Александр Посохов
Несчастные
Несчастные
Суббота. Сижу, думаю. Стук в дверь. Открываю.
– Давай! – предложил Вадим, показывая бутылку коньяка. – Выходной же.
– Это у вас выходной. А у нас, писателей, самый что ни есть рабочий день.
– Да какой ты писатель! – махнул бутылкой сосед, чуть меня не задел, и на кухню без спроса прошёл. – Баснописец несчастный. Куда ты рюмки прячешь? И закуску доставай.
– Ну, ты наглец! Я же тебе объяснял, что у Крылова 236 басен, а у меня 118, ровно половина. Мне пахать и пахать ещё.
– Да кому нужны твои басни! – скорчив брезгливую рожу, сказал Вадим. – Вон артист один сбежал из России, так его басни читают.
– Господи, ну сколько раз тебе повторять, что это не басни! Артист этот и себя и жанр позорит. Сам по себе злобный стишок не может быть басней. Басня, она, как такса.
– Какая ещё такса? – удивился Вадим и налил.
– Собака, которая со времён древнего Египта не изменилась. Те же уши и тот же хвост. Других собак скрещивали, преображали, а такса сохранилась в первозданном виде. Вот так и с басней, которую можно сотворить только, как басню. А этому учиться надо и особый дар иметь.
– Да брось ты, поехали! Дай мне сюжет, и я завтра принесу тебе готовую басню, – заявил вдруг Вадим, опрокинув первую рюмку.
– Ладно, запоминай. Допустим, пьяный кабан завалился на муравейник. Насекомые в панике. И тут один храбрый муравьишка кричит, что залезет сейчас на дерево и спрыгнет на кабана. Смотрите, хвастается заранее, как я ему хребет перешибу. Понял?
– Понял, – ответил Вадим и снова налил. – А мораль?
– Сам думай. Всё просто же.
– А как назовём мой шедевр?
– А как заблагорассудится. Главное, не бойся, пиши смело. Любые твои иносказания я пойму правильно.
– Что значит, правильно?
– Ну, вот есть у меня такая басня, например. В ней судят льва за то, что он убил шакала, который, мечтая прославиться, напал на него.
– И что?
– А то, что получаю я на эту басню гневный отзыв от одного молодого человека. Какой, дескать, нормальный шакал на льва нападать будет. Дебил он, что ли!
– И что?
– А то, что басню нельзя воспринимать буквально. У того же Крылова журавль сам свой нос к волку в пасть суёт. И про ворону он пишет, что она сыр во рту держала. А никакого рта у вороны нет. Понял?
– Понял.
– Или вот ещё пример. Написал я недавно басню про медведя, который порядок наводит. Заключение там такое. Когда порядка нет в своём краю, а ты решил вдруг навести его везде, то это значит, что нигде.
– И что?
– А то, что один, тоже молодой читатель, высказал мнение, что за такую басню меня точно посадят.
– Не пудри мне мозги! – отрезал Вадим и опять налил. – А то и меня вместе с тобой посадят.
Допивал он бутылку уже без моего участия. Я после двух рюмок отказался. Потому, что сто девятнадцатая басня давно томилась в компьютере, ожидая своего конца.
Воскресенье. Сижу, думаю. Стук в дверь. Открываю.
– Давай! – предложил Вадим, показывая бутылку коньяка. – Выходной же.
– Ты басню сочинил?
– Про таксу, что ли?
– Нет.
– Про кабана?
– Нет.
– Про льва?
– Нет.
– Про шакала?
– Нет.
– Про ворону?
– Нет.
– Про медведя?
– Нет.
– Про тебя?
– Нет.
– А что, оригинально, басня про баснописца!
– Да при чём здесь я! Ты же про муравья обещал написать.
– А зачем? – удивился Вадим. – Ну какой нормальный муравей на кабана прыгать будет. Дебил он, что ли!
– Всё ясно. И у тебя, значит, с иносказаниями проблема. Но ты над моралью-то хоть подумал?
– Какая ещё мораль! – воскликнул Вадим. – Все морали давно… профукали, выражаясь без рифмы. Нам, айтишникам, она ни к чему.
– Да какой ты айтишник! Программист несчастный. Откуда вы только берётесь такие?
– Какие?
– Без художественного мышления.
– Из будущего мы, – улыбнулся Вадим. – А ты из прошлого.
* * *
