В последние несколько лет мне очень нравились центральные украинские магистрали. Прямые как стрела на десятки, а то и сотню километров, широкие, многополосные, с односторонним движением, они позволяли получать истинное наслаждение от езды. Не хуже, чем в европах, думал я, разогнавшись до ста пятидесяти. Машина неслась ровно, как планер по воздуху. Знаки устанавливали ограничение до ста тридцати, но разница в двадцать километров в час представлялась мне несущественной. Я с комфортом устроился в среднем ряду.
…
А потом от неё пришло поздравление с днём рождения. Казалось, в нём не было ничего особенного. Но в этих ладно подобранных словах я вновь отметил изящество, стиль и глубокое уважение к слову. Это как хороший, настоящий парфюм, который не шибает в нос и почти незаметен, но заставляет крутить носом в поисках его источника. И ещё поздравление оказалось неожиданно тёплым. Так и завязалось наше виртуальное знакомство...
…
В салоне автомобиля по-прежнему царил резкий запах бензина и я, испытывая досаду, буквально заставил себя остановиться и залить в бак остатки из канистры. Затем тщательно упаковал её в полиэтиленовый мешок и торжественно поклялся больше никогда не брать с собой в дорогу запас топлива!
Солнце висело прямо над машиной, термометр показывал +36. Далеко впереди, в мареве, исходящем из раскалённого асфальта, я увидел трёх человек, медленно бредущих по обочине трассы. Кроме полей, уходящих за горизонт и разделяемых лесополосами, здесь не было ничего – ни села, ни фермы. Обогнав их, я остановился и вылез из машины, чтобы хоть немного размяться – двадцать часов, проведённых за рулем, давали о себе знать.
Первым вышагивал высокий, внушительный старик в пыльном зимнем кожаном пальто до пят с разлохмаченным внизу подолом и кривых, стоптанных хромовых сапогах. Из-под глубоко надвинутой широкополой шляпы на массивные плечи спадали густые клубы седых волос. Поначалу я разглядел только длинную неаккуратную серую бороду, но вскоре проявилось хищное, породистое лицо с резко очерченными, глубокими морщинами. Весь его вид выражал угрюмую, даже какую-то устрашающую решимость. За ним устало семенила бабулька в ядовито-зелёном стеганом пуховике и в чём-то напоминающем короткие валенки. Голову покрывал темный плотный шерстяной платок, висящие концы которого закрывали спину и плечи. Замыкал процессию худой, болезненного вида сутулый мужчина в зимней солдатской шапке, затёртом пальто бурого цвета и в кроссовках, обмотанных строительным скотчем. Грязное от смеси пыли и пота измождённое, серое лицо, заросшие клочковатой щетиной впалые щёки – ему можно было дать и тридцать лет, и все пятьдесят пять. На фоне знойного июльского полудня эта троица выглядела странно, даже нелепо.
– Далеко шагаете? – спросил я, когда они поравнялись с машиной.
– В Лавру, мил-человек, – ответила бабулька, поправляя на лбу платок.
– Пешком?! – изумился я.
– А как ещё? Дорога к Господу должна быть тернистой.
– Давайте я вас подвезу, что ли. Далеко ведь!
Статный старик молча открыл переднюю дверь машины. Его попутчики тут же расположились сзади. Я вернулся на водительское сиденье и понял, что у меня отняли значительную часть пространства – плечо этого «Гендальфа» упиралось в моё, стесняя движения. Я подвинул свое кресло вперёд, приглушил музыку и тронулся. Управлять машиной в таком положении было неудобно, но я решил потерпеть, ведь сказано же: «дорога должна быть тернистой».
– Давно идёте? И откуда?
– Давно идём. Из Дивеево, – голос у старика оказался низким и густым.
Я присвистнул.
– Ничего себе!
– Не свисти. Грех! – он недовольно посмотрел на меня из-под полей своей огромной шляпы.
– Пусть это будет моим самым большим грехом в жизни, – попытался я пошутить и привычно потянулся к пачке сигарет, лежащей на торпеде. Его упреждающий взгляд не предвещал ничего хорошего. Пришлось отказаться от своей затеи. Я выключил легкомысленную музыку и сосредоточился на дороге. Минут двадцать прошли в полном молчании. Несмотря на яркий полдень, в машине становилось все мрачнее и неуютнее.
– И когда вы вышли из Дивеево? – я попытался развеять гнетущую меня обстановку.
– Аккурат после Пасхи.
– Четыре месяца! – пораженный услышанным, я посмотрел в зеркало заднего вида на ответившую на мой вопрос бабульку. Она была уже без платка и выглядела какой-то странно-восторженной, ее круглое, одутловатое, прямо-таки классическое лицо деревенской старушки выражало непонятную мне напряженную, какую-то вымученную радость.
– А где останавливались, как жили, чем питались?
– Боженька нас не оставляет. В монастырях останавливались, в сёлах на постой пускали.
– Нелегко, наверное, – я покачал головой.
– Ну что вы, нам жить радостно! Вот, в Лавру идём.
– К празднику или просто так, поклониться?
– К празднику.
– А что за праздник?
– Преображение Господа нашего, Иисуса Христа! – подал голос молчавший до этого третий пассажир. Он произнес это настолько укоризненно-торжественно, что я внутренне поёжился.
– Будете ко времени, – я смущенно кашлянул в кулак, испытывая неловкость из-за своего религиозного невежества. Старик снял шляпу и, не глядя, передал её назад. Бабулька приняла головной убор так благоговейно, словно это была корона.
– А ты? Чем живёшь? В бога веруешь? Крещёный? – я буквально почувствовал как тяжелый взгляд из-под седых клочковатых бровей продавливает мне висок.
– Крещёный.
– Веруешь? – строгий тон, которым был задан вопрос, вызвал у меня чувство легкой паники.
– Даже не знаю, как сказать.
– Женат или в блуде живёшь? Дети есть? – вопросы звучали жёстко и отрывисто.
– Женат. И дети есть. Двое. Две девочки.
– Крещёные?
– Младшая ещё нет.
– Худо.
Я промолчал.
– Венчан?
– Нет.
– Значит, в блуде живёте!
Похоже, он поставил перед собой цель распять меня.
– Почему же блуд? Официальный брак, расписаны.
– Не венчаны, значит, в блуде! В храм ходите? Пост блюдёте? – старик с упоением забивал в меня гвозди.
– Жена иногда ходит. Я редко. Работа, заботы, времени не хватает на всё.
– Всё – это наш Господь! – он широко перекрестился. То же самое сделали и его спутники. – Остальное пустое, одна суета и грех!
– Но кушать ведь тоже надо. И детей кормить-поднимать… Вот у вас дети есть? – я посмотрел в зеркало на старушку. Подавшись вперед и вытянув шею, она жадно слушала наш диалог и выглядела помягче этого беспощадного праведника.
– Есть, хвала Господу нашему, Иисусу Христу! – бабулька перекрестилась. Перекрестились и оба её спутника.
– Но вы же заботились о них, пока они были маленькими?
– Они и сейчас маленькие.
– Да? А сколько вам лет, простите?
– Сорок два.
Вот те раз, да она младше меня на десять лет! И если она старушка, то кто тогда я?! Спросить, как она оставила своих маленьких детей как минимум на полгода, я не решился, но, похоже, старик угадал мои мысли.
– Все мы дети Господа нашего. Он обо всех позаботится. Проси его и воздастся тебе! – его слова были увесисты как капли ртути.
– Честно говоря, мне как-то неловко просить небеса о пустяках. Я здоровый мужик и на хлеб могу заработать и без обращения к высшим силам. Зачем их понапрасну тревожить? Вот если потребуется что-нибудь из того, что мне не под силу, то…
– Глупец! – я вздрогнул от свирепого рева, потрясшего машину, рефлекторно дернул рулем и перекинул ногу на педаль тормоза. Моих пассажиров качнуло так сильно, что я испугался за их здоровье – они запросто могли расшибить свои головы о боковые стекла.
– Глупец! – взревел старик еще раз. – Гордыня заела?! Грешишь смертно! Всё, что делается, делается лишь по его воле! Букашка на травинку не влезет без его благословления! И со всех спросит!
Он затряс перед собой внушительными кулаками. Старушка (или уже не старушка?) истово крестилась, ее сосед закрыл глаза и, сложив ладони перед собой, что-то шептал, покачиваясь взад-вперед. Я напряжённо думал, как мне разрядить обстановку. В наступившей тишине резко прозвучал сигнал полученной СМС-ки. «Как ты там, пилигрим? Как дорога?»
Это от жены. Я, почти не глядя, набрал «Нормально. Еду. Скоро Киев» и нажал клавишу отправления сообщения.
– Бесовское изделие! – голос старика был полон строгой укоризны, и я опять почувствовал себя неисправимым грешником, для которого черти в аду уже разогрели сковородку.
– А что делать? Как сейчас можно жить без таких штучек? – я тщетно пытался выкарабкаться из-под незримого, но тягостного давления.
– Тыщи лет жили без них!
– Сейчас жизнь другая. И машины, и компьютеры, и мобильники. Без них сейчас невозможно. Мир на этом держится.
– Мир держится на Господе нашем Иисусе Христе! – старик широко и степенно перекрестился и огладил свою бороду. – Господь наш обо всём и обо всех заботится. Денно и нощно!
Перекрестились и сидящие сзади.
– Ну, я всё же светский человек. Да и работаю. Мне без этого никак, – попытался возразить я.
– Что значит, никак?!
– То и значит. Мне семью содержать надо, детей поднимать. А для этого надо работать и зарабатывать. Никто ничего не принесёт просто так. А кушать хочется! – я с трудом сдержал рвущееся наружу раздражение.
– Говорил уже тебе, повторяю, Господь наш обо всём позаботится. И каждому воздаст! – тон седого проповедника был внушителен и страшен.
– Ну, вот вы, например, чем кормитесь?
– А нам боженька помогает! – опять включилась восторженная бабулька. – То хлебушка подаст, то копеечку.
– Не на дороге же вы эту копеечку находите.
– Всяко бывает, – густо и внушительно произнес старик. – И на дороге, случается, находим.
– Знаете, я как-то не готов положиться только на Небеса. На бога надейся, а сам не плошай, – произнёс я очередную банальность. Мне всё больше хотелось курить, но я понимал, что в таком окружении это равносильно самоубийству.
Меня уже здорово тяготили мои попутчики, и я напряжённо всматривался в редкие дорожные указатели, пытаясь разобраться, сколько осталось до Киева. В молчании пролетели ещё несколько десятков километров, но я был рад этой тишине и полностью сосредоточился на дороге.
Наконец, мы въехали в пригород украинской столицы. Я тихо обрадовался и бросил взгляд на указатель топлива. Не мешало бы заправиться, да и ноги размять. А вот и заправка!
– Сейчас быстро подзаправимся, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь и, остановившись у свободной колонки, вышел из машины. Ноги мои от длительного неудобного сидения затекли, и я с трудом поковылял к кассе. Заплатив за бензин, купив четыре пачки сигарет и бутылку минералки, я вернулся к машине. Моих спутников не было. Я напрягся, но вскоре выдохнул – барсетка с документами находилась на положенном ей месте. Залив бак, закрутил головой, выглядывая паломников. Не сразу, но все же увидел их громко спорящими на выезде с заправки. К моему изумлению, в фигуре «тихони», яростно размахивающего руками перед лицом вожака, не было ни грамма почтительности. Да, такой праведник способен вывести из себя кого угодно.
– Ну что, едем дальше? – преувеличенно бодро спросил я, остановившись рядом с этой святой троицей, мгновенно замолчавшей как только я вышел из машины.
Старик неторопливо приблизился ко
