наблюдая, как Кольский вливает в себя арманьяк, словно водку.
Однако под рукой больше никого не было, а Ингвар будет молчать как рыба – проверено годами.
– Дашь денег? – спросил Кольский, не слушая Базлова и прекрасно понимая, что в таком состоянии Базлов мягок и податлив.
– Конечно, – спохватился Базлов, – этого хватит, – и протянул «пятёрку».
Кольский с жадностью засунул купюру в карман, похлопал по нему и укорил:
– Мог бы и расщедриться.
Долгов он никогда не отдавал, а Базлов не требовал. Он платил ему за классовое расслоение, в котором они оказались, и считал это справедливым. Впрочем, Кольский на многое и не претендовал, запросы его были минимальны. Свобода – вот что вело его по жизни, поэтому он презирал Базлов за его банк и рестораны, за тяжким и грязный труд по пересчитыванию банкнот.
– Получишь столько же, если не напьёшься, – сварливо возразил Базлов.
Они знали друг друга целую вечность, и им не надо было расшаркиваться и прислушиваться к внутреннему голосу. Когда-то, в общежитии «Гжель», они точно так же клянчили деньги у друг друга, но тогда суммы были абсолютно смешными. А ещё с Ингваром можно было не лукавить, в отличие от Анина, с которым надо было держать ухо востро.
– Так чего там насчёт «влип»? – сообразил Кольский, что суть их встречи не в пустопорожнем разговоре.
– Да с нашей звездой! – в сердцах воскликнул Базлов и дёрнул себя за левый ус, тем самым здраво полагая, что болтать лишнее вредно.
– С Аниным, что ли? – насмешливо уточнил Кольский и оскалился.
Анина он не любил и считал, что его актёром посредственным, а что там говорят по телевидению, то всё куплено и продано с потрохами. «Вот когда мы танцевали, были времена, – говорил он, – а теперь одна халтура».
– С ним самым, – горестно сознался Базлов, щедро налил себе в бокал арманьяка, и не разбавляя, выпил.
– А я тебя предупреждал, – сказал Кольский, поглощая мясо с такой скорость, что Базлов испугался за его печень, – предупреждал, они все такие, мнят из себя гениев, а копнёшь, гниль одна.
– Анин не такой, – счёт нужным возразить Базлов, барахтаясь в своей унылости, как в болоте.
– Не такой?! – лупая глазами, удивился Кольский и сделал паузу не хуже Анина. – А какой?!
Арманьяк производил на него странное действия, если Базлов размягчался, то Кольский становился резче и агрессивнее.
– Не такой, – упёрся Базлов.
– Врешь! – поймал его на лжи Кольский, потому что знал его хорошо, так хорошо, что мог претендовать на звание безупречного друга.
– Хотя отчасти ты прав, – сознался Базлов, – он мне слишком дорого обходится.
– Так брось! – посоветовал Кольский. – Брось!
– Не всё так просто, – возразил Базлов. – Так просто из таких дел не выходят. Серьезные люди замешаны. На основном бизнесе может отразиться.
– Чем раньше, тем лучше, – махнул вилкой Кольский, и соус полетел в лицо Базлову.
Базлов терпеливо взял салфетку и вытерся. Кольский сделал вид, что ничего не произошло: какие претензии между друзьями?
– Здесь ещё его жена...
– А что жена? – осведомился Кольский, проглатывая мясо, как волк.
– Не пойму я её. Вертит мной, как хочет.
– А зачем она тебе нужна. У тебя же Лорка есть и официанток навалом, – посмотрел в «зеркало-шпион» Ингвар Кольский.
При упоминании о жене, Базлов вовсе едва не подавился. Треть акций банка принадлежала ей. Лара Павловна кого хочешь могла скрутить в бараний рог. Под стать Базлову, она отличалась ещё и крутым нравом. Базлов давно хотел с ней развестись, да побаивался скандалов, хотя последнее время они возникали, казалось бы, без повода один за другим, как многоточия, и жизнь его измерялась промежутками между ними. Так что Базлов горазд был ночевать в гостинице и подумывал купить, как и Анин, квартиру где-нибудь у чёрта на куличках, где можно было залечивать душевные раны. Но ведь Лара Павловна всё равно узнает, это тебе не мягкотелая Алиса Белкина, терпящая мужа ради абстракции.
– В том-то и дело, что здесь особый случай.
– А-а-а… – понял всё по-своему Кольский, – конфетка?
– Да, что-то вроде этого, – мрачно покривился Базлов, хотя Алиса меньше всего походила на конфетку. Нет, она больше смахивала на рыжую смоковницу, приносящую плоды разочарований.
– Ну так переспи с ней, и всех делов-то, – сказал Кольский, запивая мясо арманьяком, как водой, очевидно полагая, что это и есть дижестив.
– Переспать нельзя. Она баба умная, – снова поморщился Базлов и на речи Кольский, и на его кабацкие манеры.
Он представил себе реакцию Анина, если он узнает, конечно. А то, что он узнает, сомневаться не приходилось. Сама же Алиса ему всё и разболтает, потому что для неё это будет из ряда вон выходящее событие, и она в горячке воспользуется им в качестве самого весомого аргумента, чтобы привязать мужа к себе ещё крепче. Тогда уж точно всему конец. Нет уж, пусть всё течёт, как течёт, хитро решил Базлов, а там видно будет, авось что-нибудь да выгорит.
– А что умные бабы ни с кем не спят? – скабрезно уточнил Кольский.
– Спят, конечно, – уныло согласился Базлов и не замечая, что правый ус полощется в арманьяке.
– Тогда я тебя не пойму, – с издёвкой спросил Кольский. – Чего тебе от неё надо?
– Понять… – попытался объяснить Базлов и поймал себя на том, что кривляется, как Анин.
Но Кольский был сделан из другого теста, и некоторые вещи ему были недоступны, как, впрочем, совсем недавно были недоступны и Базлову; а во всем был виноват Анин, который изменил моё мировоззрение до такой степени, что я стал ненавидеть собственную жизнь, раскаивался Базлов. Теперь она казалась ему монотонной и скучной. Куда я глядел раньше? – задавал он себе вопросы. Зачем бросил балет? Ему казалось, что если бы он продолжил танцевать, то перед ним открылся бы весь мир: и «Парижская Опера», и «Ла Скала», не говоря уже об «Американском театре балета».
– Что? – с долготерпением уточнил Кольский и даже забыл, что держит в руке бокал с арманьяком, который источает тонкий аромат чернослива.
– Понять Анина, – к своему стыду признался Базлов.
Это была его сверхидея, не познав которую, он не мог жить дальше.
– Так кто тебе нужен, – уточнил Кольский, – Анин или его жена?
– Анин, – краснея, простонал Базлов.
– Тьфу ты! – сплюнул Кольский. – Фигнёй страдаешь, – резюмировал он.
– Точно, фигнёй, – безжалостно по отношению к самому себе согласился Базлов.
– Я тебе, как специалист говорю, переспи с ней, и поймёшь её мужика, если тебе это так надо. Я бы ограничился первым, – цинично добавил он.
Алиса, действительно, нравилась Базлову, только он не хотел себе в этом признаться.
– Э-э-э… – укоризненно отозвался Базлов и сморщился так, словно укусил кислое яблоко.
И Кольский понял его вполне однозначно:
– Ну тогда переспи с ним.
– Он не из этих, – буркнул, краснея, Базлов.
– Не из нас с тобой? – безжалостно уточнил Кольский, отсылая Базлов к годам юности, когда они жили в одной комнате и в отсутствие доступных женщин делили секс пополам.
Однако с тех пор Базлов спал только с женщинами, и чурался балетных лет.
– Не из нас, – нехотя кивнул Базлов.
– Тогда дело дрянь, – исподволь поиздевался Кольский. – Даже не знаю, чем тебе помочь. Терпи, брат, деваться некуда. У меня такой любви ещё не было.
– Да не влюблён я в него! – гневно запротестовал Базлов. – Не влюблён! Не в том смысле, как ты себе представляешь. Я его понять не могу!
– А чего понимать? – насмешливо удивился Кольский. – Актёр он и есть актёр, играет себе и играет. Вот как я, например.
– А-а-а… – презрительно отмахнулся Базлов. – Иди ты к чёрту, трепло!
Глава 3
Коровин
И вдруг звонок помощника режиссёра Милана Арбузова разрушил все планы. Оказалось, что съёмки перенесены на лето, что договор не оформлен, хотя Анин собственноручно подписал его, а самое главное, оказалось, что Анин ещё не утверждён на роль доктора Ватсона.
Анин позвонил Никите Пантыкину. Пантыкин сообщил, что бюджета нет и сроки переносятся на неопределённое время. Мамиконов, вообще, не стал оригинальничать, сославшись на крайнюю занятость.
– Свяжись со мной завтра, – пропищал он в трубку.
Оставался Борис Макаров, но звонить ему после недавнего разговора с его помощником Анин счёл ниже своего достоинства. Началось, решил он, теряя над собой душевный контроль двух последних дней, и запил. Киношная дипломатичность бесила так, что сил не было терпеть. И хотя внутренний голос говорил, что это издержки профессии, что так было, есть и будет, а главное, что всё образуется, Анин пал духом; Алиса стоически терпела, зная, что вслед за спадом у мужа последует вдохновение, но когда именно, она могла только гадать.
– Ты бы сходил с Серёжей на премьеру «Война саламандр», – в сердцах попросила она, глядя на батарею бутылок в углу. – Обещал же!
Анин пил «культурно», то бишь в лоне семьи, носа из дома не казал, и Алиса следила, чтобы он не напивался до состояния риз, вовремя готовила ему домашние, жирные пельмени, которые он дюже любил, и лёгкие салатики, но и пить не мешала, ибо Анин мог психануть и отправиться на Балаклавский, где контролировать его не было никакой возможности.
– Меня оскорбили! – заявил Анин.
Несмотря на регалии и успехи в кинематографе, он постоянно чувствовал себя страшно уязвимым: толпа неудачников неслась по пятам, как гончие за зайцем.
– Ну и что? – безжалостно удивилась Алиса. – Меня оскорбляют регулярно. Сам сказал, «издержки профессии».
– То кого-то, а это меня, – угрюмо буркнул Анин, пряча глаза.
– Ну знаешь! – вспылила она. – Ты становишься невыносимым!
– А что ты хотела? Чтобы я клянчил роли?! – резко повернулся он к ней.
Глаза у него были страшными, как у утопленника. И она поняла, что он страдает, быть может, даже сильнее обычного, и что главная его слабость – возраст. Впервые она вдруг ощутила превосходство на ним и подумала, что наверняка переживёт его. Эта странная мысль удивила её, потому что она раньше не думала об этом.
– Хотя бы не пил, – испытала она жалость. – Подумаешь, обидели! Да на обиженных воду возят!
О Цубаки и Отрепьеве благородно забыли; обещание кануло в лету. Алиса терпеливо ждала, как привыкла ждать всю жизнь, но Анина уже несло по руслу терзаний.
– Я не какая-нибудь шавка!
– Не похоже, – съязвила она, стараясь разозлить его, ибо злым он в два счёта приходил в себя.
И на этот раз у неё получилось быстрее обычного.
– А вот в этом ты права, – вдруг согласился он и отставил стакан. – Я им покажу! Во сколько премьера?
– В одиннадцать, и пожалуйста, – предупредила она, – без фанатизма, а то я тебя знаю!
– Сергей, одевайся! – крикнул Анин, оборачиваясь в сторону детской, а потом – к Алисе: – От меня пахнуть будет, – посетовал он, болезненно дёрнув щекой, и подумал, что когда вернётся, то начнёт писать сценарий комедии. Комедия – это то, что надо, когда тебе плохо. Мысль пришла во спасение, но делиться с женой он не стал из опасения: а вдруг сглазит.
– А я тебе дам сухую гвоздику! – обрадовалась Алиса.
– Не хочу гвоздику. От её немеет язык. Дай кофейное зёрнышко.
– Зёрнышко, так зёрнышко, – согласилась она.
Это кофейное зёрнышко было тайным элементом их сексуальной игры, смысл которого оказался настолько мутным и подзабыт, что остался один символ, которым они пользовались при определённых ситуациях, и хотя
