невыносим включаемый ею по утрам репродуктор, а потом - как будет жить один в дачном домике, который всё же собирают строители, и я советую ему выписать тонну угля, купить «железку»:
- Хорошо-то как будет! - мечтаю за него. – Горит огонь в печке, на нём что-то варится, а ты - один!
- Ага... - даже чуть выпрямляется. - Надо выписать. Надо купить.
Но знаю: не выпишет, не купит.
... Недавно мой коллега Юра Павловский наткнулся на Владиса возле телецентра, - лежал тот в луже, - пришел, сказал ребятам, и они оттащили его на его же недостроенную дачу.
Потом всё удивлялся: и как в ней оказался?
... Через день после аванса снова занял у меня трояк:
- Хлеба не на что купить.
А тут как раз продукты нам привезли, - по банке тушенки, майонеза, паштета.
- Влад, - разыскиваю его у осветителей, - вот деньги, иди, купи себе...
И взял. Но вечером пришёл к нам с этим пайком:
- Возьми… - потоптался у порога, сунул авоську в карман, - ведь деньги возвращать придется.
... Он пришел к нам, сидит на диване рядом с Борисом. На нём - желтая рубашка с короткими рукавами, расползающаяся на плечах по швам и кое-как схваченная синими нитками, - сам зашивал, - и почти бубнит:
- Стоял в очереди...
- За водкой? – улыбается Борис.
- Нет, - и рот его слегка передёргивает полуулыбка, - за маслом. Вдруг меня как-то повело, слышу женский голос: «Смотрите, мужчине плохо»! Очнулся. Лежу у окна. Врач рядом. Вот и провалялся десять дней в больнице.
И рассказывал это скупо, как бы между прочим. Но видела: сбит с толку.
... Пробовала не раз образумить Влада:
- У тебя же аритмия сердца! И пить нельзя.
Нет, отмахивался. И теперь его уволили.
Но он успокаивает себя:
- Всё равно ушел бы. Надоело!
... Давно не приходил к нам Влад. А недавно встретила я Сашу Федорова, и он рассказал, что одно время он работал на «вертушке», - сопровождал вагоны на Украину, - потом сторожем в школе. Когда стал получать пенсию, работу бросил.
... Позвонила Саша и сказал, что с неделю назад умер Влад Сорокин.
И сжалось сердце... Ушел в Мир иной умный, добрый, взрослый ребенок, так и не овладев миром.
С середины восьмидесятых годов в Советском Союзе начались перемены, которые потом назовут Перестройкой. Постепенно что-то менялось и на «идеологическом фронте» (термин социализма), - исчезала боязнь говорить правду, журналисты начали «распрямляться», но происходило это медленно, встречая сопротивление начальников, воспитанных уходящей эпохой.
«Летучка. Вхожу.
- Ты обозревающая? – спрашивает звукорежиссер Володя Анисимов.
- Нет, Володя. Сегодня я – подсудимая.
И потому, что знаю: обозревает редактор Ирина Носова и будет мстить за то, что на прошлой летучке раскритиковала ее просоветскую передачу. И она уже говорит медленно, зло:
- Очень жаль, что все три передачи были одного режиссера. Особенно плох был «Край родной», ведущий - Качанов. Ну... – И картинно вздыхает: - Не знаю, что и сказать... - Делает наигранную паузу: - Я же вычеркнула целые абзацы из его сценария, а он оставил.
Ей поддакивает Ильина, «снабженец» нашего начальства продуктами и винами из обкомовского магазина, в котором работает ее мать, и сейчас она сидит рядом с председателем Комитета Корневым и все что-то нашептывает ему, зло поглядывая на меня, а когда Носова кончает, Валентин Андреевич вдруг итожит:
- Да, передача Качанова «Край родной» - прокол на нашем телевидении, её нельзя было давать в эфир. Ведь журналист в ней говорил, что памятники надо ставить не героям гражданской войны Щорсам и Чапаевым, а таким, как купец Могилевцев*.
Все молчат. И Корнев сворачивает летучку.
Иду на улицу и чувствую, что никак не смогу справиться с лицом, - прямо маска скорби! Хожу взад-вперед возле березок, запорошенных инеем, пытаюсь успокоиться... Но слышу, зовут просматривать так раздразнивший их «Край родной». Вхожу в аппаратную. Целая комиссия слетелась! И уже прокрутили рулон с передачей до того места, где Качанов... мой муж говорит: «Зачем было взрывать холм на Набережной? Ведь на нем стояла старинная часовня, монастырь, который можно было приспособить под музей»... Нашли еще один криминал! И взрываюсь:
- Да только за одно это можно было бы отметить передачу, а не ругать! Журналист набрался смелости сказать об этом преступлении, а вы... - уже кричу, обернувшись к Носовой, которая стоит у двери, дымя сигаретой. - Сами-то привыкли болтать в эфире о чёрт-те-чём!
- Как это о чёрт-те-чём? - выкатывает глаза. - Вы думаете, что говорите? – краснеет она от возмущения.
Нет, ничего больше не отвечу ей и, повернувшись, выйду. Поднимусь в другую аппаратную, нырну за штору. Не разреветься б! Глубоко, несколько раз вдохну, выдохну. Успокоиться, успокоиться!
И все же, когда троллейбусом буду ехать домой, то под сердцем словно раскаленный шар будет сдавливать дыхание.
... А может, делать передачи без журналистов?.. Но тогда неизбежны конфликты с ними, - отнимаю гонорар! Да и с начальством, - делай, мол, только своё. Нет, не смогу «выбивать» гонорары, ругаться, отрывать «свой кусок» - не смогу быть стервой... А дочка посмотрела «Салярис» Тарковского* и пришла с пылающими щеками: «Буду режиссером!» Что ответить? «Состоявшийся талант - это когда – вопреки»?
... Редактор «Новостей» Жуков вернулся из командировки в район, сидит за своим широким столом, строчит очередную информацию, но поднимает голову:
- Опять в колхозе падеж скота, совсем коров кормить нечем. А тут еще праздники начались, вся деревня запьянствовала, так что скот на фермах так от голода ревел, что аж в деревне слышно было.
- Вот и сделайте передачу об этом, - советую.
- А-а, - машет рукой, - все равно не пропустят.
И тут же стал созваниваться с Сельхоз управлением, чтобы прислали специалиста, который в «Новостях» дал бы советы колхозникам: что надо делать, чтобы повысились надои.
... Твержу своим журналистам: ну давайте, пишите и вы смелее, как ваши коллеги в центральной прессе. Нет. Опять строчат информашки, принятые по телефону, тексты забубённых выступлений. Приведет редактор молодежных передач из Обкома раскормленных комсомольцев, вот те и болтают в прямом эфире о чем угодно, только не о правде прошлых лет и не о теперешних проблемах.
... Сегодня было открытое партсобрание, на котором присутствовал секретарь Обкома по идеологии Погожин и я разъясняла ему, что при таких отредактированных выступлениях по бумажке режиссура не нужна, ведь для Обкома важно не «как», а «что». Согласно кивал головой, что-то записывал...
Ну и что? Ведь ничего не изменится.
... После отпуска пришла на работу и в графике увидела: буду делать передачу с неким журналистом Соминым.
- Кто такой? - спросила у выпускающей.
- Новый редактор.
А вскоре он и пришел:
- Так это Вы Бела Ефимовна Тур? – взглянул чуть удивлённо: - А я Лев Ильич Сомин.
- Лев Ильич Сомин, - повторила, словно запоминая, и сказала: - Так значит, аббревиатура ЛИС, - и улыбнулась: - А можно прямо с этого мгновения и буду звать Вас ЛИС?
- Ну, что ж, если Вам так нравится… - И улыбнулся ответно: - Но тогда и я буду величать Вас БЕТ. Идет?
- Идет! – засмеялась.
А он прошел, сел в низкое кресло и мы, разговаривая, стали вглядываться друг в друга. Да, симпатичный, уверенный «товарищ». Уже после обеда монтировали с ним киносюжеты, и он все премудрости режиссерского ремесла схватывал на лету.
... Сегодня на ПТВС делаю запись первомайской демонстрации трудящихся.
День - чудо! Я - в любимом костюмчике с белой кофтой, в новых туфлях. Ходим с операторами по площади, обговариваем возможные варианты, и я чувствую себя молодой, красивой... Вдруг подходит Погожин, секретарь Обкома по идеологии... Когда-то, в молодости, я была даже немного влюблена в него, ведь был тогда «растущим комсомольским работником» с тонким лицом... И вот сейчас здоровается, поздравляет с праздником, берет под локоть и, как бы, между прочим, говорит:
- Я всё смотрю во-он на ту камеру, что стоит на карнизе гостиницы прямо над центральным входом. Не упадет ли на людей?
- Ну и что? - шутит оператор Володя Бубенков. - Под ней же только одни гебисты стоят, так что...
Все смеются. Улыбается и Погожин.
- Не-е, Володя, так нельзя... - смягчаю я. - Гэбисты тоже люди, у них даже дети есть.
Опять все смеются, а Погожин наклоняется ко мне и тихо говорит:
- Это вы хорошо сказали.
А перед началом записи вызывают меня из ПТВС и говорят, что во-от тот-то хочет меня видеть. Подхожу. Молодой гэбэшник* начинает объяснять, чтобы не записала, «если вдруг кто-то выбросит недозволенный лозунг... как в прошлом году». Выслушиваю, киваю. Что ответить? Ведь если и запишу, то обязательно, когда приедут просматривать, вырежут. Перестроились...
... Да, передо мной прошло много журналистов, и далеко не все могли вести передачи, а вот у Сомина это получается почти сразу, хотя пришел из газеты, - есть в нём уверенность в том, о чем говорит, умение на лету схватывать «запросы» камер, микрофонов, студийной «кухни». Думаю, что из него получится хороший ведущий.
... Снимала сюжет в ремонтном цехе вокзала, потом обедали с оператором в столовой, и я увидела на стене три картины: яркий праздник осени на поляне, окруженной веселой стайкой берёз; окраина деревни, а над соснами – светящееся весной небо и в нём - стайка грачей; черные развалы земли на первом плане, на них белые гуси, а там, дальше – изумрудные всходы озимых. Отличные пейзажи! Подошла, поискала автограф. Да это же Юрий Мохов! Борис как-то писал о нём тёплую статью, - давно знакомы, поэтому и знал, что писать.
... Для очерка второй день снимаем очередную выставку друга моего мужа Юрия Мохова... Борис сказал мне, придя с неё: «Да, живопись у него добротная, старомодная, статичная». Да, пейзажи его и впрямь «статичны», - будто улавливает он в природе уже отбушевавшие, отстоявшиеся настроения её.
А еще кажется: вовсе и не кистью он их пишет, а лепит. Лепит мастерски, не допуская небрежностей ни в композиции, ни в сочетаниях красок. Но ведь, когда «слишком», то уходит и сама жизнь, - нечаянная, яркая. И когда-то в этюдах и картинах Мохова, - может, и менее академичных и «вылизанных», - искрился тот самый свет, трепетала А мне думается так: да нет, Юрий даже очень современный художник. Те-то, на своих бьеннале, выставляют «шедевры», собранные из всего, что ни подвернётся под руки… и ноги, вот и Мохову когда-то «под руку попалась» природа, и он, - по-современному! – выбирает из неё те «объекты», которые нужны ему для задуманной композиции, используя их как знаки... или символы? Ведь он отлично сочетает цвета, - не придерешься! - пейзажи его привлекают глаз, но… Но нет в них человеческого тепла, трепета душевного, - не светятся они! И ни одну из его картин-натюрмортов с этой выставки я не повесила бы у себя. Они – офисные, они – для гладких
