи!
Если вам дали имя при медитации, то это значимо. Насколько мне известно, подобное происходит очень редко, только для избранных.
Для меня медитация – это минимум получасовое абсолютно расслабленное состояние под специальную музыку или под шум моря. Вопросов я никогда не задавала, но теперь попробую сделать это в тишине. И вы меня обрадовали тем, что для медитации достаточно несколько минут.
Михаил, я ещё хотела отметить одну важную деталь. Когда посмотрела, что означает слово аутодафе, то была удивлена, почему именно это, а когда прочитала текст, была поражена, насколько удачно подобрано название главы. Оно соответствует содержанию на сто процентов.
Само интересное, что я каждый раз нахожу такие слова и тут же их забывают. Это же не русские слова. Я их и забывают, но почему-то в нужный момент нахожу в голове. (Щютка).