университетской попойке по поводу защиты Нинелью кандидатской, куда были приглашены и некоторые особо одаренные и приближенные к ней старшекурсники. Потом там нечто типа оргии случилось, но это уже когда все основательно перепились. Слава богу, у меня хватило ума не трахаться с Нинелью, но она избрала меня для своих излияний, хотя почему, осталось загадкой. Однако с тех пор так и повелось – много всяких секс-историй поведала мне в своих угарах эта неуемная блудница.
Я приходил к ней домой, ел суп из брокколи, а она просматривала очередной мой реферат и говорила, что у меня, стервеца, имеются все данные для поступления в аспирантуру, но гейские мои наклонности являются существенным препятствием этому.
-Слишком ты зациклен на своих генитально-оральных ощущениях, а ведь иногда и мозги следует услаждать,- говаривала мне Нинель, когда я с восторгом рассказывал ей о своей связи с Гариком. Впрочем, она и сама все видела, поскольку хорошо его знала. Мало того, он также к ней хаживал, правда, намного реже меня и, по его словам, исключительно с целью подготовки по предмету и получения хорошей отметки. Но теперь, вспоминая то время, я стал очень сильно сомневаться, что только за этим он к ней наведывался, наверняка и за советами тоже. Уж слишком деликатно в разговорах со мной обходила Нинель вопросы нашей с Гариком любви. И все это на фоне ее собственных бесстыжих порнографических откровений о различных видах секса, включая групповуху, которые я, впрочем, слушал с большим интересом и вниманием.
Особенно запомнился мне один забавный сюжетец, где Нинель выступала в качестве совратитель-ницы двух гастарбайтеров и настолько их заездила, что бедняги еле живы остались, а потом и вовсе на родину удрапали, потому что она их чуть не каждый день стала домогаться – так ей понравился разврат с неискушенными парнями. Смачно она все это описывала, в подробнейших деталях, и получала от этого особое извращенное удовольствие. Меня всегда удивляло, каким образом уживались в ней самое что ни на есть низкопробное распутство и рафинированное эстетство, ведь монография, над которой она работала и которую давала мне почитать, являла собой образец высокого и утонченного стиля.
Между тем начальница фирмы, где я теперь работал, Леночка Васильевна, видно, проведала, что от меня ушла жена. Неудивительно – об этом уже все в коллективе знали. Но она, столкнувшись со мной, почему-то крайне смутилась и примолкла на полуслове. Даже не стала особо приставать с заданиями по обработке анкет очередного соцопроса, переложив основную работу на Зою Алексеевну и двух вновь принятых практикантов-дипломников. Конечно, я помогал им и нашему специалисту, жизнерадостному пузанчику Изе Яновичу, крайне не любившему, когда его называли Израэлем, но в основном целыми днями балду гонял, будучи не в силах ни на чем до конца сосредоточиться – все ждал Женькиного звонка. И она позвонила.
Я страшно обрадовался, но Женька сказала в трубку как-то рассеянно:
-Слышь, уезжаю я… насовсем.
-Как? Куда?!- изумился я. Она вроде никогда раньше даже не заикалась о подобном, и я не представлял, куда бы она могла уехать.
-Тебе что за дело,- огрызнулась она в ответ, а потом, помолчав, добавила:
-О квартире не парься, живи в ней. Я себе что-нибудь придумаю.
-Женя!- заорал я, желая возражать, протестовать, остановить ее, заставить передумать, но она просто отключилась и все.
Бывало ли вам так плохо, чтобы вы ни о чем не могли думать, чтобы не могли полноценно работать, а потом спокойно и радостно ехать домой, чтобы даже еда в рот вам не лезла? Хотя о чем это я, когда мы с Серегой за здорово живешь умяли целую сковороду котлет, которые он на радостях нажарил к моему приезду из конторы. Я не умею – еду у нас всегда готовила Женька. Да и что я вообще умею? Деньги тоже в основном зарабатывала она. Моего теперешнего оклада хватало разве только на счета за электроэнергию, а брать переводы и репетиторство Женька категорически запрещала, утверждая, что у меня слабое здоровье.
Слава богу, хоть такую работу я себе подыскал, ведь звонить Лизавете или идти опять под начало Женькиного отца казалось мне смерти подобным. Впрочем, следует признать, после нашей женитьбы он меня не задевал. Да и бывал у нас крайне редко и очень кратко. Мне даже казалось, робел он немного, потому и не задерживался надолго. И все время оправдывался в чем-то перед Женькой, которая частенько его ругала. За что – не знаю, я тактично удалялся в такие моменты, ведь все еще ощущал в нем грозного шефа, и наблюдать, как Женька совершенно не считается с его авторитетом и регалиями, полагал неприличным.
Вот что значит, оказаться на поводу у любимого чада. Хотя до сих пор не понимаю, как он мог сми-риться с таким, как я, зятем. Но, видно, воспитание дочери без женской заботы и поддержки сделало свое дело – в общении с Женькой он не только тон менял, а даже ростом вроде меньше становился.
О Женькиной матери я знал крайне мало, только то, что Женька лишилась ее в раннем детстве. Но история эта была какой-то уж очень мутной. По крайней мере, все мои попытки выведать подробно-сти словно на глухую стену натыкались. Хотя о своем отце я знал еще меньше. Естественно, верить домашней легенде, гласившей, что мой папаша – герой полярник, я мог от силы лет до восьми. Уже в третьем классе меня одолели смутные сомнения в его существовании, потому что мать так и не смогла мне толком ни одной детали из его полярной жизни рассказать. Но главное – фотокартинку, которую она мне предъявила в качестве папашиного портрета, я случайно увидел на одном из сайтов про исследования Севера. Подпись под ней гласила, что фото относится чуть ли не к началу прошлого века, и фамилия изображенного на ней человека даже близко не напоминала мою. Признаюсь, это было шоком для меня, но сызмальства я привык считать себя сыном настоящего мужика и во всем старался уподобляться образу, который сам выдумал. А согласно ему защищать маман входило в мои святые обязанности. Помню, я несколько ночей раздумывал, как же теперь к ней относиться после такой чудовищной лжи, но, в конце концов, великодушно не стал обличать ее и еще долго делал вид, что дорожу портретом "папочки".
Потом мне почему-то представлялось, что я внебрачный отпрыск фсб-шника, ходившего к нам в гости и делавшего матери очень недешевые подарки. Мне хотелось утереть нос двум дворовым пацанам, что я и сделал путем неуемного и вдохновенного вранья. Мать же в ответ на мои вопросы не просто увиливала, а явно страдала от невозможности объяснить причины своего упорного молчания. Да и фсб-шник не проявлял ко мне даже намека на отцовские чувства и смотрел, как на пустое место. А вскоре я и сам решил забить на своего мифического родителя, ведь, в отличие от некоторых слишком романтизированных и ущербных особ, вовсе не собирался разыскивать его во что бы то ни стало, дабы только посмотреть ему в глаза.
6. Сейчас меня напряженно интересовало, где находится Женька. Скорее всего, у отца обосновалась, только странно очень – другой на его месте в такой ситуации мне давно бы башку снес.
А Серега, меж тем, узнав о словах Женьки по телефону, тут же решил, что мы возвращаемся ко мне. Его ж квартира намного меньше нашей с Женькой и находится в спальном районе у черта на куличках. Да и нравилось ему у нас всегда – с того первого раза, когда я тайком привел его сюда, и когда мы так измочалили друг друга, что я ходить на следующий день не мог. Да и кому бы не понравилась трехкомнатная, ухоженная хата с евроремонтом, цифровым телевидением, напичканная самой современной бытовой техникой и красивой импортной мебелью?
-И тебе дома будет намного уютней,- ухмыляясь, приговаривал Серега, когда, собрав сумки, подталки-вал меня к выходу из своей холостяцкой прокуренной малометражки.
Хотя уютней дома я себя вовсе не почувствовал – квартира после возвращения показалась мне какой-то пустынной. Только потом до меня дошло – это из-за того, что ноут исчез со стола и папки Женькины рабочие. А заодно и вещи свои забрала она все-таки. И третий комплект ключей откуда-то у нее нашелся, о котором я и не знал. Вот так-то, а мне всегда казалось, что у нас с ней нет друг от друга секретов и я для нее самый важный человек на свете.
Выходит, она всегда предполагала возможность нашего разрыва, даже ключи припрятала на этот случай? Между прочим, от меня припрятала, и никакая клятва не помогла. А может, у нее кто-то по-явился? Слишком уж быстро и просто она собралась куда-то свалить. Даже квартиру оставила. С чего бы это? Я, конечно, прописан здесь, но формально никаких прав на данные квадратные метры не имею.
Какой же я лох, что доверял ей так безгранично. Но ведь никогда ж и ничего… всегда вовремя была дома – кормила меня и поила. Даже маму этим отвадила приезжать к нам. Правда, маман – это особый клинический случай, ей бы ни одна моя подруга не понравилась. Не зря ж у нее приступ печеночной колики случился, когда она узнала, что мы с Женькой расписались. А Женька удовлетворила бы самую строгую свекровь на свете. Такую жену поискать еще – и квартирой обеспечена, и зарабатывать умеет, и готовит, и порядок в доме любит, и внешностью бог не обидел. Даже курить бросила, как со мной сошлась.
Коллеги с моей новой работы, те сразу оценили ее. Не все, конечно, были и равнодушные – бухгал-терши наши, например. У этих двух толстых тётенек головы вечно болели только об отчетах по целе-вому финансированию. Я ни разу не видел ни у одной из них участия в глазах, не ко мне – вообще хоть к кому-то. А от кудахтанья этих кур голова начинала болеть, как с похмелья. Изя как-то, после общения с нашей главбухшей, задумчиво сказал, что под слоем жира она похоронила остатки живых чувств.
Координатор Зоя Алексеевна была совсем другой породы. Домашняя какая-то до мозга костей и душевная. То ли из-за кофт своих полурастянутых она так выглядела, то ли из-за концептуальной нелюбви к косметике. И нарочитое отрицание лоска выдавало в ней тот самый стержень, которого мне всегда не хватало.
Украшений она также не любила, а на пухлые пальцы бугалтериц в золотых перстнях смотрела с легким презрением.
Зоя неприметно и уютно хозяйничала в чайной комнате, куда стекались принесенные из дома со-трудниками пирожки, варенье, бутылочки с домашним вином. И порядок в шкафчике наводила, и за графиком размораживания холодильника следила тоже она. Но, главное, всегда замечала любое изме-нение в настроениях каждого члена нашего небольшого коллектива. И успокоить могла. Тепло от нее исходило.
Именно она первой увидела Женьку и даже успела близко с ней пообщаться, пока я отлучался зави-зировать заявление на отпуск. И счастливчиком меня, баловнем судьбы назвала.
-Вот теперь я за тебя спокойна, будешь как у Христа за пазухой,- приговаривала Зоя, и мы в нашем узком кругу шутили на предмет того, как хорошо быть неприспособленным к жизни,– женщины просто в очередь выстраиваются таких опекать.
За мое семейное счастье пили шампанское, заедая его салатами и тортом. Правда, на последний в основном налегали только неукротимый весельчак Изя Янович, да молчаливые
