Полистав амбарную книгу, продавец как будто из воздуха извлёк огромные счëты с деревянными косточками и, звонко ими пощëлкав вправо-влево, доверительно сообщил:
– С вас один сикль.
В растерянности мы с дочерью смотрели на странного продавца-консультанта, не решаясь что-то предпринять.
– Скажите, а сикль – это много? – звонко и почему-то весело вопросила дочь.
– Сикль у шумеров – это один серебряный слиток. Отдадите, когда сможете! Что-то ещё?
– Да, – меня вдруг, что называется, понесло, – мы у вас видели кресло-качалку, вот эту, – я показала на упаковку с замечательным креслом из ротанга, – о кресле я мечтала, пожалуй, с детства, потому что у моей бабушки было точно такое кресло, а мне... мне не разрешалось в него садиться, строго-настрого... Да, ещё два комплекта постельного белья из такой ткани... как вы сказали? – её не нужно гладить, верно? Есть у вас такое бельё, многоуважаемый?
Домой мы пришли, в точности соответствуя накрепко засевшему в моей памяти из уроков русского языка: усталые, но довольные.
– Мы дома! – закричала дочь с порога и кинулась, не разуваясь, в комнату.
– Меня для вас больше нет... не ищите, не звоните, – послышалась её сдавленная речь. И через мгновение, уже явственно и громко:
– Мама, тут от папы записка! Как ты думаешь, чтó это значит?
– Это значит, что нужно распаковать кресло, сесть в него и подумать.
Распаковать кресло было несложно, мы справились за пять минут. Кресло стояло, чуть покачиваясь, блестящее и манящее. Дочь тут же в него села и, виновато глянув в мою сторону, слегка качнулась:
– Мамуля, я тебе скажу, в чëм дело. Вы с папой всегда были «мы», а мне хотелось наоборот.
– Это как – наоборот?
– Это чтобы «мы» были мы с тобой... И я взмахнула палочкой дважды, и моё желание сбылось. И теперь у меня есть ещё одно желание: поменять фамилию... Хочу быть Феиной. Ксения Феина – правда, свежо звучит? – дочь засмеялась, раскачиваясь сильнее.
У меня всё поплыло перед глазами: пол, полочки с книгами, журнальный столик с журналами, газетница с газетами, два грустных зайца, изображённых на картине в профиль... Теперь важно было не упасть:
– Твоя волшебная палочка сделана из пластика и покрыта золотой краской. Она не настоящая, а мнимая. И ты мнишь себя Феей, взмахиваешь палочкой и думаешь, что исполняешь свои желания. На самом деле это действует как... как плацебо – есть такие таблетки-пустышки, чуть сладкие обманки для тех, кто внушаем и легко верит всякому пустому вздору!
Дочь смотрела на меня не мигая. Глаза у неё сделались круглыми и мокрыми. И тут мне стало по-настоящему плохо, и я... я ощутила, что медленно оседаю, складываясь не то вдвое, не то втрое.
Краешек сознания зацепил дочь: она стояла, высоко вскинув руку, вся в золотисто-розовом свечении, в кружевах, как в морской пене, и своим чудесным голосом каллиграфически выводила:
– Так чего же ты хочешь, мамуля?
Сил у меня было немного, я собрала их все и ответила:
– Ничего. А ещё хочу море, белый песок и зелёные райские кущи.
И я вспомнила Валю, свою давнюю подругу, и то, как она ездила на Бали... или Шри-Ланку, и то, как им с мужем там было хорошо, и то, как обезьянка стащила у неё с головы шляпу, но она ничуть не расстроилась, потому что из-за такой ерунды на отдыхе не расстраиваются, а только смеются, и то, как они ездили на крокодиловую ферму смотреть аллигаторов, и про то, что у меня тогда была только книжка Виктора Пелевина, а в ней рассказик про кормление крокодила Хуфу, а потому мне тогда было жутко представить наших несчастных туристов, идущих по узенькому мостику под нескончаемый говор экскурсовода и глядящих в пасти кишащих в водоёме крокодилов... но я всё равно восторженно ахала, ведь у Вали и её мужа отдых был в полный рост и даже лучше...
– Бежим купаться, – дочь совершенно бесцеремонно потащила меня, но я помнила, что не надела купальник... как так получилось? – хотеть, всем своим существом желать отдыха на море, и забыть купальник...
– Подожди, я не надела купальник, – вяло отбивалась я от дочери, вспомнив, какой он у меня красивый – сиренево-синий, с мелкими блестящими камешками по всему корсету. И я точно знала, что собиралась на море, а потом что-то такое случилось...
– Мамуля, пойдём, водичка тёплая! – и в доказательство дочь вылила на меня целую купальную шапочку воды.
– Да, тёплая, – и я открыла глаза
– Мамуля, что с тобой? Ты... жива? – близко-близко я увидела самое родное в мире лицо, мокрое, страдальчески перекошенное, ощутила на губах солёный вкус.
– Со мной всё в порядке, – я приподнялась, неловко за плечи, за голову и шею – не разбираясь – обняла свою маленькую Фею и ощутила, что обе мои части – действительная и мнимая – слились в единое целое и запели дуэтом:
Уж вечер... Облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке летящая струя
С потухшим небом угасает.
Всë тихо... Рощи спят, вокруг царит покой,
Простершись на траве под ивой наклонëнной,
Внимаю, как журчит, cливаяся с рекой,
Поток, кустами осенëнный.
Как слит c прохладою растений аромат,
Как сладко в тишине у брега струй плесканье,
Как тихо веянье эфира по водам
И гибкой ивы трепетанье*.
___________________
* Опера П. И. Чайковского «Пиковая дама». Картина 2. Комната Лизы. Дверь на балкон, выходящий в сад. Лиза за клавесином, около неë Полина и подруги. Лиза и Полина поют идиллический дуэт на слова Василия Жуковского.
