5
Осень в полной мере вступила в свои права. Последние два дня погода окончательно испортилась. Шли сильные дожди, иногда прерываемые резким, холодным ветром, безжалостно срывавшим с деревьев пожелтевшие листья. Близилась к концу третья неделя, но мать Анны – Юлия Рэза – так и не приехала в Полоцк. Между тем на границах Великого княжества Литовского с Ливонским орденом было неспокойно. На приграничных территориях появились хорошо организованные разбойничьи шайки, которые грабили торговые суда и совершали набеги на крестьянские поселения. До Анны доходили слухи, что разбойникам покровительствуют немецкие рыцари-крестоносцы и впавшие в немилость у великого князя бояре. Происходящие в княжестве события сильно тревожили девушку и усиливали ее тревогу за судьбу любимой матери, от которой долгое время не было никаких вестей.
В это октябрьское утро печальные размышления Анны были прерваны слугой, который зайдя в ее комнату, сообщил, что воевода зовет ее к себе по важному делу. Девушка быстро оделась в узкое голубое платье европейского покроя и с замиранием сердца отправилась в гридницу, где ее уже ждали Турчинович и Ярослав.
– Проходи, дочь моя, – вместо приветствия озабочено сказал воевода. – Только что прибыл гонец от твоей матушки с последними новостями, – он указал рукой на мужчину средних лет с беспокойным лицом и впалыми щеками, одетого в дорогой, словно с чужого плеча, кафтан. – По его словам, купеческая ладья, на которой плыла Юлия, была атакована разбойниками. Ладью удалось отстоять, но твоя матушка была тяжело ранена и сейчас находится далеко отсюда: в корчме, где-то на берегу Западной Двины.
– Боже мой! – воскликнула Анна, смертельно побледнев. – У меня давно было предчувствие, что должно было случиться какое-нибудь несчастие.
– Не отчаивайся, Аннушка, – с сочувствием сказал Ярослав. – Ты знаешь, что всегда можешь положиться на нас.
– Позвольте мне, благородная боярыня, передать вам письмо и нательный крест вашей матушки, – низко поклонившись, промолвил гонец, с угодливой улыбкой передавая Анне свиток, скрепленный печатью, и инкрустированное рубинами золотое изделие на длинной цепочке.
– Да, это, действительно, ее крест, – подтвердила девушка, ломая сургучную печать и разворачивая небольшой свиток. – Матушка просит меня срочно приехать и перевести ее в Полоцк… Почерк, несомненно, ее, но письмо написано по-русски, а не по-литовски, как обычно. А почему вы доставили письмо, а не наш конюх Регимантас? – вдруг спросила Анна, с подозрением взглянув на гонца.
– Все в руках божьих, – смиренно ответил он, придав своему лицу скорбное выражение. – Насколько мне известно, прекрасная боярыня, ваш конюх был убит во время нападения разбойников.
– Печальная новость, он верно служил нам много лет, – вздохнула девушка и ее блестящие глаза затуманились.
– Ну, что ж ты сообщил все, что знал, – подытожил воевода, внима-тельно посмотрев на гонца. – Нам будет, что обсудить наедине. А ты, бра-тец, пока отправляйся на кухню. Там ты позавтракаешь и отдохнешь после долгой дороги.
В ответ гонец рассыпался в благодарностях и снова низко поклонился. Все это время с его лица не сходила та же угодливая улыбка, больше похожая на гримасу.
– Не нравится мне этот малый, – нахмурившись, сказал Ярослав, когда дверь за гонцом захлопнулась. – Знавал я немало таких людей, которые готовы тебе услужить, а потом всадят нож в спину. С ним надо быть начеку – он может оказаться предателем.
– В наши сложные времена может произойти все, что угодно, – согласился с ним Турчинович. – Как бы то ни было, я сегодня же дам указание подготовить для вашего плавания большую ладью. Я бы отправился с вами сам, но при отсутствии в Полоцке наместника, я, к сожалению, не могу оставить город. Поэтому, Ярослав, ты на судне будешь за старшего. Для вашей безопасности с тобой и Анной поплывут еще восемь дружинников. У нас нет другого проводника, и, хотя нам это и не по душе, придется довериться этому подозрительному гонцу. Будем надеяться, дети мои, что с божьей помощью все закончится благополучно.
На следующий день, как только пришел рассвет и немного разошелся туман, крупная острогрудая ладья отплыла от Верхнего замка. Ярослав, Анна и сопровождавший их гонец стояли во весь рост, стараясь удержать равновесие, и сосредоточенно всматривались вдаль. Ладья быстро набирала ход, раздавались равномерные удары весел, на каждом из которых сидели дружинники и рыбаки, хорошо знавшие Западную Двину. Слабое солнце едва проглядывало на горизонте, со всех сторон летели холодные брызги, над водой клубился схожий с дымом туман. Постепенно исчезали из виду Устейская и Экиманская башни, Заполотский и Великий посады.
Корабль, кренясь, шел под парусом вверх, по направлению к Браславу. После полудня по обе стороны ладьи можно было увидеть только безлюдные берега с редкими рыбацкими поселками. Спустя несколько часов пропали и эти признаки присутствия человека, к реке плотно придвигался сосновый бор, от которого веяло сыростью. Вокруг царила подозрительная тишина, лишь изредка прерываемая криками птиц.
– Ну, и где же твоя корчма на берегу реки? – нетерпеливо спросил гонца Ярослав. – Скоро наступит вечер, а я здесь не вижу ничего, кроме покосившегося деревянного креста на левой стороне.
– Вот за этим крестом, милостивый боярин, на лесной опушке и находится корчма, – начал объяснять проводник, стараясь не смотреть на юношу. – Если вы доверитесь мне и причалите к берегу…
– Я вижу, ты решил поиграть с нами, мерзавец! – грозно прервал его Ярослав, выхватив меч и направляя его на гонца. – Мне уже приходилось иметь дело с негодяями, вроде тебя. Ты хочешь завести нас в западню, затем дашь знак своим дружкам-разбойникам, и мы окажемся в их руках. Разве не так? Так вот, послушай меня внимательно. Если ты не хочешь, чтобы я отрубил тебе голову и бросил твое тело на съедение рыбам, то ты должен помочь нам.
– Я помогу, клянусь богоматерью, я помогу! – на лбу проводника выступили капли пота; от испуга у него затряслись руки, а лицо стало красным, как у вареного рака.
– Жива ли госпожа Юлия Рэза?
– Жива, бог свидетель, жива!
– Где она находится? – продолжал Ярослав.
– В этом лесу, на опушке, в укрепленном доме боярина Федора Скибы.
– Федора Скибы? – переспросил молодой человек.
– Кажется, я поняла, о ком идет речь, – вмешалась Анна. – Пять лет назад дядя уличил этого боярина в измене в пользу Ливонского ордена. Скиба бежал из Полоцка, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Раньше он бывал в дядиных хоромах, много раз видел меня и матушку.
– А теперь, видимо, решил отомстить, – сделал вывод Ярослав.– Хорошо, господин проводник, если мы освободим матушку Анны, то я отпущу тебя на все четыре стороны. Но попробуй только предать нас и не сносить тебе головы!
– Я клянусь всеми святыми, что помогу вам, – испуганно заверил разоблаченный разбойник. – Я знаю все лесные тропинки и незаметно доведу вас до боярского дома. Мы отправимся ночью, чтобы никто нас не увидел и не услышал.
6
Разбойничий притон боярина Федора Скибы располагался в нескольких верстах от берега реки, посреди мрачного дремучего леса с плотными рядами сосен и поросшими ельником торфяными болотами. Только две узкие, извивающиеся тропинки вели к хорошо укрепленному боярскому дому с высокой оградой и сторожевой башней. Сворачивать с этих тропинок было смертельно опасно. Сделав один необдуманный шаг, путник мог увязнуть в бездонной трясине, из которой невозможно было выбраться без посторонней помощи.
Шайка, возглавляемая боярином Скибой, не имела ничего общего с благородными разбойниками из народных преданий. Входили в нее также отнюдь не обездоленные, бежавшие от притеснений и издевательств феодала крестьяне или крепостные. Сам Скиба, будучи жестоким крепостником, всегда был одержим жаждой наживы, что, в конечном счете, привело его к предательству и потере всех принадлежавших ему имений. Столь же отвратительными и порочными были и остальные члены разбойничьей шайки: шляхтичи, промотавшие в кутежах и оргиях свое имущество; бывшие монахи, исключенные из монастырей за прелюбодеяния; проворовавшиеся тиуны, воры и наемные убийцы.
В сосновом бору наступила полночь. Тонкий месяц, иногда пробивавшийся из-за густых, темных туч, бросал скупой свет на грубо сколоченные стены дома. Не стихая, завывал противный, леденящий ветер, из-за которого непрерывно стучали ставни и с жалобными стонами колыхались деревья. Практически все обитатели разбойничьего притона спали крепким сном; бодрствовал лишь караульный на сторожевой башне, время от времени окликавший стражника у ворот с противоположной стороны. Казалось, над домом, как и над всем лесом, лежала глухая ночь.
Однако комната боярина Скибы была хорошо освещена восковыми свечами. За большим дубовым столом, уставленным краденными серебря-ными тарелками и чашами, сидели боярин и его ближайший сообщник – беглый монах из Никольского монастыря. Доедая жареных куропаток, жильцы дома возобновили давно начатый разговор. Оба разбойника были одеты в дорогие бархатные кафтаны с немецкой купеческой ладьи, ограбленной ими неделю назад. Скиба имел невзрачную наружность: его лицо было с мелкими, некрасивыми чертами, со срезанным подбородком и куцей бородой. Не красили боярина также обширная лысина, худоба и небольшой рост. В отличие от своего главаря, монах был широколицым с длинным утиным носом, носил большую окладистую бороду, выделялся полнотой и высоким ростом.
– Будь проклят этот пес Турчинович и вся его родня! – злобно выругался Скиба, наливая себе браги в золотой кубок. – Если бы не этот чертов вояка, никто бы так и не узнал о моих связях с Ливонским орденом. А теперь по его милости все мои имения, которые мне достались еще от прадеда, отдали родственникам полоцкого наместника. Но ничего: скоро на моей улице будет праздник. На днях должен вернуться Иванко и привести с собой его любимую племянницу Анну. Ее мамаша, эта высокородная барыня, уже пользуется моим гостеприимством, – сказал он с ухмылкой. – Не хотела, понимаешь ли, сама писать дочери, упертая дура.
– Ну, для таких случаев, Федор Петрович, у нас есть особый человек, – вставил свое слово бывший монах, приняв гордый вид. – Я сам привел к тебе Войцеха. На наше счастье его выгнали из Кракова за воровство. Таких мастеров, как он, еще нужно поискать. Ты мог лично убедиться: любую печать может вырезать, любой почерк подделает.
– Да, парень он славный, – довольно улыбнулся боярин. – Справедливости ради, Матвеич, нужно признать, что дела идут последнее время совсем неплохо. На прошлой неделе мы обчистили две немецкие ладьи, на этой – одну литовскую. Как окажется в моих руках племянница этой скотины, Турчиновича, заломлю за обеих баб приличный
