дома Пелагея, но как только он стал её застёгивать на груди, Дарья тут же опрокинула его обратно на кровать.
- Будет тебе, одеваться-то!.. Полежи пока, у меня заночуешь. Куда ты пойдёшь-то, ведь у вас в дому Иван стоит со своими людями. Оставайся! - она склонилась над ним. - Какая у тебя фигурка ладная, Павлуша, и кожа светлая така, прямо как и не загорал ты вовсе. И правду люди говорят, что благородных кровей твоя матушка, по тебе это видать!
- Ну, что ты буровишь, Дашка?! - он захотел опять приподняться, а она снова не дала ему это сделать. - Что же ты думаешь, что если барин, али дворянин какой, то у него и кровь голубая и кожа другая? Ан нет! Все люди одинаковые, потому как у Бога нет ни царей ни коммунистов, у него всё едино... Ты что меня трогаешь, окстись!
Калинина расстёгивала на нём по одной пуговке, а на последней споткнулась и никак не могла с ней справиться, тогда она рванула её вниз и оторвала вместе с петелькой. Женщина провела рукой по груди Павлика, поцеловала, а потом стала его гладить по гладкой коже все нежнее и нежнее, проявляя свою женскую ласку чрезмерным вниманием к его молодому телу. Он лежал без движения, откинув голову назад. Когда её ладони спустились ему на живот и полезли ниже, он остановил её резким жестом руки и тихо спросил, не поворачивая головы, лёжа всё в той же расслабленной позе:
- Ты хочешь пойти в этом деле до конца?
- Да, разве не видишь, как я этого желаю?! - горячо проговорила она, целуя его в шею и грудь.
- Тогда сними с меня крестик, - так же тихо и спокойно, до дрожи в теле, ответил он на её притязания, - и с себя тоже... сними!
Она зарделась ярким пламенем и вскочила с кровати. Её точно громом сейчас поразили его слова. Она резко ухватилась за свой нательный крест, потрогала его, висевшего на тонкой цепочке, поцеловала и... перекрестилась. Она ничего не сказала на это, лишь поглядела на Павлика, который стал тяжело подниматься с её гостеприимного ложа и проводила его глазами до двери, когда он всё-таки встал и пошёл из её дома в безветренную и тёмную ночь.
Павлик появился на пороге избы Прохора Беседина, когда все домочадцы, кроме хозяина, уже спали. Он прижался к дверному косяку и опустил вниз голову, сжимаясь от боли. Прохор встретил его в сенцах совсем не удивившись:
- Я знал, что ты у Дашки не выдюжишь, - со смехом произнёс он. - Пойди в светёлку, ложись там с ребятами на подстилке возля печи. Они там спят все в повалку, пока тепло в дому. А мы с матерью в горнице на полатях устроились, рядом старшой спит, а самый маленький с нами, на постели. Пошли провожу!..
Они вместе с Прохором вошли в светёлку. На полу на пахучем сене, наваленном толстым слоем возле печи и застланном тонким покрывалом, спали шестеро ребятишек. Прохор наклонился к пятилетнему Борьке, подвинул его в сторонку, освобождая место для измученного Павлика, уложил его, прикрыв телогрейкой, а сам удалился на другую половину дома. Павлик улёгся рядом с малышом, придвинувшись к нему поближе и обнял его, прижимаясь к его крохотному тельцу. Позади нежно прильнула к его больной спине Катенька, она ласкала его своим ровным детским дыханием и внутри стало что-то оттаивать и согревать душу, боль утихла и сразу навалилась на тело успокаивающая и расслабляющая нега. Когда Прохор заглянул в светёлку через несколько минут, чтобы проверить, всё ли тут в порядке, Павел уже глубоко и крепко спал, обнимая Борьку своими тёплыми и ласковыми руками.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
