научную фантастику, взятую вместе и порознь. Таким его придумал автор, граф Алексей Толстой.
Петр Гарин прибрал квартирку, расположенную в кольце трех Зелениных улиц. Грустное удовольствие, пропитанное чувством вины. В любом случае, он больше не вернется сюда. Не скучай, уютный холостяцкий флэт, жди следующего жильца. Я не знаю, кто это будет. Никто не знает. Пусть тебе повезет с ним. Инженер снял с шеи шнурок, запер на оба замка, и повесил ключи, как украшение, на дверную ручку.
* * *
Воробей обедал в зоопарке. Солдаты на войне – по расписанию. Кайзер Вильгельм Второй обедал в Париже, но отдельно от Мопассана, которого тянуло в ресторан на Эйфелевой башне. Писатель Толстой следовал примеру римлянина Лукулла, и вкушал нескончаемую трапезу в гостях у самого себя. Толстой обедает у Толстого. Первый среди вторых. Мэтр среди полуметров.
Сегодня Алексей Николаевич провел в столовой не слишком много времени. Сущие пустяки, около двух часов. От силы – три, но никак не более. Как радушный и щедрый хозяин, граф поставлял к столу главное блюдо – рассказы о своей жизни, своем творчестве, своих произведениях и своих планах. Громким жирным голосом, он восхищался своей персоной, он ей удивлялся, он признавался ей в любви:
-- Когда я пишу, я представляю своих героев с ясностью галлюцинации. Они приходят ко мне в кабинет, а я лишь наблюдаю за их взаимоотношениями, слушаю их диалоги, всматриваюсь в их лица. Вы понимаете… вы должны понять… нашествие таких характерных героев, как Аэлита, Тускуб, инженер Лось, земляне и марсиане… их невозможно долго выносить…, и персонажи словно покидают меня, вскоре уходят из кабинета, -- пролетарский граф со вкусом раскурил свою вишневую трубочку. Слушатели благоговейно внимали ежедневному откровению. Алексей Николаевич закутался дымовой завесой, со сладким запахом заграницы, и продолжил таинственно:
-- Мне надо видеть… мне нужно видеть, чтобы знать! Пока не вижу жеста — не слышу слова! – он прикрыл глаза, прислушиваясь к удачным построениям своей речи. Какая четкость и ясность! Можно прямо в типографию. Редактора бы расстрелять, чтобы не вертелся под ногами! – Я не умею писать портреты, портрет — это застывшее, я вижу человека через жест, движение...
Алексей Николаевич поднял веки, уповая встретиться взглядом с Петром Первым на портрете работы Таннауэра. Или Каравакка. Но не тут-то было! Императора заслонил гражданин вполне мещанского, и даже обывательского облика. Серо-жемчужная шелковая тройка. Лаковые штиблеты с теплыми гетрами. Высокий галстух с бриллиантом-переростком. Эталон буржуазного безвкусия. И наглые карие глаза с печалью на самом дне. Прах тебя побери! Гарин?
-- Здорово, дядя! – засунув большие пальцы в кармашки жилета, перед ним ухмылялся фантом, призрак, оживший замысел, — вот тебе и галлюцинация! Не отвертишься, не пытайся! Твоя книга дала мне прописку в этом мире…, хе-хе…, лимитную, пока, прописку…
-- СГИНЬ! СГИНЬ! СГИНЬ, НЕЧИСТЬ! – мятежный граф в одну секунду прыгнул из атеистов в праведники и великомученики. Не допрыгнул. Раскорячился. Расселся и обмяк.
-- Инженер Гарин – нечисть? – Петр Петрович расхохотался неприятным дребезжащим тенорком, -- нет, ваше сиятельство, инженер Гарин появился в этом мире в результате вашей чистейшей мозговой деятельности. А ваши наследники, граф, появились на свет в результате несколько иной, тоже вашей, деятельности.
— Вот, подлец! – задумчиво протянул Алексей Николаевич, быстро трезвея, -- одного ты не учел, шут гороховый – книги нет, и не будет. Сожгу черновики, изменю сюжет, и ты исчезнешь… должен исчезнуть!
-- Ничего я никому не должен! – Гарин раскачивался на каблуках и не хотел вести себя серьезно. – -- А книга есть. Вот она. Будет напечатана в десятом томе собрания ваших сочинений, граф. Я, собственно, по этому поводу и решился вас побеспокоить.
Инженер Гарин вернулся из прихожей с элегантным sac-voyage:
— Вот, извольте. На сегодняшний день, самое редкое издание на Земле. Книга будет издана более трех лет тому вперед, -- инженер вытащил из путешествующей сумки сверток из чистой льняной ткани. Так в России перевозили и хранили небольшие иконы, – примите великодушно, ваше сиятельство!
Граф взял подарок с опаской и нежеланием. Словно спящую змею в корзиночке. Или бомбу с остановившимся часовым механизмом. Развернул, открыл, прочитал. Двадцать седьмой год. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Гиперболоид инженера Гарина.
Алексей Николаевич почувствовал, как мозг, словно размешали ложечкой. Ответы оторвались от вопросов, начала от концов, прошлое от будущего. Похоже, не стоило играть с красными. С его помощью в ГПУ создали демона. Как ловко соблазнили! Алексей Максимович фантастику не пишет и не читает. Реалист! Беритесь за авантюрно-магический жанр. Нет такого? Придумайте и будьте в этом Первым, Лучшим, Главным. Теперь, этот клоун Гарин возомнил себя человеком, и требует атрибутов и доказательств своей человечности. Но, началось не сейчас, а в канун октябрьского переворота. Тогда в Берлин ездили, к профессору Райхеру. Лекции слушать! Задания получать! Перемудрили, ой как перемудрили! Теперь вот такие кривляния всемогущества приходится наблюдать…
— Вот такие дела, дядя! – инженер никак не мог успокоится, его трясло и шатало, как в лихорадке, -- такие дела! Следующий раунд пройдёт без зрителей и слушателей. По секрету – мы с графом тайные родные братья, только потом Алексей Николаевич соизволил пойти в графы, а Пётр Петрович в авантюристы… хе-хе… Вон отсюда, аристократы хреновы… а вы, мадам – в первую очередь! Как бы это выразиться, помягче… Позвольте вам выйти вон!!! Нет? Тогда уединимся мы с их сиятельством… Кабинет подойдёт исключительно…
Уже в дверях рабочего святаго святых, Гарин повернулся к онемевшей публике и вполне серьёзно сообщил:
-- Условие одно – не мешать! – у него в руках блеснул сталью браунинг, -- в пистолете семь зарядов, на всех не хватит, как ни старайся. Но первого, кто осмелится сунуть нос за эту дверь, рассчитаю в тот же момент. Жалобу сами доставите, прямо Творцу на подпись. Ясно излагаю?
Двери захлопнулись. Чада и домочадцы неподвижно переживали кошмар наяву. Неподвижно, а самое главное, очень тихо. Прочая челядь неохотно разбрелась по объекту. Кухонная бригада поддерживала вечный огонь в домнах и мартенах пищевого формата. Горничная ходила по комнатам неприкаянной, испытывая очередной приступ клептомании. Бедняжка изо всех сил боролась с болезнью и даже наполовину победила наваждение. Из двух хозяйских сережек с александритами, она украла одну, другую же честно положила в хрустальный бокал, стоящий в посудной горке. До завтра. Водитель партийных автомобилей «Паккард» пристроился в детской спальне сочинять подробный отчет в ГПУ. Старый лакей, унаследованный от «подлейшего житья» вместе с «мерзейшими чертами», взял под контроль входную дверь и всякому гостю объявлял, что его сиятельство, господин граф отсутствует дома, поскольку занят решением вопросов партийной дисциплины и строительства. Многие верили.
В кабинете народного писателя сгущались черные тучи. Не над народом, конечно. Над писателем.
-- Ну что, дядя самых честных правил, поговорим? – Гарин успокоился, но сидел перед Толстым как-то неудобно, в народе говорят – точно лом проглотил. И проклятый браунинг, из любого положения, возвращался в позицию «ствол в живот» Красному Графу. Алексей Николаевич выразительно вздыхал и косился на пистолет. Не помогало.
-- Вопрос один. Почему ты написал книжку про одного инженера, подменил его другим, а завершение истории представил абсолютно неопределенным и бесхарактерным. Надо убить – так убей, чего церемонится? Начал продолжение сочинять – воскресил, дело нехитрое! Так нет же! В журнальном варианте, главный герой просто потерялся в толпе… Нормально, дядя? В издании двадцать седьмого года, вообще, шедевр… ты Кафка, что ли? Надо же было придумать такую ерунду – ловлю устриц на островке в луже. Остаться с сумасшедшей Зоей и полусотней огромных бесполезных книг. Да эта психопатка меня через неделю бы придушила. От скуки и за нарушение дворцового этикета. И самое главное – так я выпадаю из сюжета, которого вовсе и не было, а были только сны под ветхим пиджачком. Худшего приговора и большевистский трибунал не выдумает… Авантюрная история однородна на всем протяжении! Кто из нас писатель? Если весь роман с его страниц рвутся в мир яростные чувства и даже страсти, то конец – делу венец! Или всемирные похороны и мир в ля-миноре, или победа моей диктатуры и вечное счастье для землян. До-мажор. На худой конец – свадьба. Колокола. Будешь переписывать?
-- Не буду!
-- Бдаххх!!! – оба оглохли и в кабинете запахло порохом. Пуля прошла над сиятельной лысиной, стыдливо прикрытой зачесом набок. Со стены просыпалась горстка штукатурки.
-- Дурааак! – взвизгнул, по-бабьи, граф.
-- Прекратить стрельбу! – в комнату вбежал Миша Булгаков, киевский фельетонщик, а также замечательный хирург. От гнева серые глаза доктора сделались светлыми и прозрачными, как у волка на зимней охоте.
-- Я просил, кажется, никого не входить? – побелевшими от ярости губами, с трудом и тихо проговорил Петр Петрович, -- да или нет?
-- Просил…
-- Бдаххх!!! Дзинннь!!! – матовое стекло в двери разлетелось, и невидимые осколки рассекли кожу на лице Михаила Афанасьевича в нескольких местах.
-- С ума сошли! – юморист не успел отвернуться и капли крови брызнули на белоснежную сорочку, -- Да бросьте же пистолет, прах вас побери! Что вы придумали! Палите, как в тире… соседи позовут стражу и к утру история закончится за неимением участников!
Инженер Гарин опустил руку с дымившимся браунингом. Внезапно его лицо осветилось изнутри. Покой разгладил кривой оскал яростной ухмылки. Целый год, а может и дольше, Петр Петрович решал этот запутанный вопрос в одиночку. Он сто раз получал неверный ответ и начинал сначала. Теперь стало ясно.
— Вот что я скажу тебе, мой автор. Мудрецы здорово придумали – время экономится на тысячу процентов. Чтобы вырастить ученого обычным путем, нужно подтасовать столько обстоятельств, качеств, времен и народов. В древности параметры редко подбирались достаточно точно. Гении – как чудеса света, о них слагали легенды. У Пифагора было золотое бедро, а у Альберту Великому прислуживал железный человек. Потом кто-то понял, что любого человека можно сочинить. А потом поселить в каждую голову. Гении существуют в информационных системах по правилам этих систем. Своей жизнью и трудами они улучшают разные структуры – лингвистические, философские, юридические, социальные. Тех, кто брался за строительство технических систем, называли магами и волшебниками. Ингениум французы произнесли как инженёр.
Гарин глянул на военные часы-браслет. Времени в обрез! Зимний день, как второй брак. Он может быть очень ярким, но никогда не будет долгим.
-- Позовите всех домашних, а входную дверь заприте покрепче. На черной лестнице тоже самое. Вам много раз везло в этой жизни. Но сегодня – ваш главный приз. Сядьте, успокойтесь и будьте готовы увидеть то, что вы считаете невозможным. Увидеть то, что
