«жгучий полдень», мы затаили дыхание. Она достаточно бодро прошлёпала по дорожке из битых стекол, выдохнула и воодушевленно замахала нам рукой. Мы попятились назад. Лысый вдруг вспомнил что он альфа самец и тоже пошел. Незамедлительно после него ринулась Наташка, сексуально повиливая бедрами. Её под руки взяли два йога, она напевала какую то песню, пока шла по стеклам. Потом элегантно сделала реверанс. Толпа аплодировала. Актриса. Рыжая поняла, что теряет свою славу и оттеснила бедрами Кольку, который долго собирался, крестился, выдыхал и явно нервничал. Рыжая сорвала овации, потоптавшись на стеклах так, как будто легко и непринужденно танцует чечетку. Я смотрел на нее и понимал, что мои фантазии о ней не имеют никаких точек пересечения с реальностью. Они все актрисы, понимаете? Наши отношения – это просто сцена под обжигающими огнями рампы, и если она поймет что этюд с кем-то другим привлечет больше внимания публики, она уйдет к нему. Да и было ли что-то между нами, кроме какой-то брезжащей дымки, кроме бесконечного миража? Лунтик, театрально рыдая и по-курьему взмахивая руками, совершила свой героический поступок и сорвала овации. Колька все еще собирался с духом, когда Ден раздраженно отодвинул его: «Ну чо ты, блин?» и получил свою минуту славы. Колька ринулся за ним, наступил всего одной ногой, испугался, его подхватил йог, он тут же запрыгал на второй ноге и под хохот зашухерился за спины наших ребят, отряхивая стекла с пяток. Леночка, ойкая и ахая, просеменила легкой птичкой по стеклам, и теперь облегченно хохотала, повизгивая, радуясь, что все позади. Я остался один. Я посмотрел на публику. Мне не хотелось быть шутом, правда. Я вдруг понял, что никакой я не актёр. Мне не хотелось развлекать публику. Нестерпимо вдруг захотелось оказаться дома, лечь на диван и уткнуться в любимую книгу. И так чтобы мой ожиревший и охреневший кот плюхнулся мне в ноги, да так резко, чтобы я охнул от его тяжести. Мда, мечты, мечты..Пауза затягивалась. Публика начала улюлюкать, режиссёр неодобрительно качала головой, Рыжая облизывала свои хищные губы, Леночка округляла свои жалостливые глаза, парни делали face palm, а я все стоял. Я мог простоять так вечность, пока в шатер не зашла Она. Леська шла явно с купания, о чем свидетельствовали ее мокрые волосы, с которых вода стекала прямо на её грудь. Купальник был вчерашний, черный, он беззастенчиво просвечивал сквозь мокрую белую ткань сарафана. «Ну ладно хоть не голая»,- подумал я и неожиданно повеселел. Я видел, Она смотрела на меня. И я не мог не пойти на стекла. Я не мог отвести от Нее своего взгляда. Толпа кричала « Ну же, слабак! Тюююфяк! Да он просто боится! Какого хрена, иди уже!» А я, как в замедленной съемке смотрел на Неё. Я был уверен, что моя пухлая городская изнеженная пятка не выдержит этого стекла. В моем мозгу проносились моя будущая рана, реки крови, заражение, я думал о том, что залью своей кровью весь пол, она будет хлестать так, что попадет на стены шатра, людей, режиссера, зальет половину земного шара, и все подумают: «Ну что за дебил?» Мысль о скорой мгновенно пронеслась в мозгу, я быстро осознал, что скорая далеко, за 8 часов езды отсюда, а в здешнем медпункте имелась ли хотя бы зеленка и бинт? That is the question. Но я шагнул на эти грёбанные стекла. А вы бы не шагнули перед взором вашей Прекрасной Дамы? Я вот не смог не шагнуть, я просто не смог. Она вертела мной как хотела, эта «не роковая» женщина. Я шагнул на стекла и не почувствовал ничего. Вокруг кричала и улюлюкала толпа, но все лица резко вышли из фокуса, и я видел вокруг только размытые разноцветные пятна. В ушах звенело, а потом произошло какое то шумоподавление, я не мог различить крики. Наверное, так себя чувствует футболист на огромном поле многотысячного стадиона, когда его мяч летит в ворота и время замедляется, а люди задерживают дыхание. Я смотрел только в Её глаза, и я в них просто утонул. И мне было все равно, похлещет ли из меня сейчас кровь на эти дурацкие стекла, зальет ли моей кровью все здесь: эти стекла, этих людей, это шатер, эту поляну, этот мир. И вдруг Она охнула. Она охнула и прижала ладонь к щеке. И в эту же секунду в мир вернулись краски и звуки. «Гггооооооооолллллл!», -кричали в моем мозгу невидимые зрители. «Ну всё,- подумал я,- «помираю». Вокруг бесновалась толпа, ржали мои друзья-завистники актеры, режиссер что -то вдалбливала одному из йогов, кто-то мне закричал: «Чо стоишь, толстый? Дай другим!» Я посмотрел вниз, шагнул на безопасный песок, отряхнул ноги от остатков стекол и с изумлением увидел, что на мне нет ни одной царапины. Ни одной. Лысый меня хлопнул по спине: «Чо, струхнул, да?», я не ответил, потому что уже судорожно искал глазами в толпе Её, я на какое то мгновение потерял Её из виду и уже не мог найти. Я увидел, как в проеме шатра сверкнул Её белый сарафан и ринулся за ней, раздвигая толпу. Эти только что медитировавшие, благочинные йоги тут же осыпали меня отборными проклятиями, что ввело меня в ступор и так же мгновенно развеселило, что я еле сдержал смешок. Наконец я выскочил из этого йоговского притона, и увидел кучу, ну просто толпу девушек в белых сарафанах. Такое ощущение, что блин именно сегодня, все девчонки фестиваля решили выгулять все их белые платья и сарафаны сразу . Я понял, что мне Её не найти, даже если я буду сильно стараться. Даже если сейчас обойду все наше палаточное поселение кругом в 10 километров. Какой же я дурак, что не спросил телефон. Какой же я дурак.
17 ГЛАВА
Вечером все пошли на концерт к сцене, которую все музыканты называли «Лепешкой» за то, что она была плоской, круглой и на ней можно было «лепить», «джемить» всякую музыку под конец концерта под задорные вопли разгоряченных зрителей. Наши соседи по палаткам, да, те самые, под репетиции которых мы чистили зубы, сейчас отрывались на «Лепешке», как в последний раз. Это был их час славы. Я не хотел идти, я был раздавлен, побит, раскурочен, и я не знаю, какие еще слова подобрать к моему состоянию. Вроде бы все шло отлично: я отыграл тут два спектакля, Рыжая кокетливо улыбалась мне (и 100 мужчинам в радиусе трех километров), и я даже ходил по стеклам. Но кошки, не забывая гадить утром в мой рот, успели процарапать огромные дыры в моей душе. Они умудрились выдрать огромные куски мяса из моего сердца и играли ими в футбол, как в последний раз. Я думал об этой пухлой девушке, которая, блин, надевает черный купальник под белый сарафан, и совершенно не парится о мнении окружающих. Я думал о Её веснушках. Я думал о Её необъятной груди: вот же повезет кому-то. Она пристала ко мне как попсовая песня. Ты мечтаешь, чтобы к тебе пристала какая-нибудь «Ария альта из "Страстей по Матфею"» Баха, а вместо этого поешь отчаянную, нелепейшую попсу, о которой стыдно признаться друзьям. Ну не бред ли? Ты негодуешь, возмущаешься, но сердечко твое уже надежно поймано в капкан, напротив твоего ФИО у судьбы стоит галочка, твои трепыхания в ловушке не вызывают ничего, кроме улыбки неба. Меня растолкала режиссёр, и заявила чтобы я немедленно шел на концерт и не откалывался от коллектива. Я побурчал для порядка и побрел, еле переставляя ноги, как будто под угрозой расстрела. И не пожалел, потому что на сцене уже отрывалась какая-то незнакомая мне группа, там пели и танцевали, там жгли не по детски, и я даже начал пританцовывать. Рыжая и наши девчонки фоткались в огромной золотой ванне, которая стояла на поляне. Изображали из себя невесть кого, кривлялись, делали селфи, закидывали ноги, в общем, танцующие мужики нет-нет да и заглядывались на них, а мне было по фиг. И как только я осознал, что мне по фиг, так сразу погрустнел. После концерта мы познакомились с Мартином. Мартин – это такой музыкант, контрабасист, с кудрявыми волосами, смесь Бандераса и Курта Кобейна. Охочий до женского пола, как и все музыканты. Талантливый, но ленивый. Стильный и аляповатый. Гениальный, но несобранный. Швыряющий вечером деньгами и нищий наутро. Возвышенный и непрактичный. В общем, Д Артаньян 21го века, как он есть, собственной персоной.
***
Вечером вернулся из медпункта Сашка, на своих двоих, бодр и весел духом. Я не мог поверить, что он больше не помирал. Он молча пожал мне руку, в этот момент на него набросился Васька со спины, принялся вопить, что мы уже думали, что он помер, они обнялись и ушли курить. Я подумал, что как же все хорошо, что хорошо кончается, на этом моя мысль оборвалась, потому что к нам прибежала Рыжая и сказала, что приехал ее хахаль и зовет всех угощаться. Я уже ничему не удивлялся. Я сидел, пил чай у еле тлеющих углей костра и думал о жизни. В моей чашке плавали травинки, хвоя, насекомые, части коряг и неизвестных науке животных. Сашка был мастак на всякие разные травяные чаи, а пуэру он поклонялся, как идолу и каждое утро приносил ему в жертву несколько минут на заваривание, которые можно было бы потратить с гораздо большим толком, предпочти он ложку спартанского растворимого кофе. Но нет! Сашка был гурман. Гурман- нищеброд. Но на первом месте, все-таки, гурман. Я не стал про себя обзывать его хипстером, нееет, Сашка был из старой рокерской закалки, из своих, из рокеров. И его даже не сильно успела обтесать офисная жизнь, потому что он работал в фирме по поставке детских игрушек: развивающих штук и прочей фигни (в которой он, кстати, профессионально разбирался). Я задумался о том, что все мы, по сути, были рабами какой то ужасной системы, в которой мы должны были сидеть с 9 до 18ти в скрюченной позе в офисах и дышать спертым воздухом с правом на несколько подходов к кулеру. У меня не было ни одного друга, ни одного приятеля, ни одного знакомого, кому бы нравилась его работа. Не было ни одного, кто бы не выл утром в понедельник. Кто бы не проклинал отвратительную работу, шефа-дебила, дедлайны, тупых коллег. Не было ни одного. Все мы были заложниками этой системы рабства с 9 до 18ти, ну у кого то с 10 до 19, у кого то «с утра и пока не умер», до победного. Плохо было то, что даже если бы ты умер на этой работе, через полчаса тебе нашли бы замену: такого же как ты, но только более свежего и готового отчаянно пахать, даже за меньшие деньги: ведь в нашей стране перманентно длится бесконечный кризис, сопровождаемый мизерными зарплатами и безработицей.
18 ГЛАВА
Мои друзья- актеры были немногим счастливее. Да, они сияли как начищенные сапоги, когда снимались в каком-то более менее нормальном фильме, в непротивной роли (что в последнее время встречалось всё реже). Но как только наступал перерыв в поисках работы, или кончались деньги после выплаченного гонорара, или происходило так, что их переставали звать на кастинг, я видел у них в межбровье всю ту же сосредоточенную морщинку, которая значила только одно: «где взять бабки?», что и у топ – менеджеров. Сейчас любой коуч закатит глаза, возьмет свой смузи и произнесет, растягивая слова: «Оооой, ну актер – это такая зааависииимая профеееессия»...Зависимая, да. Малооплачиваемая, если ты не суперзвезда. Но прекрасная. Но прекрасная. Единственная, что дарит мне крылья. «И единственная, что не кормит твой желудок», - что-то шепнуло мне на ухо. И сразу за этим я явственно услышал какие-то странные геканья и шорох листвы под копытами молодого оленя. На поляну
