Легкая прохлада, наполненная терпким запахом винограда и зреющей хурмы, все явственнее ощущалась в Тифлисе. Заканчивался август 1828 года. Молочно-сизые утренние туманы – вестники осени окутывали окрестности, стелились в ложбинах и затем медленно рассеивались. Колокола Сионского Собора созывали богомольцев на службу. В эти дни отмечался большой церковный праздник – Марьям-ОбА – День Успения Пресвятой Богородицы.
22 августа колокол звенел особенно торжественно. Он извещал о венчании 33-летнего жениха и 16-летней невесты. Юная и робкая, окутанная облаком прозрачной фаты, неизъяснимо прелестная и хрупкая, она стояла, не осмеливаясь даже взглянуть на суженого. А священник, улыбаясь, тем временем записывал в церковной книге: «полномочный министр в Персии его императорского величества, статский советник и кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниной, дочерью генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе.»
Клятва, произнесенная перед алтарем, связала их судьбы навек. Исполненные надежд на будущее они уверены были, что отныне ничто не сможет разлучить их, мечтали о будущем. После богослужения юная жена упала на колени перед крестом, свитым из виноградной лозы. Этот крест некогда принадлежал просветительнице Грузии – Святой Нине. У нее и просила защиты и милости Нина Чавчавадзе, теперь уже Грибоедова.
Но Судьба такая озорница!.. Почти всегда трактует просьбы своевольно! Нина и Александр Грибоедовы действительно стали неразлучны, но уже… в вечности. В земной жизни Судьба уготовила им всего несколько месяцев счастья…
Белая роза Тифлиса
Слуги в последние дни сбились с ног! Без устали перемывались лестницы, полы, деревянные резные перила балкона. Не дай Бог, хоть где застрянет пылинка или соринка! Выбивались беспощадно ковры, матрасы, кресла, диваны, тяжелые гардины, легкими облаками трепетали на веревках прозрачные тюлевые занавески! Повара орали на своих помощников, щедро раздавая им подзатыльники, и в сотый раз повторяли им, что кулинария – это не ремесло, а искусство и спешки не терпит! С окрестных деревень свозились в усадьбу корзины с провизией: парное мясо, молоко, масло, мацони, яйца, нежнейшие свежие овощи, душистая зелень и благоуханные фрукты. В специальных крепко завязанных мешочках приносили знаменитые грузинские пряности: уцхо- и хмели-сунели, бархатистые холмики красного перца, сванскую соль и сухую аджику. Их запах был таким сильным, что даже около закрытых мешков все немедленно начинали чихать! Солнце всходило над синими горами, солнце золотило зеленые лужайки парка, солнце обещало радость!
В усадьбе Цинандали, родовом поместье князей Чавчавадзе, готовились к большому событию. Проездом из Туркманчая в Петербург в имение с гостевым визитом прибывал давний друг главы семьи Александра Чавчавадзе – Александр Сергеевич Грибоедов. Казалось еще совсем недавно здесь, в Цинандали, он читал свою комедию «Горе от ума». Теперь из Персии встречали полномочного министра, резидента Российской Империи.
Когда послышался цокот копыт и раздался голос гостя, юная княжна Нина (или Нино как называли ее на грузинский лад) в нарядном бело-розовом платье влетела в кабинет отца и по детской привычке хотела броситься к Грибоедову на шею! Давно ли, кажется, было то время, когда Сандро учил ее с сестрой Екатериной – Като - и братом Давидом французскому языку и игре на фортепиано?.. А Грибоедов был одним из лучших пианистов своего времени! Да, так и хотела броситься юная Нина на шею давнему знакомому их дома! Но тот с растерянной улыбкой смущенно отступил. Узнать Нину после долгой разлуки было действительно сложно. Грибоедов ожидал увидеть знакомое озорное лицо, худенькую, почти мальчишескую фигуру и вечно растрепанные косички. Но…
Перед ним стояла высокая стройная девушка с огромными золотисто-карими глазами. И пусть щечки еще были по-детски пухлыми, но что-то неуловимо женственное, прекрасное, зыбкое появилось в удлиненном разрезе глаз, изгибе губ и повороте шеи. И косички больше не трепались, их сменила аккуратная девическая прическа с уложенной на затылке косой, перевитой бело-розовой лентой.
«И эта маленькая Нино, которую я учил игре на фортепиано и французскому языку, - думал Грибоедов. – Та самая Нино, которая таскала на занятия своих кукол, и рассаживала их около инструмента? А я лишь улыбался и, покачивая головой, начинал занятия. Не скажешь ведь ребенку, что куклы мешают!»
Он любил говорить об искусстве и, особенно о творчестве своего любимца – средневекового испанского художника Хосе Эстебана Мурильо. И пока учитель восхищался его Мадоннами, Нино больше всего хотела, чтобы и о ней он рассказывал так же пылко, как о них. Грибоедов же шутливо называл ее «мурильевской пастушкой».
И вот теперь, после нескольких лет разлуки Нина стояла перед Грибоедовым. Она была прекрасна. Не пастушка уже, но Мадонна… И кожа ее, прелестного оттенка молочной желтизны, той самой, что таится в самом сердце белой розы, медленно покрывалась румянцем.
Искушенный дипломат, известный писатель и композитор, масон, храбрый воин, гусар, дуэлянт и арестант (по делу о декабрьском восстании 1825 года полгода проведший в тюрьме), модник и ловелас, считавший женщин «поверхностным полом», влюбился словно мальчишка. Охваченный вспыхнувшим чувством, он внезапно, по-гусарски, чуть ли не за первым семейным обедом сделал ей предложение. Напрасно повара орали на своих помощников и щедро раздавали им подзатыльники. Напрасно вносили в обеденную залу все более изысканные блюда старинной грузинской кухни, напрасно лилось из запотевших глиняных кувшинов терпкое домашнее вино – почетный гость был рассеян, ел и пил неохотно и все думал о чем-то. Наконец он встал и попросил Нину выйти в соседнюю небольшую комнату, где стояло фортепиано.
- Мне нужно вам что-то сказать, - проговорил он тихо.
Никто не обратил на эту фразу внимания, все, да и сама Нина решила, что Сандро просто захотелось музицировать. Она покорно вышла за ним.
«… я не помню, что начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, потом к матушке ее, к бабушке… нас благословили».(Из письма Грибоедова).
Алая роза Тифлиса
Через некоторое время Грибоедов рука об руку с юной невестой вошел под древние своды Сионского собора. После церемонии венчания, казалось, весь Тифлис вышел встречать новобрачных. К их ногам летели охапки уже осенних цветов - георгин, цинний и маленьких алых роз, с окон сыпались конфеты и отовсюду слышались пожелания долгой и счастливой жизни.
Начать совместную жизнь молодые решили в Цинандали. Здесь с террасы огромного дома супруги любовались величественной картиной Гомборского перевала, ведущего вглубь Алазанской долины. На живописном берегу Алазани они поклялись никогда не расставаться. «Счастливые часов не наблюдают», - беззаботно смеялась Нина, и серебристый смех подхватывался речными брызгами. Счастливая, она еще не знала, что хоть и не через часы, но уже через несколько недель ее Александр должен отбыть в Тегеран, куда он так не хотел ехать.
После подписания Туркманчайского договора, Грибоедова в Персии не любили. Ведь договор этот, составленный самим Грибоедовым, был очень выгоден для России и очень унизителен для Персии. После его подписания даже родилась поговорка: «Вай, вай, Туркманчай!» Так персы говорят, когда хотят выразить настроение человека, потерявшего значительную часть своего состояния. За составление и подписание этого договора Александр Грибоедов был пожалован в статские советники и награжден бриллиантовыми знаками ордена Святой Анны 2-й степени и 4000 червонцев. Министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде в письме к полководцу И.Ф.Паскевичу сообщал, что «Грибоедов награжден по заслугам и будет полезен во многом и вперед по делам Персии»….
Последний Восток
Он не хотел ехать в Персию. Здесь, в Грузии было все, что нужно для счастья: льдистый горный воздух, острые синие хребты Кавказских гор, приветливая Алазанская долина, резной дом в Цинандали и Нина – нежная алая тифлисская роза.
Он знал, что поедет. Что назначат именно его. Никто лучше него не владел восточными языками, никто как он не знал восточных порядков.
Он должен теперь контролировать выполнение Персией обязательств договора. Россия отныне имела на Каспии флот, а русские купцы получили право беспрепятственной торговли по всей Персии. Кроме того, на страну налагалась контрибуция в огромную сумму - 20 миллионов рублей серебром.
Нина собиралась сопровождать мужа в Тегеран. Но, Грибоедов не желал подвергать молодую и уже ожидавшую ребенка супругу опасности. И решительно противился. Но и молодая жена была непреклонна. Не для того же, в самом деле, она выходила замуж, чтобы после свадьбы сидеть под родительским крылом! Наконец был найден компромисс. Нина осталась в относительно спокойном Тебризе, где тогда находилась резиденция российского посла.
Проведя переговоры с министром Аббас-Мирзой, Грибоедов во главе делегации отправился в Тегеран к персидскому шаху. Приезд министра в Тегеран совпал с месяцем Реджеб – временем, когда запрещаются всякие ссоры и раздоры. Прибытие именно в разгар Реджеба послов России– недавних своих врагов и виновников пресловутого Туркманчая - персы восприняли как преднамеренное неуважение к своим традициям. Они чувствовали, что русские дипломаты прибыли говорить не о мире, а о выполнении требований.
Грибоедов старался отсрочить трудные переговоры, хотя бы до окончания месяца. Но Петербургу требовалось срочное решение всех контрибуционных вопросов. Для достижения этих целей Грибоедов должен был, вопреки личным склонностям, держаться как можно тверже, не уступая ни в чем. За неуступчивость персидские чиновники прозвали Александра Сергеевича - Сахтир, что означает «жестокое сердце».
Иногда Грибоедов действовал не по дипломатически вызывающе. Ему вообще было свойственно некоторое высокомерие и какая-то молодецкая куражливость. Он мог порой нарушить этикет шахского двора, демонстрировать неуважение самому шаху, что было недопустимо. Восток может простить ошибки, но никогда их не забудет…
В придворных кругах шаха к Грибоедову нарастала злоба. Ненависть росла и в народе – он был обложен непомерными налогами для выплаты контрибуции. Персидские женщины всех сословий вынуждены были расставаться со своими украшениями – все шло на переплавку и тоже в уплату государственного долга.
Тем временем, Александр Сергеевич торопился в
Только такие должны имеют право на собственное мнение.
Мог бы обосновать, но, ни к чему.