освобождено от леса и, насколько хватало глаз, забор был цел. КПП стоял целым, ворота закрыты, коробки зданий за забором тоже были целыми, и лишь из глубины расположения вверх поднимался негустой дым.
- Пасите по сторонам! – Воскликнул он, а сам одной рукой достал пистолет, готовый к стрельбе.
Не доезжая КПП метров сто, он остановил автомобиль, открыл дверь и оглядел солдат:
- Пригнувшись, за мной! – И показал пример, пригнув к земле спину и быстро перебирая ногами. – Не забудьте при нападении передернуть затвор!
Парни последовали за ним. Возле ворот КПП что-то лежало. Здесь стояла такая же тишина, как и в гарнизонке. За воротами части ни звука. Ни шума батальонных машин, ни разговоров, ни детского смеха со стороны офицерского городка, ни отдаленных команд с плаца, ни песен с радио в помещении КПП. Пиночет потихоньку выпрямился и опустил пистолет. У него возникло ощущение, что ЧТО-ТО уже произошло, что они опоздали… Возле ворот лежал сержант с повязкой дежурного на рукаве, лицом вниз. Мозг старшины тут же высветил список суточного наряда, который он составлял вместе с ротным. Сержант Матвеев. Он сейчас лежал возле ворот КПП своей части в ободранной и окровавленной хэбэшке. История повторялась. Его нынешняя рота… Вот первый убитый из нее. Там, в Афгане, первым погиб…
Младший сержант Матвейчук.
«Господи, это просто совпадение или твоя воля?!»
Он подошел ближе. На первый взгляд тело было, как будто расстреляно из крупнокалиберного пулемета. Саричев поднял на мгновение взгляд, чтобы убедиться, что его окружают кедры, а не скалистые горы. Тот взвод и младшой Матвейчук были убиты из пулемета. Саричев вновь опустил взгляд. Под ним лежало даже не тело, а кусок мяса, пропущенный через крупную мясорубку, без сеточки.
- Да это же Матвей! – Воскликнул Троф, бросившись вперед.
Но Саричев, который почти полностью заменил старшего прапорщика Пиночета, резко остановил его, схватив его за рукав. Он помнил знаменитые мины-ловушки, которые ставили душманы, и сказал громко:
- Всем оставаться на своих местах, ясно!!! Без моей команды ни шагу!
Ему очень хотелось перевернуть тело, но вдруг там лежала мина разгрузочного действия? Он стал осматривать местность вокруг. Невдалеке лежал автомат. «Духи не взяли его… Почему?! Наши «калаши» всегда в цене! Или это приманка?..»
Антон наблюдал за ним и уже вовсе не ощущал себя рэйнджером, грозой боевиков и ничуть не хотел в отпуск. Ему захотелось вернуться в гарнизонный караул и спокойно доторчать смену, как в старые добрые времена. Пиночет постучал в окошко прапору Саричеву и сказал:
- Не кажется ли тебе, что эти духи какие-то странные? Оставили автомат – раз, если стреляли по КПП и разбили стекла, то почему нет тогда дыр в стенах – два, и еще, присмотрись-ка к ранам…
Саричев склонился над телом. Солнце пекло жутко, отчего кровь давно засохла, побурела, провалы ран почернели. «Черт побери, раны! Они же должны кишеть мухами!»
Вопреки этому закону на теле не было ни единого насекомого – вечных спутников разлагающегося тела. Ведь там, в жаркой стране, они иногда налетали в таком количестве, что покрывали тела шевелящимся покрывалом. Но здесь их не было. «Как, впрочем, и других живых существ…»
- Антон, просекай территорию!
Антон мысленно поблагодарил Пиночета за это задание. Не было желания глядеть на изуродованный труп, но и не было сил оторваться от этого жуткого зрелища. Этой силой оказался начкар.
Матвея он ненавидел. Да и любой огурец в роте. Было за что. Когда тот стоял в наряде по роте, молодняк вешался. Потому что туалет с кафельным полом мылся ровно пять раз. Никогда ни больше, ни меньше. Посыпался порошком или наструганным мылом, поливался водой, натирался щетками, затем вся вспененная смесь вытиралась насухо тряпками. И так еще четыре раза. После каждого раза Матвей осматривал все недоступные уголочки помещения и щедро раздавал отпуска и благодарности. А наряды по столовой! Огурцы выползали оттуда, как крепыши из Освенцима. А ночной шухер!.. А коллективная стирка его формы! Она проходила через всех, отчего стала белой, как мел. А стоило появиться там хоть одному пятнышку, как процедура тут же повторялась. А оно появлялось как минимум три раза в неделю. Иногда чаще.
А теперь вот он, МЁРТВЫЙ. Он больше ни одного огурца не отпустит в отпуск и не пробьет фанеру. Но что более удивительное – Антон не испытывал по этому поводу особой радости…
- Это не огнестрельные раны! – Заключил Саричев. Почему-то это обстоятельство внушало ему гораздо больший страх, чем страх перед духами. – Троф, подойди-ка, глянь, может, я ошибаюсь…
Троф подошел к нему. Он был сыном таежника и охотником на гражданке, поэтому многое понимал в убийственных делах. Правда, относительно животных.
- …Такое ощущение, что его кто-то грыз. – Он осмотрел место вокруг тела. – Странно, никаких следов зверя. Крупного… Только если птицы или мыши.
- Вороны и мыши взбесились?
- Вороны и мыши бежали от части. Это сделал кое-кто пострашнее их…
«С этим парнем не пропадешь. Он может хладнокровно мыслить, и внимания ему не занимать… ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО ПОСТРАШНЕЕ… Значит, это не духи. А может, и они. Но только этим мины не нужны!»
И Пиночет резким движением перевернул Матвея. Опять лицо ожгло солнце знойной страны, и даже в носу появился запах раскаленного железа. Все тело было в каких-то зазубренных неровных дырах. Вместо носа у мертвого тоже была кровавая дыра. «Господи, да что же ЭТО?! КТО?!»
- Его проели, - высказал свою версию Троф.
Пиночет поднял автомат и передернул затвор. Блеснув на солнце, вылетел патрон и с глухим стуком упал в пыль. «Из автомата не стреляли… Матвей был в полной растерянности… Или страхе. Возможно, он убегал. От кого-то, или от чего-то. Только это ЧТО-ТО нападало не из леса, а из части – Матвеев пытался спастись бегством. ЧТО было в части?!»
- Так, - заключил он, - идём внутрь. Надо выяснить обстановку до конца. Ясно?.. Приготовьтесь к тому, что мы можем увидеть там. Наш батальон составлял двести человек плюс семьи офицеров, и, скорее всего, их уже нет в живых. Но, вполне вероятно, что кто-то остался и ему требуется помощь. И мы – самое главное – должны связаться со штабом дивизии. Идем по двое. Кит со мной. Троф с Антоном – замыкающие, наблюдать за тылами. Всё, вперёд!
Когда ноги сделали первый шаг в сторону части, душа обыкновенного немолодого человека, которому уже не до геройств и стрельб, сидящая в его теле, закричала: «ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ИДИОТ?! ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! МАШИНА – ЭТО ВСЁ, ЧТО СВЯЗЫВЕТ ТЕБЯ С МИРОМ ЖИВЫХ! БРОСАЙ ВСЁ И ОТПРАВЛЯЙСЯ В СВОЙ КАРАУЛ! ТЫ ПОСТУПИШЬ ПРАВИЛЬНО – ТЫ ПОСТУПИШЬ ПО УСТАВУ!»
Нигде никаких следов стрельбы или другого нападения на часть. Все те же раскидистые высокие тополя, белённые известью бордюры и клумбы с гладко разровненной землёй у домов офицерского городка. Возле одной из клумб большая кукла…
Пиночет остановился на мгновение и встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. В ушах появился гул, как после удара молота по большому церковному колоколу. Так было когда-то, когда он увидел впервые в жизни мёртвого человека. Потом он привык к ним. Но он не привык к мертвым детям. Из окна третьего этажа, где до сих пор была открыта рама, этой ночью, спасаясь от какого-то кошмара, выбросилась маленькая девочка. На бетонный тротуар. Пиночет пытался отогнать назойливую мысль, которая пыталась отыскать в памяти её имя – ведь он знал всех детей в части. И почему-то вид этого безжизненного детского тельца убил последнюю надежду, что кто-то остался в живых. Смерть в этом уголке Земли одним взмахом скосила всё живое. Но в то же время Саричев перестал ожидать внезапного нападения. Сейчас им ничего не грозило. Они пришли на пепелище, которое уже никому не нужно.
Но парни, наоборот, были в колоссальном напряжении. Пот образовал под мышками болото, глаза бегали из стороны в сторону, мурашки взбугрили кожу, превратив ее в подобие крупной наждачки.
Еще при входе на территорию части Антон не успел смириться с видением изуродованного тела Матвея, как его взгляд наткнулся на стекла КПП, крапленые изнутри темными вишневыми брызгами, за которыми в сумраке помещения среди опрокинутого стола и разбросанных стульев угадывался силуэт второго человека – дневального. Антон, как и Пиночет, совсем не хотел думать, кто там стоял с Матвеем. Тем более что там стоял кто-то из огурцов.
За учебными классами их ждал неприятный сюрприз – сгоревший штаб. Он выгорел дотла, оставив лишь панели перекрытия, торчащие из руин, как закопченные кости. Ни о какой связи с дивизией речи не могло быть. Пиночет проглотил и эту горькую пилюлю, и поспешил дальше. Кит еще долго провожал взглядом последнюю мечту о спасительном круге, за который можно было ухватиться в этом океане взбесившегося мира.
Они прошли мимо батальонного плаца и спортгородка, окруженного плотными рядами кедров, и дошли до поляны, по одной стороне которой стояла караулка внутреннего караула части, по другой – казармы. Караулка была ближе. И караул до того, как погибнуть, успел расстрелять весь свой боезапас, выстрелы которого, очевидно, и слышали Антон с Чижом. Близстоящие деревья были ошкурены пулями, дерн взрыхлен, само здание караулки изрешечено. Возле нее лежало несколько тел. Пиночет пораженно заметил, что стрельба велась беспорядочно, словно постовые сошли с ума и стреляли вокруг себя. «Что-то, по чему они стреляли, окружало их со всех сторон…»
- К казармам! – Он свернул на широкий тротуар, ведущий к трем двухэтажным зданиям, где находились казармы четырех рот части, взвода управления и хозвзвода. Их вторая рота находилась в центральном здании, на первом этаже. Пиночет направился туда.
Еще издалека было заметно, что большинство окон в казармах было разбито. И было понятно, почему – солдаты спасались бегством через них. Их даже не останавливалась высота второго этажа. И потому под окнами лежало множество их неподвижных тел. Все они лежали в нижнем белье, насквозь пропитанным кровью.
- ГОСПОДИ, ФАНТ!
Пиночет с Китом резко развернулись. Троф склонился над телом своего земляка. Позавчера они вместе, в каптёрке, отглаживали и брили свои парадки и прошивали медной проволокой прапорские погоны. А после наряда они собирались клеить фотки в дембельские альбомы. Всё, Фанту они больше не понадобятся. У Трофа дыхание стало прерывистым – они вместе с этим парнем росли в одном подъезде. В это время на его плечо легла чья-то рука.
- Трофик, - Сказал Саричев, сам готовый взвыть от вскрывшейся и кровоточащей раны, - сейчас не время, это мы будем делать потом. Ты мне нужен, понял? Слышишь?!
Троф глубоко вздохнул, перевёл дыхание, утер тыльной стороной ладони глаза, снял с себя пилотку и накрыл ей обращенное к небу лицо солдата.
Саричев открыл дверь подъезда и зашел внутрь. Его окутал затхлый приторно-тошнотворный дурман начинающегося гниения, так знакомый ему по Афгану. Со второго этажа по лестнице и стенам и стенам тянулись засохшие ручьи крови. Он направился к двери, ведущей в их роту. Кит сморщился. Троф решительно шел следом. Его побелевшие пальцы сжимали оружие. Не дай Бог попасться тому, кто убил его земляка! Антон едва смог подавить приступ тошноты, готовый
