Я давно хотел тебе рассказать, Володя, одну историю из моей жизни. Историю странную, восхитительно чудесную и страшную. Я ее никогда никому не рассказывал, хотя было желание – и не раз. Но всегда останавливало опасение быть непонятым. И еще останавливало какое-то чувство… как бы это точнее сказать – другого космического измерения, что ли… Ощущение, что бывшее со мной тогда и вся остальная жизнь – находятся в разных мирах, которые существуют рядом, но никогда не соприкасаются. А мне удалось шагнуть за грань, отделяющую эти миры друг от друга. Шагнуть туда и вернуться обратно. Эта история, случившаяся так давно – мне тогда было всего девятнадцать – как крепко вбитый в стену гвоздь сидит в моей душе по сей день. Я расскажу ее тебе, Володя. Возраст мой вкупе со здоровьем дает основание полагать, что череда дней моих в этом мире иссякает. И было бы непростительно, пожалуй, унести мне свою историю в иной мир, так и не рассказав. Ну, слушай…
Но сначала хочу спросить тебя: любил ли ты? Любил ли жадно, страстно, когда все меркнет и становится жалким, бледным и не заслуживающим внимания в этой жизни, все – кроме этого смятения, этого урагана души? Когда предмет любви становится центром мироздания? Любил ли ты так? Не надо, не говори, по глазам вижу, что тебе знакомо это чувство.
Ее звали просто и тихо: Лика. Но родители ошиблись, назвав ее именем мягкого летнего рассвета. Бешенство ночного шторма, испепеляющий зной пустыни, обвалы горных вершин – больше бы подошли этому дьяволу в юбке. Она сразила меня и словно забавлялась моим чувством, то приближая меня, даря надежду, то вдруг отталкивая и не замечая. Так длилось около года, и пытка становилась невыносимой. Что-то должно было случиться – и случилось.
В тот день я случайно встретил ее за городом, на берегу моря. Встретил не одну, она была с не знакомым мне парнем. Кровь ударила мне в голову, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но я бы просто прошел мимо – если бы не ее глаза. В ее глазах всегда сидел бес – каждый раз новый. На этот раз это был бес вызова. И я сказал ей обидные слова. Парень ударил меня, началась драка. Мой соперник был сильнее, раз за разом он сбивал меня с ног. Но каждый раз я поднимался и бросался на него, хотя был уже жестоко избит. Наконец, силы мои иссякли, и, рыча, как раненный зверь, глотая кровь и слезы, я отошел в сторону и встал на краю отвесной скалы, вздымавшейся стометровым великаном над каменистым берегом моря.
- Ну что ж ты – прыгай! – крикнула Лика.
Неудачников либо жалеют, либо презирают. В голосе Лики я услышал и то, и другое, бес вызова овладел ею всецело. Я сжался, закрыл глаза, и, задержав дыхание, шагнул в пропасть, навстречу ждавшему внизу скопищу камней. Нервы мои замерли на самой высокой ноте, ожидая страшного удара, боли и вечного мрака.
Но удара не было. И я, с почти остановившимся уже сердцем, открыл глаза. И не сразу понял случившееся. А поняв, не поверил. Я летел, Володя, понимаешь, летел, как птица, парил в воздухе, медленно скользил вдоль скалы. И поверил я, когда опустился в береговой кустарник и почувствовал под ногами землю. Это не подвластно физическим законам, но я остался жив, прыгнув с огромной высоты. Более того – я приземлился метрах в трехстах от вертикали моего падения…
Виктор Алексеевич замолчал, но в горящих глазах старика я прочел, что он весь во власти того, случившегося более пятидесяти лет назад.
- А у вас бывало… еще такое? Я хочу спросить: доводилось ли еще летать?
- Нет, Володя, летать больше не доводилось, - просто ответил Виктор Алексеевич. И засмеялся грустно, - хотя я пытался, и не раз.
- А Лика? У нее какая судьба?
- Не знаю. Она вскоре уехала из нашего города, и я её больше никогда не видел.
Виктор Алексеевич умер спустя две недели после этого разговора.
