машины. В неизменном своем берете и со связкой древних в руке старичок открыл дверь форда и пригласил детектива в салон.
– Не буду вас долго задерживать, – произнес книжник, – потому сразу к делу. Как вы относитесь к тому, если я вам предложу сделку?
– Если вы снова о продаже архива… – категоричным тоном начал Муравецкий, но собеседник отрицательно покачал головой.
– Тогда какая-нибудь очередная сделка с дьяволом?
– О, не беспокойтесь, – с ехидцей рассмеялся книжник, и полковник заметил ряд ровных золотых зубов во рту старика. – Душу взамен не попрошу. Я не Мефистофель, да и вы не Фауст.
– И на том спасибо, – усмехнулся детектив.
Книжник говорил четко, без лишних слов и экивоков, что весьма импонировало Муравецкому – человеку дела. Покопавшись в своей связке книг, старичок извлек из одной из них сложенный вчетверо лист бумаги, и держа его двумя пальцами, со значением в голосе сказал:
– Благодаря тому, что вы начали расследование дела Волконской, мы обратились к черному списку, в который на протяжении ста лет аккуратно вписывались имена должников Патриотов. Вы знаете, сколько задолжал нам Новак?
– Сделайте милость.
– С учетом инфляций выражусь так, чтобы вам сразу стала ясна вся серьезность вашего предприятия: приблизительно килограммов десять золотых червонцев.
– Солидно, – согласился Муравецкий.
– Было ради чего, – развел руками книжник. – Такой фигурант не мог стоить дешевле. Муравецкий начертал пальцем на пыльной приборной доске инициалы: Ф.Ш. Старичок кивнул и добавил:
– Анархия получила от нас крупный аванс за тот заказ, но не выполнила его. Ради Бога! Дело прошлое, да уже никого из них и не осталось.
Муравецкий ухмыльнулся и показывая на часы, попросил подойти ближе к делу
– Хорошо, – сухо сказал книжник. – Мы вполне отдаем отчет, что рано или поздно, вы доберётесь до золота, а значит и до нашего человека.
– Щелкуна?
Книжник кивнул и добавил:
– Не в наших традициях оставлять в живых всякого рода разовых исполнителей, а щелкун – он так себе…
– Как Поливанова для Новака, – с печалью в голосе закончил Муравецкий.
– Короче, мы не возражаем отдать вам щелкуна живым, а вы в знак благодарности не помешаете забрать нам товар, который он разыщет. Договорились?
– Нет, – бесстрастно ответил Муравецкий.
В паузе книжник внимательнее посмотрел на сыщика. Впервые на его скулах промелькнула судорога нетерпения. Но подавляя в себе раздражение, он забарабанил тонкими пальцами по книжной связке и мягко сказал:
– Не торопитесь с отказом, дорогой полковник. Кто знает, как дальше у нас с вами сложится.
– Я знаю как, – уверенно ответил Муравецкий, с прищуром оценивая контуры лица книжника и формы его ушей. – Хотите, расскажу?
Тот нервно дернулся в тень и быстро сказал:
– Всего доброго и подумайте еще раз над моим предложением.
Знал бы книжник, какую неоценимую услугу только что оказал Муравецкому, которому сразу стали ясными две вещи: во-первых, ключ у щелкуна, что плохо, а во-вторых, невзирая на это найти дверь преступники пока не могут и потому считают, что Муравецкий может успеть первым. Само по себе это внушало надежду и чуть ослабляло давящее напряжение мысли, под которым находился сейчас мозг полковника, разрешая сложные задачи в состоянии цейтнота. Цейтнот временно миновал, но расслабляться было еще рано – партия с невидимым щелкуном продолжалась.
Бергер сидел неподвижно в комнате частного кабинета гипнотерапии, погруженной во внешний полумрак, искусственно созданный врачом для проведения сеанса. Но внутренне Леонид Леонидович был неспокоен и безуспешно пытался расслабиться. Все манипуляции психиатра ожидаемого эффекта над пациентом не производили. Особенно резкие щелчки пальцами настолько выводили Бергера из терпения, что хотелось взять и попросту оторвать их вместе с руками. Нервного клиента сдерживали лишь волнительные мысли о матери – он представлял её прекрасное обиженное лицо, и всякая вольность дерзких эмоций тут же исчезала. Изо всех сил послушный сынок старался выполнять все указания ненавистного для себя и обожаемого нею Ромчика: закрыть глаза, представить себя где-нибудь на берегу моря, почувствовать, как всё тело щекочут теплые волны, дыхание приходит в норму и хочется спать. И хотя спать совершенно не хотелось, Леня все же энергично всхрапывал и даже пускал слюни для большего натурализму.
Сегодня Леонид Леонидович не жалел о приходе на сеанс по двум причинам. Во-первых, в последние дни он действительно перенес массу самых разнообразных эмоций и подвергся тяжелейшим стрессам, от которых нервная система сильно ослабла. Матери он не говорил, но сахар в крови тоже стал сильно зашкаливать. «В любом случае, – решил Леонид, отправляясь к Дрону, как презрительно называл он любовника матери, Дурова Романа Николаевича, – если этот чурбан не будет мешать мне своими дурацкими щелчками, хоть вздремну с часик». Он и в самом деле попытался расслабиться, даже невзирая на навязчивую мысль о том, что скоро Дрон может стать мужем ЭлЭс, против чего все мужское естество Бергера возмущенно протестовало. Но видя счастливое состояние матери, извращенный сын ничего не мог поделать – временно ничего – ибо в скором будущем собирался разбогатеть и улететь с мамашей так далеко, где никакой Дрон их не достанет. Перемена обстановки, как считал Леонид, должна будет благотворно подействовать на душевные волнения ЭлЭс и навсегда выбить из той глупые амурные мысли. В противном случае Бергер сделает все возможное и невозможное, чтобы пальма первенства на руку и сердце его матери досталась только ему. А сейчас надо было просто потерпеть, чтобы зря не расстраивать свою Великую Княгиню.
Но была и вторая причина, по которой Бергер безропотно сидел в кресле, вдыхал аромат пряных благовоний, слушал монотонный бубнеж горе-психиатра и позволял тому вытирать салфеткой пот со лба. Он хотел послушать, что еще Дрону известно о золоте Поливановой и о ключе, тайну которого на протяжении нескольких дней психиатр-вредитель с недюжинным упорством посредством гипнотических сеансов пытался выведать у Бергера, в которых Леонид мастерски подыгрывал врачу. В размышлениях о любви к ЭлЭс и неприязни к Дрону он так разволновался, что схватил с тумбочки стакан с водой, который всегда присутствовал во время сеанса, и залпом выпил содержимое, показавшееся на вкус освежающе кисловатым. А вскоре сам того не замечая, стал расслабляться.
Бергер успокаивался, веки его тяжелели, а в кончиках пальцев приятно покалывало. Откуда-то из глубины туманного муара возникло странное ощущение присутствия райского сада с запахом трав, пением экзотических птиц и убаюкивающим журчанием ручейков, а во рту появился привкус земляничного варенья. В левом ухе Бергер услышал ласковый шепот, а перед глазами возник ключ с монограммой А в ромбе. Роман Николаевич стал медленно водить ключом как маятником, успокаивая ум пациента, хотя сам Бергер был и без того спокоен и по-детски улыбался ключу как забавной погремушке.
– Ты близок к полному исцелению, Лёня, – прошептал Дрон и начал пощелкивать пальцами.
– Правда? – отстранённым голосом спросил тот.
– Осталась лишь одна процедура – сложная и болезненная.
– Я не хочу… – плаксивым тоном произнёс Леонид. – Я боюсь боли.
– Ничего, дорогой мой. В этот раз я не оставлю тебя одного и мы пройдем весь путь вместе.
– Хорошо, – вновь довольная улыбка озарила лицо пациента, а маятник всё продолжал качаться из стороны в сторону.
– Мы отправимся по дороге, ведущей в самую прекрасную сказку. Это необычная сказка – о рыцарях и драконах, о любви и ненависти, о жизни и смерти. Ты облачен в рыцарские доспехи и отправишься в путь – на встречу с родными и друзьями, которых уже нет, но которых сможешь оживить и поговорить с ними, о чем захочешь.
– Правда?
– Правда, – подтвердил Дрон ровным, но наполненным сильной энергией шепотом. – В нашей сказке все – правда.
– Ммм… И я встречу отца и деда Илью? – безжизненным голосом спросил пациент.
– Конечно. А еще ты увидишься с Её Сиятельством, княгиней Волконской.
– Но мне нечего ей подарить, – захныкал Бергер.
– Не страшно, мой дорогой. Не страшно. Мы подарим ей вот этот ключик.
– Он нужен ей?
– Она будет счастлива. Но для этого нам надо найти дорогу к твоей прабабушке. Ей страшно, её надо спасти, она горько тоскует в одиночестве.
– Не люблю, когда плачут.
– Тогда скажи, где она? Где дверь, за которой лежит княгиня? А, Лёня?
Бергер молчал и не сводил глаз с ключа.
– Ты испугался? Какой же ты тогда рыцарь? Ай-яй-яй….
– Я…не испугался.
Морщась от внутреннего переживания, Бергер застонал, закрутил головой, округлил глаза и выплюнул из себя адрес. Удовлетворенный результатом Дрон щелкнул пальцами и вывел пациента из гипноза. И когда Бергер медленно поднялся и одурманенный, переваливаясь с боку на бок, поплелся за дверь, довольный Дрон весело расхохотался и расцеловал тяжелый ключ с монограммой в виде буквы А.
Очень интересная глава!))
Мне очень понравилась!))