Пол Оуэнс умер неожиданно. Накануне своей смерти он вдумчиво съел омлет с ветчиной, два тоста и выпил кофе, надел выглаженные Ребеккой рубашку и брюки, завязал шнурки на видавших лучшие дни лакированных ботинках и вышел на улицу, на ходу застёгивая пальто.
Такое утро было у него на протяжении последних девяти лет. Вся разница состояла в вариациях завтрака и в цвете рубашек. Его жизнь была стабильна и крепко уложена. Пол Оуэнс выходил в одно и то же время на работу, чтобы успеть миновать сквер, дойти до остановки и сесть в автобус, и провести в пути от двадцати минут до получаса, затем выйти, миновать ещё один сквер…
Впрочем, это не так важно. У Пола Оуэнса были стабильные дни.
И в это утро, начавшееся также, как любое другое буднее утро, всё должно было пойти по известной дорожке, но Пол Оуэнс неожиданно умер. Умер по дороге в свой стабильный день – тихо охнул и сполз прямо на мокрый от дождя асфальт посреди остановки.
Паника занялась быстро. Кто-то более хладнокровный уже торопливо звонил, кто-то хлопотливый наклонился к Полу и тряс его за плечи, ещё какая-то добрая, но перепуганная женщина торопливо рылась в своей сумочке, ища не то воду, не то какие-нибудь таблетки.
Вот только Полу Оуэнсу было всё равно. Он умер мгновенно и не мог видеть всей этой суеты врачей, случайных свидетелей и подбежавшего бледного полицейского Уильяма Стоукса.
Уильям Стоукс был первый день в самостоятельном патруле улиц. Он лишь недавно закончил академию и только-только заступил в свою должность. Сегодня было первое его дежурство, когда Уильям остался без напарника, на милость улицы и судеб. Уильям Стоукс понимал, что в городе бывает всякое, но не хотел, чтобы что-то произошло в первое его дежурство. Пусть во второе, в третье, в четвёртое, но не в первое! Нельзя начинать самостоятельность так! – об этом он молил Вселенную.
Вселенная, как настоящая женщина услышала его, приняла его мольбы к сведению и сделала по-своему.
А оцепеневшему от дурноты Уильяму Стоуксу оставалось наблюдать за суетившимися службами…
Полу Оуэнсу было сорок семь лет в день его смерти. К своим годам он мог похвастаться здоровым организмом: ни желудок, ни печень, ни боли его не беспокоили. Он вёл здоровый образ жизни и всё-таки нелепо умер и получил нелепую причину смерти – врачи связали его внезапную смерть с ишемической болезнью сердца.
Но уверяю вас: Пол Оуэнс умер не от сердца, не от какого-то приступа или чего-то подобного; он умер от тоски.
Более того – он готовился умереть и не скрывал этого в разговоре со мной, состоявшемся в комнате Великого Ожидания.
–Понимаешь, – говорила душа Пола Оэунса, то есть то самое невзрачное и эфемерное, что делало плоть Пола тем Полом Оуэнсом, которого все знали, – я так больше не могу! Уведи меня.
–Твой срок не вышел, – я говорил истины, известные любой душе. Я говорил о сроке.
–Прошу! – дух Пола Оуэнса приложил невесомую руку к невесомой и бесплотной груди, в которой таилась какая-то надуманная причина смерти плоти Пола, – я живу в бессмысленности.
–Таков замысел.
–Но я же…
Дух Пола Оуэнса притих. Скандаль не скандаль, а меру знай. Я добр, но это не означает, что я прощу всё.
–Замысел.
Конечно, есть уловки. Конечно, есть возможности, но душа должна хотеть уйти и дальше играть в лотерею, не зная – куда её? На перераспределение? На возврат? В Подземное Царство? В Небесное? В Ничто?
Это риск.
Даже души самоубийц – это нередко замысел. А здесь…
С другой стороны я лично помню дух, принадлежавший ныне Полу Оуэнсу. До него – тихого, скромного клерка, этот дух прожил буйную жизнь, сражаясь за независимость своего племени, а ещё до того был грозою морей. Но где-то он и устал, долго клялся, молил и плакал, прося в следующий раз дать ему самую невзрачную и спокойную жизнь, и вот, что вышло: тоска.
Дух, истосковавшийся по буйству жизни, по опасностям, по интригам, по палящему солнцу своей прошлой жизни, не мог более выносить убогости, на которую сам подписался. Храбрился, хорохорился, даже посылал какие-то странные видения своему сосуду, мол, оторвись от стула, сойди с дивана, сломай теннисную ракетку и живи по-настоящему! Залезь в горы, езжай в джунгли, потрогай океан…
Но дух не имеет всей власти над человеком, если расходится с замыслом. А тут было полнейшее расхождение и всё, чего добивался дух – это странные сны для плоти Пола Оуэнса да неожиданные видения. Так Пол Оуэнс мог засмотреться вдруг на простенькую картинку в ресторанчике с пиратским дизайном, или заглядеться, глядя на огромные кольца змеи в террариуме.
Он застывал в такие моменты и смотрел как будто бы сквозь всех и всё, и был мыслями далеко-далеко. Ему казалось, что он смутно всё это помнил и видел или хотел когда-нибудь увидеть.
Но на этом всё кончалось. Ребекка или Тимми не давали ему надолго провалиться в мир странных расплывчатых грёз, вышвыривали его на берег жизни беспощадной волной рутины. И Пол Оуэнс оставался жить свою жизнь, а его дух лютовал и метался, запертый в плену жалкой плоти.
Усталость от буйств жизней сошла у духа быстро. Он томился, молил и неважно ему было уже куда уходить, важно чтобы уйти, уйти от этой жалкой смиренной тоскливой жизни.
–Ну хорошо, – я кивнул тогда истосковавшемуся духу, – что сейчас делает твой сосуд?
–Спит-спит! – дух был в нетерпении. – И видит странные сны.
Я задумался. Увести этот дух было уже разумно. Неистовая сила не может долго томиться в клетке.
Дух понял по моему молчанию что я больше не отказываю категорично и мгновенно, что я раздумываю. В его мире раздумье – почти согласие.
–Я хотел бы умереть как-нибудь загадочно, – сказал тогда мне дух, принадлежавший ещё Полу Оуэнсу. – Как-нибудь так, чтобы о моей смерти гадали. Может быть – пропасть?..
Конечно, истомлённый своей жизнью, он хотел умереть претенциозно и ярко, оправдываясь тем, что не удалось ему ярко пожить. Так то не вина моя или его– то замысел, понимать же надо!
–А о жене и сыне подумал? – я не сдержал усмешки. – Разве ты их не любишь?
Дух пока ещё Пола Оуэнса задумался. Свою Ребекку – свою нежную Ребекку, которая хранила удивительную стройность тела и гладкость лица, и всегда отличалась очень деловитой хваткой, он, конечно, любил. Любил её искренне, достойно, но очень уж долго. Так долго, что вся его любовь ушла до пошлой привычки и не откликалась в нём никаким чувством.
А сын? Его гордость, его зависть…
Тимми был подвижен. Тимми был мечтателен. Тимми не вылезал из походов с друзьями, занимался скалолазанием, мечтал заниматься археологией и достиг своей мечты.
Дух Пола Оуэнса стремился за этой энергией, за чудесной раскрывающейся жизнью, но плоть Пола Оуэнса была сильнее, потому что сильнее был замысел и Пол Оуэнс не видел поход увлекательным, сплав завораживающим, а скалолазание безопасным. Плоть Пола Оуэнса любила полежать на диване или поиграть раз в неделю в парке в теннис. А дух…лютовал. Лютовал и завидовал Тимми.
–Не жаль, – вздохнул дух, наконец, решая невозможное. – Пусть я пропаду.
Говорят – мелочность – это изобретение людей и доступное лишь людям. Как прямая тень смерти, не имеющая ничего общего с человеком, и не имея даже плоти, заявляю: мелочность изобретена не смертными. Она появилась задолго до них.
И я подвержен был этой мелочности и потому отомстил духу пока ещё Пола Оуэнса, заявив:
–Ты умрёшь как и жил. Тихо, скучно, тоскливо.
Пол Оуэнс скончался девятнадцатого марта сего года в семь утра и тридцать девять минут. Дух Пола Оуэнса освободился девятнадцатого марта сего года в семь утра и сорок минут ровно.
***
–Ребекка, скорблю вместе с вами! – Джемс Дорси крепко сжал руку Ребекки в своих руках. Она кивнула. Слов не было. Они все казались ей неуместными и глупыми. Как можно скорбеть им? Как можно скорбеть с нею?
Скорбь – это слишком просто. А она…
Нет, она, кажется, упала вместе с Полом на той злополучной остановке и до сих пор там осталась. Какая-то часть осталась.
Другая, механическая и сильная, деловито взялась за подготовку похорон. Она таскала какие-то документы, деревянными пальцами перебирала листы, что-то подписывала, кому-то звонила…
Её голос сделался сухим и безжизненным, её глаза высохли и слезились, но она не позволяла себе плакать.
–Мама, – Тимми подошёл к ней неслышно. Ребекка вздрогнула, обернулась на него, но будто бы впервые увидела его – как он вырос, оказывается! На голову выше её. Когда же это произошло?
Ребекка сосредоточилась. Сын. Да, он её сын. Теперь у них не осталось никого ближе друг друга.
–Мама, – повторил Тимми, – ты…как?
Он сам знал как глупо звучит его вопрос. ещё бы. Через час они будут стоять у свежей могилы отца и мужа семейства.
–Держусь, – ответила Ребекка. Она и правда держалась плотью.
Но дух её был разбит и, не зная как поступить, прибыл в комнату Великого Ожидания.
***
Дух Ребекки. Душа… тонкая, нежная, жившая впервые. Она с детства имела хватку, легко училась и была уверена в себе. Она точно знала что она может и чего не может. Её душа, жившая впервые, соответствовала замыслу на её счёт.
В свои годы Ребекка была на хорошем счету у начальства, имела дом, взрослого сына, крепкую семью. На это и была нацелена её душа. На ровное, мирное счастье.
Теперь разбитое.
Без поддержки Пола Ребекка ослабела мгновенно, лишилась опоры и веры. С Полом она была знакома большую часть жизни, его одного любила, любила искренне и мирно, и была счастлива этим.
–Помоги мне, – позвала душа Ребекки Оэунс-Бриджес. – Помоги мне, уведи меня!
Я был там. Я её видел. Но я не отозвался. К чему? Её душа ещё молода. Её душа ещё оправится, и потом – оправится и плоть. Пройдёт деревянность в пальцах, отойдёт сердце, позволяя разрыдаться и снять раздражённую сухость глаз.
Эта душа была ровной, мирной и сильной. Она не претендовала на что-то великое, довольствовалась тем, что приобрела и что хранила.
И хватку свою Ребекка использовала для того, чтобы успевать по дому, в учёбе или в работе. Она не интриговала, не носила в себе мести, зато могла навести порядок в доме и организовать выезд на семейный пикник, чтобы предотвратить разъединение Пола и Тимми, живших разными мирами.
–Уведи меня! – рыдала душа Ребекки.
Но я не появлялся. Говорят – жестокость – изобретение ангелов. Как тень смерти, не имеющей ничего общего с ангелами, я возражаю. Жестокость пришла до них.
И от того жестокость осталась и укрепилась в мире, что без жестокости нельзя. Я сейчас поступал жестоко с ней, но то был замысел и, то было милосердием.
–Помоги мне! – надрывалась душа, но я не отвечал, и это было ответом.
Никто не поможет. Никто не придёт. Выбирайся, девочка, сама, твой срок ещё не пробил. Ты не Пол Оуэнс, который лишь полагал себя уставшим и искал успокоение в рутине.
Ты другая, душа. Так что вставай.
И душа Ребекки встала. Не найдя утешения в мгновенной слабости, не найдя снисхождения, она ушла. Ушла обратно в своё тело.
***
–Мама? – Тимми показалось что зрачки Ребекки как-то странно дрогнули. И сама она вдруг как-то обмякла.
Ребекка взглянула на него осмысленно, выдавила слабую улыбку, собираясь с мыслями. Ничего, что Пола больше нет. она справится. Она не одна. У неё есть сын. У неё есть память. У неё есть опора. Где-то внутри всей её сущности.
Ребекка
