В пространстве действительно все напоминало ремонтную деятельность: стены были покрыты мелкими дождиками побелки, пол был устлан липкой клеенкой, у стен громоздились козлы, вокруг валялись жестяные банки с разлитой краской, а поверх всего разбросаны были еще тлеющие окурки. Степан почесал в затылке и предложил мужикам все убрать и привести коридор в идеальный вид, готовый для приема важных посетителей. Строители переглянулись и лишь пожали плечами, искоса поглядывая на парня, как на сумасшедшего. Очкарик, чувствовавший себя умудренным аксакалом, надменным тоном спросил, вглядываясь в Степана сквозь зелено-коричневато-синие стекла очков:
– А вы кто такой? Начальник?
– Неа, – попросту ответил Коржиков и улыбнулся. – Просто прошу вас уйти. Так надо.
Строители не понимали такого языка. Им нужна была конкретная причина, почему они должны уходить с рабочего места в разгар трудового дня. Однако причину Коржиков назвать им не мог. Обе стороны продолжали ходить вокруг да около, мямлили что-то, переступали с ног на ноги и настороженные взгляды стали превращаться во враждебные, а фраза: «Кто ты такой?», сопровождаемая все более энергичными жестами, ничего хорошего не предвещала.
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в тамбуре не возникла фигура, балансирующая костылем в руке и нагруженная всякой утварью. После пережитого волнения облик Лики выглядел по-боевому устрашающим, и когда она сбросила, наконец, свои баулы, подняв густой сноп пыли, грузины замахали руками и тотчас отступили к окну вдохнуть свежего воздуха.
– Что здесь происходит? – сквозь серый муар спросила Кобрина и несколько раз чихнула.
Степан приблизился к напарнице и пробубнил ей на ухо. В ответ та поинтересовалась:
– Денег предлагать не пробовал?
– Каких денег! – ухмыльнулся Степан, бросая косой взгляд на мужиков, неподвижно сидевших на подоконнике.
– Таких зелененьких или фиолетовых, – уточнила Кобрина.
– Им деньги не нужны, – отрезал Коржиков. – Это ж алики.
– Оба? – удивилась Лика.
Степан кивнул.
– И что? – настаивала девушка, оглядывая строителей, как пришельцев с Марса. – Алики – бессребреники что ли?
Коржиков снова кивнул и уверенно добавил:
– Пропьют. Говорю же: алики. У нас в селе каждый второй – алик.
Постучав в размышлениях костылем по ребрам валявшегося радиатора, Лика схватила Коржикова за плечо и командным тоном изрекла:
– Не умеешь ты с людьми договариваться, село. А ну-ка, идем со мной.
Уже через пять минут в анатомическом музее Суконников стоял на полусогнутых ногах, держа закрученные Степаном руки за спиной, и тоненьким голоском умолял Кобрину:
– Только не это!
А Лика проводила разоблачительный шмон, выискивая и извлекая из музейных закромов по крохам все сокровища запасливого служителя. На каждую найденную бутылку спиртного тело Суконникова реагировало очередной нервной конвульсией, изо рта вырывался глухой стон, а в глазах стояли слезы. Когда служитель ослабел настолько, что почти повис на Коржикове, тот вскрикнул:
– Хватит уже, Кобра!
На выходе до практикантов донесся хриплый голос Суконникова. Музейщик стоял посреди залы на коленях и простирал к безжалостным экспроприаторам свои костлявые руки.
– У вас нет ничего святого, – мычал он, глотая слезы.
Лика равнодушно вышла за дверь, но Степан вынул из-за пазухи чекушку и поставил ее на стенд.
– Есть, – вздохнул жалостливый парень и с изумлением стал наблюдать, как Суконников весь напрягся и резким рывком спринтера ринулся к цели. Схватив синими пальцами бутылку, он не церемонясь, откупорил ее и жадно приложился губами к горлышку. Выглянувшая из-за двери Кобрина усмехнулась:
– Получил соску, хоть пять минут вопить не будет.
Воспользовавшись паузой, рэкетиры поспешили в правое крыло.
Первые несколько минут грузины выпученными глазами взирали на странный бессистемный ассортимент из тридцати бутылок, включавших самогон, коньяк, пиво и шампанское. У долговязого даже слетели с переносицы очки, а толстячок снова надрывно икнул и спросил, нет ли закуски. Не давая ремонтникам опомниться, Лика поставила условие: выпивку они получат, только если наведут блеск и шик в коридоре и оборудуют нужную палату по эскизам, которых у практикантов было уже предостаточно. Грузины переглянулись, затем начали о чем-то спорить между собой на своем языке. Особенно отличался толстячок, который энергично тыкал пальцем в надпись: Софико и наверное, в чем-то клялся товарищу. В ответ ему что-то не менее энергично доказывал долговязый, тоже тыча очками в Софико и буравя напарника острым орлиным взглядом, укоризненно качал головой. Наконец, после бурных прений, угроз, слез и братания оба пришли к компромиссу и согласились на все условия молодых шантажистов. Работа закипела по-новому.
Прежде всего, с помощью строителей удалось выяснить, что до ремонта это крыло занимала столовая, гардеробная для персонала и хозяйственные помещения. В одном из них Коржиков и обнаружил признаки былой реанимационной одноместной палаты, вспомнив слова покойной Юлии о том, что Новак увидел Катю, когда та выходила на балкон. В самом деле, нигде больше в этом крыле балконов не было. Кобрина тотчас приказала исполнительным рабочим вычистить палату, после чего все четверо разложили принесенные Ликой из музея фотографии.
– Что это за кошки на стенах? – спросил Степан.
– Милые такие, – улыбнулась напарница. – На всех обоях, между прочим.
– Чепуха, – хмыкнул Коржиков.
– Сам ты чепуха, – возразила Кобра. – Когда смотришь на такую прелесть, не так болит. Умные люди были врачи. Не то, что ты.
– Угу, – согласился Степан и глухо добавил: – А в подвал за старинной мебелью самая умная пойдет.
– Я?! – возмутилась Кобрина. – Во второй раз – ни шагу! Хочешь, чтобы я вторую ногу сломала? У тебя совесть есть вообще?
Грузины тотчас предложили свою помощь.
– Не ругайтесь, – добродушным тоном отца произнес толстячок. – Мы давно тут работаем и видели много вещей, которые на ваших фотографиях. Можем притащить, только скажите, какие нужны.
Долговязый скептически возразил напарнику:
– Но у нас нет полномочий, чтобы носить чужие вещи.
На что Лика недвусмысленно стукнув наконечником костыля по ящику со спиртным, заявила:
– Я даю вам такие полномочия.
Даже Степан восхитился тем, насколько мощно подействовал командирский голос Кобры на алкашей.
Вскоре комната стала наполняться мебелью, которая точь-в-точь соответствовала интерьеру 1916 года.
– Да, – сказал Муравецкий, прибыв на место. – Даже воздух дышит той атмосферой спокойствия и умиротворения.
У двери стояла тумбочка с чайником и вазочки с печеньем. К окну, закрытому нежно-розовой шторой, была придвинута тяжелая панцирная кровать, напротив которой с другой стороны высился стеклянный шкаф с биксами, баночками и кастрюльками. Над шкафом величественно и по-деловому взирали сверху вниз вечно спешащие куда-то старые часы с боем. Все стены были облеплены постерами и календарями с котятами, а над самой кроватью был прикреплен огромный портрет Николая II. Муравецкий поразился тому, с каким энтузиазмом строители монтировали мебель, красили двери и перестилали линолеум. Толстячок предложил переоборудовать еще и балкончик, но было решено держать щелкуна только внутри палаты.
– Хотя, – добавил полковник после минутного размышления, обращаясь к Коржикову, – на балконе будет ваша диспозиция. Дверь оставим слегка приоткрытой, занавесим лишь тюлем, чтобы вы все слышали и тотчас могли отреагировать.
– А где буду я? – спросила Кобрина, храбрясь и делая тщетные попытки встать на больную ногу. Но от сильного давления девушка бледнела, пока почти без сил не опустилась на кровать. Прикусив губу, Лика отвернулась к стене и обиженно засопела.
– Не расстраивайся, Кобра, – мягко сказал Степан и с усмешкой добавил: – Я и сам справлюсь. Дело-то несложное мужика уложить.
Но Муравецкий возразил:
– Вам нужна будет подстраховка, сержант.
Обращаясь к строителям, он попросил их отделить угол ширмой, за которой необходимо будет поставить кровать.
– Это для вас, Кобра, – сказал детектив. – Лежите там тихо, чтобы вас не заметил щелкун и если что, реагируйте.
– Как реагировать? – спросила Лика.
Муравецкий вытащил из кармана пистолет и вручил девушке.
– Вау! – воскликнула байкерша. – Стрелять можно?
– В случае крайней необходимости, – ответил полковник. – Здесь сонные пули. Это вам на всякий случай, если сержанту не удастся «уложить мужика» с первого раза.
Кобрина с особой нежностью погладила рукоятку и ствол и нацелилась на Коржикова.
– Шеф, давайте его усыпим на пробу.
– Отставить шуточки! – приказал Муравецкий. – Итак, мизансцена готова. Что дальше? Звуки!
[justify]В это время в коридоре послышались шаркающие шаги, и в палату заглянул коренастый старичок с бородкой а-ля старик Хоттабыч. Он сверкнув рядом золотых зубов, представился стоматологом Сан Санычем, будущий платный кабинет которого соседствовал с палатой. По счастью, дантистом Сан Саныч был потомственным, чьи предки работали в этой больнице еще с тех времен, когда та была лазаретом для тифозных больных. С нескрываемым удовольствием все собравшиеся слушали его рассказы о тех днях, и именно Сан Саныч рассказал, что во время первой мировой войны в этом крыле располагалась
Вот...и Валентина согласилась принять участие! Думаю, что всё должно получиться!))
Классно написана глава!))
Мне очень понравилась!))