- Мало ли, что у нас запрещали твои ученые, сделавшие кормушку из науки,- парировал Генка.
- Да, не зря говорят, что ренегат – самый яростный противник Бога, которого предал, - поджал губы Яков Львович. – И вот из-за таких как ты мы имеем в науке неучей и лжеученых. Сегодня мне один умник так и заявил. Мол, специальная теория относительности – лучшее доказательство существования эфира. Так я, знаешь ли, вышвырнул негодяя за дверь. Не сдержался я. Может, не стоило так горячиться, а?
- Хм, - с каким-то непонятным самодовольством усмехнулся Генка. – А в пример он привел пули, одна из которых падает вертикально, а другая пущена из ружья.
- Вот именно, - подтвердил профессор, но тут же спохватился. – А ты откуда знаешь?
- Я-то? - широко улыбнулся Генка. – Так я и запустил в Интернет этот пример.
- То есть, как запустил, - опешил профессор.
- Ну, так и запустил, - похвалился Генка, и, осушив очередную рюмку, продолжил. – Мне ведь на пенсии особо делать нечего. Вот, я и занимаюсь блогерством. Между прочим, набираю много лайков.
- Что? – отказывался верить профессор. – Ты? Ты запустил эту чушь?
- Ну, почему чушь? – с аппетитом жевал Генка кружок колбасы. – Если существует эфир, то можно говорить и о всяких искривлениях. Хотя лучше обойтись и без них. Эфира все объясняет, даже устройство атома.
- Устройство атома? – выдохнул профессор.
- Ага, атома, - подтвердил Генка. – Ваша физика совсем задурила голову людям своими протонами, нейтронами, лептонами. Их уже открыли столько, что сам черт не разберет. А на самом деле никаких электронов возле ядра нет.
- А что же там вращается вокруг ядра? – ухмыльнулся Гуревич.
- А ничего, - отмахнулся Генка. – Там оболочка из эфира, как белок у яйца. Яйцо – вот, что лежит в основе всего. Так что, первым делом было яйцо, а курица потом. Все просто. Природа проста. Вот и ядро. Оно имеет свой ландшафт. Отсюда и свойства атомов.
- Ландшафт, - оторопело внимал Генке профессор.
- Правильно, ландшафт, как у планеты,- кивнул Генка, наливая в рюмки водку. – Знаешь, ученые доказали, что все снежинки разные. Вот и ядра разные. Об этом говорил еще Декарт. Так что, никаких ваших плюсов и минусов, в атоме нет. Электрон и протон не заряжены. Значит, нет никаких притяжений и отталкиваний. Потому и электрон не падает на ядро, а протоны не разлетаются.
- А как же экспериментальные данные, полученные на коллайдере?
- Ой, да все это надувательство, Яша, - склонил на бок голову Генка. – Я ж говорю, кормушка для мошенников от науки. Никто не видел этих частиц. Расколи любой кирпич, и наберешь любых кусков. А здесь только следы на промокашке. Это потому, что все открытия они делают на кончике пера и вытягивают постулатов. Но постулаты эти может выдвинуть не всякий. Тебе, например нельзя.
- А тебе, значит, можно, - предположил Яков Львович.
- А мне и не нужно, - сообщил Генка. – Мне и так все понятно. Вот, например, как физики объясняют тепло? Никак. Они просто не знают почему железка расширяется при нагревании. А она расширяется потому, что толстеет эфирная оболочка атом. Видишь, как все просто.
- И ты это все придумал? – недоумевал профессор.
- Почему только я? – пожал плечами Генка и выпил. – Нас таких много.
- Каких таких? – прищурился профессор.
– Искателей истины. Тех, кто не верит в бред, которым нас потчует официальная наука. Например, мне многое открыл естествоиспытатель Ловчиков. Он доказал, что эфирного ветра не обнаружили, потому что вся галактика крутится этим эфиром. Вот, почему галактики в форме спирали. И тут уже никакого искривления Эйнштейна не требуется.
- Что ты мелешь? Что ты в этом понимаешь? - наконец открыто возмутился Яков Львович. – Ты же не физик!
- Ой, можно подумать, что ты физик, - нагло ухмыльнулся Генка. – Ты, Яша, преподаешь то, что написано в учебнике. Но ты хоть что-нибудь проверил из этого на опыте? Вот, Ловчиков, например, публично разоблачил многое такое, что преподают тебе подобные догматики. Кстати, давай, помянем человека.
- Помянем? – пытался сообразить смысл сказанного профессор Гуревич.- Он что, умер?
- Да. И при загадочных обстоятельствах, - подтвердил Генка, морщась от водки.
- Ты хочешь сказать, его убили? – допытывался профессор.
- Не исключено, - сокрушенно покивал Генка. - Мы вашей академической науке, как бельмо в глазу.
- Не знаю, как с Ловчиковым. - вдруг сказал профессор. – А тебя, пожалуй, следует убить. Потому что из-за таких, как ты, гибнет подлинная наука.
- Ой, ой, - скривился Генка. - А может, из-за таких как ты? Кому нужны ваши сказки? Теория большого взрыва! Из ничтожной точки вдруг возникают миллиарды галактик. Только дурак верит в такую чушь. А искривление пустого пространства… Это вообще бред.
- Теория Эйнштейна подтверждена множеством экспериментов. На ней строятся расчеты, - словно камни на голову упрямого оппонента ронял слова профессор. – Современная наука хотя бы дает практические результаты. А что твой эфир. Влажные фантазии.
- Расчеты – это хорошо, - согласился Генка. – А как же истина? Я люблю истину.
- А истина в том, - прищурился Яков Львович, - что вас таких умников целые уймы. Вы - дети мракобесной тьмы! Вы заполонили Интернет и, как термиты, подтачиваете храм истинных знаний. Вы те лжепророки, которые плодят орды недоучек и нигилистов…
Голова профессора шла кругом, и потому он ясно видел, как пространство-время искривляет пустоту вокруг него. А Генка уже представлялся ему каким-то выползнем, явившимся из черной дыры в форме экрана компьютера, чтобы поглотить истину. И он, профессор Гуревич, который подчинил всю свою жизнь вере в науку, является жертвой это прожорливого червя, уплетающего его колбасу. Да что какая-то колбаса?! Этот исполненный гордыни еретик поднял руку на самого Эйнштейна. Нет, простить это было невозможно.
С тем слух Якову Львовичу будто уловил звуки заунывной музыки, которую перекрывал натужный оперный баритон:
«Мне день и ночь покоя не дают
Мой черный человек. За мною всюду...
Ла ла ла ла...
А правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?...
Но он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Не правда ль?»
«Но что есть злодейство? - тотчас спросил себя Яков Львович. - Истинный злодей, вот он передо мной. Один из этих черных субъектов, кто ничтожит разум и ведет человечество в бездну хаоса. И студент Стас одна из овец этого пастыря, которую этот язычник гонит на заклание. Нет, я не Сальери. Я Моцарт. Только на этот раз Сальери не удастся расправиться с гением. Все будет наоборот. Моцарт избавит мир от Сальери. Притом без всякого злодейства. Ведь гений и злодейство несовместимы».
Решив это, Яков Львович, пошатываясь, направился в кладовку, где нашел таблетки с мышьяком. Они были припасены для борьбы с крысами на даче.
Вернувшись на кухню, профессор смерил оценивающим взглядом Генку, и, убедившись, что тот все такой же тщедушный мозгляк, каким был прежде, развел таблетку в кружке с водой и поставил ее на стол.
- Вот, ты историк и философ в одном стакане, - навис он над Генкой. – Значит тебе известно, что стало с Сократом?
- Чего, чего? - пьяно качнулся Генка.
- Сократа обвиняли в развращении умов молодежи, и отвращении юных душ от богов.
- Ну, и что? – выпучил глаза Генка.
- А то, что Сократ в качестве доказательства преданности своим идеям выпил чашу с цикутой. Цикуты у меня, к сожалению, нет. Но зато есть отличный мышьяк. Проверено на крысах. Так что вот тебе, пей.
- Да ты вообще рехнулся?! – стал подниматься из-за стола Генка
- Нет, погоди, - толкнул его на место Яков Львович. – Ты должен пожертвовать жизнью ради науки. Иначе твои истины ничего не стоят. Я отдал науке всего себя. Вот, и ты отдай. Пей, тебе говорят! Ну!
- Да иди ты, психопат чертов! - выкрикнул Генка и, отпихнув профессора так, что тот отшатнулся к буфету, рванулся в прихожую, схватил с вешалки свою куртку и опрометью вылетел за дверь.
Оставшись в одиночестве, Яков Львович долго смотрел на кружку, затем, решившись, поднес ее к губам, но тут его помутненный взгляд упал на портрет Эйнштена. Это был тот знаменитый портрет гения, где он показывает язык.
«Ну, нет, - подумал Яков Львович. – Хрен им с маслом. Мы так просто не сдадимся. Мы еще искривим пространство-время».
И подмигнув Эйнштейну, профессор Гуревич выплеснул содержимое кружки в раковину. По пути в спальню Якову Львовичу все казалось, будто его пытаются догнать волны музыки в сопровождении баритона, вымучивающего нетленное:
«Вот, говорят, нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня.
Мне это ясно, как простая гамма…»
