НЕ ГАДАЛ ДАЖЕ, ЧТО
СЧАСТЬЕ ТАК БЛИЗКО
ДА, БЫЛО, НО БЫЛЬЁМ ПОРОСЛО
Игорёк, как называл его отец, или Игорёша, как, любовно поглаживая по голове, величала мама, совершенно незаметно проскочил целую послеармейскую пятилетку. О декабрьских днях 1988 года старался не вспоминать. Вычеркнул — и точка. Даже родители все еще ничего не знают. Беду, пережитую тогда, скрыл. Чтобы попусту не травмировать столь близких ему людей. Зачем? Надо ли ворошить то, что, да, было, но, слава Богу, быльем поросло? Парень по-прежнему уверен, что поступил правильно. Должна же быть хотя бы одна у него тайна? Определенно сам себе и ответил: «Непременно… В этой конкретно ситуации».
Вот и не думает. Не вспоминает.
Изредка, правда, приходят сны. Как будто бы, он в госпитале, а рядом майор Еремеев, тот самый лечащий врач, обыкновенно ругающий его за неисполнение рекомендаций, данных при выписке. Встает, выпивает обычно стакан холодной воды, ложится и благополучно засыпает. И еще при приближении ненастья начинает, предостерегая его, ныть травмированные рука и нога. Он понимает и не обращает внимания — помозжит, полагает он, да и перестанет; приобретя метеозависимость, уж теперь не избавиться от неё; подшучивая над собой, иронично убеждает себя, мол, наркозависимость куда опаснее.
Вообще говоря, он спортивный парень — был и остается. Держит форму, несмотря… Об этом — умолчу. Не надо.
Лучше расскажу о другом, о том, чем характерно прошмыгнувшее пятилетие — о бурной общественной жизни, которая не могла не затронуть, как и другую молодежь, рассудительного уральского юношу.
…Всесоюзное голосование, к примеру.. Верхушка КПСС встревожена итогами не на шутку: сначала тем, что повсеместно народ страны вывел из забвения, на которое был обречен некогда чрезвычайно популярный свердловский руководитель Борис Ельцин, ставший впоследствии не менее популярным в Москве, когда возглавил Московский горком КПСС и когда мужицкими руками крепко взялся за перетряхивание тамошней номенклатуры. Партия, увидев к чему идет дело в самой крупной и самой влиятельной Московской партийной организации, публично отхлестав ретивого руководителя, освободила от должности первого секретаря, обвинив его в бонапартизме, а также в том, что москвичи его так и не полюбили приезжего с Урала. Это был обычный порядок вещей: кто выдвинул, тот и задвинул в самый дальний и глухой угол своего непомерно боевого товарища.
Тогдашний лидер КПСС, к тому времени считавший себя великим и гениальным, недооценил выносливость Бориса Ельцина. Он вынес всё, даже то публичное глумление, топтание, которым подвергли человека, находившегося, между прочим, с гипертоническим кризом в больничной палате.
Уральцы понимали, что только они могут защитить земляка.
Возмущенные уральцы, среди которых был и Игорь Мартьянов, вышли на улицы Свердловска. Появилась инициативная группа, которая стала собирать подписи о выдвижении кандидатом в депутаты Бориса Ельцина. Избирательная комиссия, нехотя, но готова была зарегистрировать сей нежелательный для партии и уже глубоко для неё чуждый элемент.
Следуя примеру уральцев, его же, то есть Ельцина, выдвинули кандидатом в депутаты еще до десятка крупных регионов, попросивших дать согласие баллотироваться по их избирательным округам, среди которых была и Москва. Та самая Москва и те самые москвичи, которые, по утверждению Горбачева, в массе своей так и не полюбили, считают чужаком, выскочкой, ненавистной лимитой.
Земляк остановил свой выбор на Москве. Свердловчане огорчились, но, поняв мотивы такого выбора, согласились.
Огорчился и Игорь Мартьянов. «Рискует, — думал он в те дни. — Земляки знают его и понимают. Значит, в большинстве своем гарантированно поддержат… А москвичи, презрительно, что в той стране было известно всем, относившиеся к лимитчикам? Что, если не устоят перед колоссальным номенклатурным давлением и?..»
Ельцин ни на один день не забывал унизительные слова о том, что «москвичи так и не полюбили приезжего», поэтому он должен был пойти на риск (список соперников в этом округе возглавлял популярный на то время глава Моссовета; КПСС делала на него основную ставку) и проверить на деле, так ли всё на самом деле. Последовала абсолютная победа Ельцина, получившего более двух третей голосов тех самых «нелюбящих» москвичей. Именно они реабилитировали Бориса Николаевича, защитили перед страной и миром его честь и достоинство
Затем — съезд народных депутатов СССР и среди них Борис Ельцин, на голову выше многих других (в прямом и переносном смысле) уральский богатырь, постоянно откидывающий назад непокорную прядь начавших седеть волос, ниспадающую на его высокий лоб.
А вот и августовский путч, организованный той частью партийной верхушки, которая явно была недовольна делами и помыслами, проводимыми в жизнь лидером КПСС.
Наступили три тревожных и опасных дня для будущего СССР и России, в том числе.
Понадобился авторитетный, главное, смелый и решительный человек, который бы возглавил народное движение по подавлению коммунистического путча. Им стал тот самый Борис Ельцин, к тому времени избранный председателем Верховного Совета РСФСР, легитимным главой республиканской законодательной власти. Принципиально важно то, что лидеры других национальных республик все три дня тихо сидели в своих удельных княжествах и молчаливо взирали оттуда на всё, происходящее в Москве. Молчуны ждали ответа на волновавший всех вопрос: кто кого осилит? Ситуация была не ясна. Соседи России выжидали, когда ГКЧП всей своей мощью раздавит антипутчистов. Трудно было тогда поверить, что молодая российская демократическая власть устоит, не сломается, не капитулирует. Потому что в стане путчистов были первые руководители, практически, всех силовых структур Советского Союза — армии, госбезопасности, милиции. Более того, в состав государственного комитета по чрезвычайному положению, объявленному на всей территории СССР утром 19 августа 1991 года, вошли вице-президент СССР, председатель Верховного Совета этой страны и глава тогдашнего союзного правительства.
А где же был главный лидер партии и государства? Почему молчит первый Президент СССР? Одобряет действия своих ближайших соратников или попросту давит труса? А, может, чекистами интернирован и, хуже того, уже мертв?
На первой пресс-конференции председатель госкомитета невнятно попробовал объяснить народу, что Горбачев чувствует себя неважно, не в состоянии исполнять свои прямые обязанности и находится на излечении в Крыму.
Лидера России первыми поддержали вновь москвичи и уральцы. Первые стихийно, по зову сердец, вопреки реальной опасности, грозившей каждому из них со стороны компетентных органов, стали стекаться в центр столицы, к резиденции Ельцина, готовые ценой своей жизни защитить лидера; вторые, тем временем, также, стихийно образовав многотысячные колонны, прежде всего, рабочие Уралмашзавода и студенты Уральского политехнического института пешком направлялись на главную площадь Свердловска, готовые, если встретят препятствия на своем пути, разметать всё и вся.
Среди студентов УПИ (выпускником его когда-то был Ельцин, а с 1987 года их безусловный кумир) заметно выделялся Игорь Мартьянов, шедший в первых рядах представителей химико-технологического факультета. Он имел авторитет среди сокурсников. Еще бы! Не какой-нибудь сосунок или маменькин сынок, впервые оторвавшийся от женского подола, а два года отслуживший в Советской армии, старший старшим сержант запаса, отличником боевой и политической подготовки, личном деле его хранится прекрасная характеристика подполковника Ефременко, командира воинской части.
Игорь, как оказалось, великолепный организатор, но не более того. На трибуну, как другие, расталкивая локтями всех прочих, не лез: ораторское искусство ему оказалось не по зубам. Может, не проявил по этой части должного старания? Не исключено. Ему всегда хватало того, что он в силах поднять сокурсников на доброе дело, а к славе и популярности, как оказалось, он совершенно равнодушен.
Любопытен штрих из того времени.
Центральное телевидение, являвшееся некоторое время единственным рупором путчистов, с утра до ночи распространяло ложную информацию о политической обстановке в стране.
Вот выступает тоже уралец, бывший председатель правительства и без зазрения совести врет:
— Только что мне позвонили с моего родного завода, — он действительно директорствовал в первые перестроечные годы на Уралмаше, — и сообщили, что многотысячный трудовой коллектив целиком и полностью на стороне ГКЧП и решительно осуждает сепаратистские поползновения мстительного и коварного Ельцина.
Кто ему позвонил? Оставил за скобками. Нельзя исключить, что эту «новость» получил из уст местной партноменклатуры, например, секретаря заводского парткома, получившего четкую директиву из Свердловского обкома КПСС, всецело поддержавшего действия путчистов, подло предавших своего вождя.
На самом же деле картина была обратная.
В рядах возмущенных демонстрантов-уралмашевцев, шедших пешком в центр столицы Среднего Урала, действительно, не было парткомовцев, но было много решительно настроенных рядовых членов КПСС.
На самом деле, плечом к плечу в колонне не шла дирекция завода, однако именно она никак — ни словом, ни действиями — и не препятствовала стихии рабочего класса, хотя, используя административный ресурс, и могла это сделать. Перетрусила заводская элита и решила, спасая себя от гнева рабочего класса, решила отсидеться в тиши комфортных кабинетов.
Та же история и с ложной информацией, поступившей на телевидение из обкома партии, насчет студентов УПИ, которые, якобы, возмущены действиями бывшего выпускника Ельцина.
Опять-таки горячо желаемое было выдано за действительное. В те часы, когда диктор Центрального телевидения вещал об этом, во всю ширину проспекта Ленина шла многотысячная стройная колонна студентов УПИ, которая по ходу пополнялась студентами Уральского университета и пединститута, шумно двигалась в сторону главной площади.
Ни в первых, ни в последних рядах студенчества не были замечены ни ректор, ни многочисленные проректоры, но никто из них при этом и не препятствовал.
А плакаты в руках студентов? Их тексты не оставляли никаких сомнений.
Например, Игорь Мартьянов нес плакат, гласивший:
«Ельцину — да, партийной сволочи — нет!»
И это был, пожалуй, самый политкорректный текст. Потому что другие, изготовленные наспех, отличались куда большей радикальностью.
После подавления путча и возвращения из Фороса Горбачева, несколько смущенного и растрепанного, студент Мартьянов часто задавался вопросами:
— Почему на всем пути колонны не встретилось никаких препятствий в виде, например, милицейского наряда или ОМОНа? Где были в это время прославленные советские чекисты?
Парень не нашел ответа.
Я же рискну предположить следующее.
Вариант первый: некоторые струсили перед грозной толпой и проигнорировали распоряжения начальства
Вариант второй: вполне вероятно, что в рядах правоохранительных структур обнаружились разброд и шатания, многие
