производятся для накопления богатства, – сказал Сократ. – А нашему стратегу хочется ещё и укрепить свою власть, порядком пошатнувшуюся в последнее время. Война омерзительна и зловонна, но это не остановит того, кому она нужна.
– Ты мудрейший человек на свете, Сократ, но здесь ты ошибаешься, – сморщился Алкивиад. – Посмотрим, что скажет Народное собрание.
***
Народное собрание слушало стратега, избранного и поддерживаемого большинством демоса.
– Граждане! Угрозы нарастают, наша Родина в опасности, вражеские войска движутся к нашим границам! – с пафосом говорил он. – Прежние договоры уже не действуют: с нами разговаривают в самой наглой манере, к нашим законным требованиям относятся наплевательски. Враги готовятся, они ждут удобного часа для нападения, и обстоятельства требуют от нас решительных и незамедлительных действий. Спартанцы хотят войны, так пусть будет война! – но помните, что мы будем воевать исключительно для того, чтобы не было войны, которая стала бы угрозой для самого нашего существования. Как бы тяжело нам ни было, сограждане, прошу понять это и призываю к полной поддержки нашей власти – вернее, вашей власти, ибо вы сами избрали нас.
Я хотел бы ещё обратиться к доблестным воинам Спарты, пусть им передадут мои слова. О, воины Спарты, ваши отцы, деды и прадеды не для того сражались с нашим общим врагом, персами, защищая Элладу, чтобы сегодняшние преступные правители захватили власть на спартанской земле! Вы давали присягу на верность своей Родине, а не тиранам, которые издевается над своим народом. Не исполняйте их преступных приказов, складывайте оружие и идите домой, возвращайтесь к своим семьям!..
Граждане Афин, правда на нашей стороне, а если это так, то и победа будет за нами. Уверен, что вы мужественно исполните свой долг; верю в вашу поддержку, в ту непобедимую силу, которую даёт нам любовь к Отечеству!
Едва он закончил, как по знаку предводителей демоса Народное собрание взорвалось криками одобрения:
– Все на защиту Родины! Мы в три дня разметаем этих спартанцев, как пух! – и затем раздался дружный хор: – Афины! Афины! Афины!
Алкивиад кричал громче всех, Платон саркастически улыбался, а Сократ невозмутимо смотрел на происходящее.
– А вот и Сократ здесь, – сказал кто-то из толпы, когда шум несколько затих. – Ну же, Сократ, чего ты молчишь? Ты же сам сражался за Афины.
– Это было как-то, но я мирный воин, потому что сражения, которые мы ведём, происходят внутри нас, – ответил Сократ. – Что касается Афин, то наш город лишь часть большого мира, поэтому и я гражданин не Афин или Эллады, но всего мира.
– Странно ты отвечаешь, особенно сейчас, когда все граждане готовы встать на защиту Отечества! – воскликнули в толпе. – Оставь свои выверты и скажи прямо, что ты думаешь о войне?
– Я думаю, что война происходит от причин, которые также являются причинами почти всех зол в государствах, как частных, так и общественных, – сказал Сократ.
– И что это означает? – спросили его.
– В отношении нашего государства это означает, что война теперь нужна нашему стратегу для того, во-первых, чтобы народ испытывал нужду в предводителе; во-вторых, для того чтобы из-за войны люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него, – а в-третьих, если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.
– Ты с ума сошёл, Сократ! – возмутились в толпе, а Алкивиад хмуро спросил: – Всё-таки: воевать со Спартой, или не воевать?
– Воевать, – сказал Сократ.
– Ну, Сократ, ты вовсе нас запутал, – растерянно произнёс Алкивиад. – То ты против войны и говоришь, что ничего не может быть зловоннее и омерзительнее её, а то хочешь, чтобы она началась.
– Есть только одна вещь хуже, чем война: вот эти граждане, которые с таким усердием поддерживают её, – Сократ кивнул на толпу. – Они потеряли и ум, и совесть, и всё человеческое в себе. Может быть, война со Спартой поможет вернуть утраченное.
– Вы слышали, что он сказал?! – закричали в толпе. – Да он сам перешёл на сторону спартанцев! Бей его!
Несколько человек набросились на Сократа и принялись бить и пинать его, но Платон раскидал их мощными ударами своих кулаков.
– Пошли отсюда, Сократ, – сказал он, – а на этих идиотов подай в суд за причинение тебе побоев.
– Нет, я не стану этого делать, – ответил Сократ. – Если бы тебя лягнул осёл, ты ведь не стал бы с ним судиться?.. На ослов не обижаются.
Тирания
– Бездельник! Пустомеля! Прощелыга! – ругалась Ксантиппа, жена Сократа, с грохотом переставляя посуду у очага. – О, мать всех богов Гера, как меня угораздило выйти за него замуж! Всё проклятая сваха: «Он пожилой, почтенный, будешь за ним, как за каменой стеной. И хорошо, что он старше тебя на тридцать лет, зато не будет увиваться за другими женщинами, да и кому он нужен, с его-то внешностью? А с молодым мужем ты намучилась бы, да и где они, молодые? Сколько их на войне погибло… Иди за Сократа, не сомневайся, тебя ждёт сытая благополучная жизнь», – передразнила Ксантиппа голос свахи. – И что же? Дома пусто, даже еды нет, кроме чечевицы, а ему хоть бы что! – она толкнула Сократа в плечо. – Что застыл, как столб? Какая от тебя польза, – какая польза, я тебя спрашиваю?! Только и можешь шляться по улицам, да болтать с людьми ни о чём, – а может, и к девкам ходишь, кто тебя знает!
Сократ, который сидел за столом, думая о чём-то своем, мельком взглянул на неё и ничего не ответил.
– А детей наших как ты прокормишь? – продолжала Ксантиппа. – Великие боги, зачем вы породили на свет этого изверга рода человеческого!
Сократ снова взглянул на неё, на этот раз внимательнее.
– Да, у нас будет ребёнок, если тебе это интересно, – язвительно проговорила Ксантиппа. – Ты молчишь?! О, я несчастная, за что мне достался такой муж!
– Ничего, проживём как-нибудь, – ответил Сократ.
– Как-нибудь? Как-нибудь?! – вскричала Ксантиппа. – Так получай, бесчувственный истукан! – она вылила на него воду из кувшина.
– Ну вот, вначале гром прогремел, а теперь и дождь пролился, – невозмутимо произнёс Сократ, отряхиваясь.
Платон и Алкивиад, зашедшие за Сократом и видевшие эту сцену, невольно заулыбались.
– Мы за тобой, Сократ, – сказал Платон. – Тебе сегодня заседать в Совете, ты не забыл?
– Это не очень приятно, но нет такой должности, которая сравнилась бы с должностью мужа, – ответил Сократ, в то время как Ксантиппа продолжала греметь горшками.
***
– Ну и жена у тебя, – говорил Платон, когда они шли по улице. – Неужели нельзя было найти другую? Клянусь Зевсом, она самая сварливая женщина на свете!
– Если бы ты призвал на помощь свой ум, Платон, то понял бы, что именно такая жена мне нужна: я не стал с ней счастливым, однако укрепился в философии, – ответил Сократ. – Дома я получаю столь сильную закалку, что мне не страшны никакие философские поединки.
– Но как можно выносить эту ругань? Я бы и дня не выдержал, – покачал головой Алкивиад.
– Я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гусиный гогот? – спросил Сократ.
– Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу, – возразил Алкивиад.
– А Ксантиппа родит мне детей, – улыбнулся Сократ.
– Да будет благословенно её чрево, однако давай поговорим о том, что тебя сегодня ожидает, – сказал Платон. – Что ты решил? Ты выступишь в защиту Ферамена?
– Выступлю, – кивнул Сократ. – Как иначе?
– Одумайся, пока не поздно, – с тревогой проговорил Платон. – После злосчастной войны со Спартой, окончившейся нашим позорным поражением, афиняне злы на тебя, считая, что ты накликал на них беду. Не восстанавливай же против себя ещё и правительство, чтобы не оказаться между двух огней.
– Я тоже так считаю, – сказал Алкивиад. – Послушайся голоса рассудка, умоляю тебя!
– Я слушаю голос моей совести: она мой бог и господин, – ответил Сократ. – Сейчас она велит мне выступить в защиту Ферамена – так я и поступлю.
***
– Граждане! Вам ведомо, в какое тяжёлое время мы живём, – говорил Анит, один из членов афинского правительства. – Не стану перечислять все бедствия, выпавшие на нашу долю, вы и сами всё это знаете, обращу ваше внимание лишь на то, что в такие времена мы должны быть едины, как никогда. Малейшие потрясения могут стать роковыми для нашего государства, поэтому мы обязаны следить, чтобы их не было. Но есть люди, одержимые гордыней и безумием; эти люди, исходя из собственных интересов, – а может быть, понуждаемые нашими врагами, – стремятся разрушить наш общий дом, не думая о том, что мы все погибнем под его обломками. Мы должны остановить этих безумцев, кем бы они ни были!
Да, Ферамен был когда-то достойным гражданином Афин, и мы уважали и ценили его, но затем он сделался врагом нашего государства и, таким образом, врагом Отечества: ныне Ферамен помышляет лишь о том, как бы свергнуть законную власть, и составляет заговоры против неё. До сих пор мы были снисходительны к нему, – возможно, чересчур снисходительны! – однако теперь мы вынуждены стать беспощадными. Во имя спасения страны, во имя спасения народа я призываю вас поддержать решение правительства о казни Ферамена; тем самым вы исполните свой гражданский долг и оправдаете доверие демоса.
– Вы можете не сомневаться в нас, мы выполним свой долг, – заверил его председатель Совета. – Полагаю, иных мнений быть не может.
– Могут быть иные мнения, – раздался голос Сократа. – Моё мнение иное.
– Я не сомневался, что он выкинет какую-нибудь штуку, – шепнул председатель Аниту.
– Пусть себе… – усмехнулся тот.
***
– Граждане! – сказал Сократ, встав перед Советом. – Чистая правда, что на нашу долю выпали тяжёлые испытания, но самое худшее из них – это потеря свободы. На наших глазах из демократии возникла тирания, иначе говоря, из крайней свободы возникло величайшее и жесточайшее рабство. Как это произошло? А разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать за ним и его возвеличивать? Когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа, – но если народ породил тирана, народу же и кормить его и его сподвижников. Взрослый сын не вправе кормиться за счёт отца, – скорее уж, наоборот, отец за счёт сына, – но здесь получается, что отец должен кормить и сына, и всякое отрепье.
Такие действия делают тирана всё более и более ненавистным для граждан. Они начинают открыто выражать недовольство всем происходящим – по крайней мере, те, кто посмелее. Тиран поневоле враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них государство, так что, в конце концов, не остаётся никого, кто бы на что-то годился. Дивное очищение, нечего сказать! Оно противоположно тому, что применяют врачи: те удаляют из тела все наихудшее, оставляя самое лучшее, здесь же дело обстоит наоборот; сподвижники тирана будут им восхищаться, тогда как люди порядочные будут ненавидеть и избегать его. По пословице, «избегая дыма, угодишь в огонь», народ из подчинения свободным людям попадает в услужение к толпе негодяев и свою свободу меняет на самое тяжкое и горькое рабство – рабство у рабов.
– Остановись, Сократ! – с угрозой сказал председатель. – Народ един с властью; не возбуждай ненависть
