Стефано Бенни. Великий Поцци

немку. Танцевали до полуночи. Пелотону тем временем до финиша осталось тридцать километров. В полпервого ночи Жирарду с немкой начали получать удовольствие, а Борзиньон взволнованно застонал. В час парочка вышла, нежно обнявшись, и направилась к отелю «Мареверде». Поцци последовал за ними и видел, как они вошли в номер, в то время как в Лиссабоне пелотон вышел на финишную прямую. Жирарду снял рубашку и кепку; затем, пока немка принимала душ, снял брюки; моментально оглянулся, с быстротой молнии вытащил из кармана велосипед и пулей вылетел в окно. Поцци воскликнул: «Проклятие!» и бросился в погоню.

За несколько секунд, плечом к плечу, они преодолели восемьсот километров шоссе, оставляя за спиной сильное шипение и удушливый запах гари, и нагнали основную группу за двести метров до черты. В этот момент в желудке Жирарду огромное усилие и мороженое из Римини вступили в неожиданную химическую реакцию; изо рта француза вырос столб дыма высотой тридцать девять метров с запахом фисташек, он побледнел и остановился из-за рвоты за два метра до финиша; Поцци выиграл две секунды и отобрал у него розовую майку. Жирарду пересёк финишную черту языком, распухшим до размеров матраса, и упал в обморок.

В ту ночь в итальянском лагере праздновали на всю катушку, и Поцци наливал шампанское всем и каждому. Французские газеты печатали экстренные выпуски, в которых Поцци называли «Орёл равнин», «Ястреб от начала до конца», «Шоссейный ангел» и «Пантера-эксперт». Во французском лагере произошли четыре самоубийства и два случая азиатского гриппа. Старый механик Ружон, восьмидесяти семи лет, собиравший велосипеды для трансальпийской команды уже восемьдесят два года, подошёл к Жирарду с усталым хмурым лицом, залитым слезами, положил ему руку на плечо, произнёс дрожащим от волнения голосом «О, Жиру» и несколько раз всадил ему между глаз отвёртку.

Биру, старый шеф команды, собрал свой штаб, и на предстоящую ночь разработали дьявольский план. Все знали Поцци как человека весьма умеренного, питавшего, однако, в глубине души слабость к двум вещам: косоглазым женщинам и кислым деревенским фруктам. Ночью в номер Поцци должна была отправиться танцовщица из Фоли-Бержер, знаменитая Изабель ля Страбик, с корзиной кислых деревенских фруктов. Любовь и желудочные колики должны были одолеть Поцци. План был одобрен единогласно. Позвали Изабель ля Страбик, рыжеволосую красавицу, дочь польской цыганки и дилера «Альфа Ромео» в Маконе. У неё было такое сильное косоглазие, что чёрный зрачок её правого глаза целиком переместился в левый, и наоборот, так что глаза у неё казались совершенно нормальными. Но Поцци, как великого знатока, ничто не могло ввести в заблуждение. Изабель подошла к шефу, исполнила прекрасный цыганский танец и спросила, чего от неё хотят. Шеф ей всё объяснил, и Изабель ответила, что за шесть миллионов будет счастлива послужить Франции. Сказав это, она переместила чёрный зрачок из правого глаза в левый, и наоборот. На самом деле, во время разговоров о деньгах такие странности случались с ней частенько. Порой оба зрачка оказывались в одном и том же глазу, а в другом оставались лишь белки или появлялась реклама минералки «перье».

Грегари Барзак попытался украсть корзину деревенской кислятины у фермера, но тот выстрелил в него солью. Изабель ушла с корзиной, одетая крестьянской девушкой, а весьма довольный Жирарду вернулся в свой номер. Но, вот ведь сюрприз из сюрпризов, итальянский лагерь не сидел сложа руки, и Жирарду обнаружил в номере негритянку с грушевидной головой и корзину пончиков – две единственные вещи, перед которыми не мог устоять. И началась дикая оргия. Товарищи по команде слышали адские звуки, доносившиеся из номера чемпиона, но решили, что это приступ pavus nocturnus, которому тот был подвержен, и спокойно заснули.

Тем временем Изабель появилась перед номером Поцци, охраняемым Борзиньоном и Паноццо, и вырубила их двумя ударами кунг-фу, в котором была мастером. И вот она предстала во всей красе перед Поцци, спавшим в обнимку с двухметровым плюшевым мишкой – его любимой игрушкой с раннего детства. Поцци проснулся, и глаза его загорелись: он набросился на деревенскую еду, и только через шесть часов, наевшись до отвала, упал на кровать и закурил.

Наутро Жирарду появился в стартовом городке весь в сливках по самые уши и с забитыми сахарной пудрой ноздрями. Поцци, в свою очередь, был привязан к велосипеду четырьмя ремнями, поскольку из-за резей в животе даже не мог встать на ноги. Этап протяжённостью три тысячи километров включал, среди прочего, Маеллу, Анды, Мак-Кинли, ледник Юнгфрау, переход через Гоби и экзамен по общей культуре.

После тысячи километров дистанции Поцци и Жирарду отставали на шесть дней, после двух тысяч – на полтора месяца. В Нью-Йорк первым приехал Борзиньон, поприветствовал десять миллионов собравшихся болельщиков, выиграл этап и всю многодневку.

Поцци и Жирарду не финишировали ни в том году, ни в следующем. На третий год хронометрист сказал: «Зайду домой, предупрежу, что буду поздно», и исчез. Газеты какое-то время об этом писали. Кто-то говорил, что парочка свернула не на ту дорогу и упала в пропасть под Москвой. Другие утверждали, что они устроили дискотеку в горах Абруццо и свалились оттуда. Третьи сообщали, что Поцци бежал в Америку и живёт там в канализации, где основал секту вуду, а двое пуэрториканцев утверждали, что видели его, пожилого и с длинной бородой, выходящим из туалета на Манхэттене. Жирарду же якобы сменил пол в Касабланке и стала местной святой. Однако уже через несколько лет вспоминать о них перестали.

Один только Ружон, старый механик Жирарду, ждал своего ученика ещё девять лет, сидя на обочине дороги с набором отвёрток в руке: восхитительный пример верности. Десять лет назад на этом месте построили девятиэтажный жилой дом. После долгих консультаций Ружона решили оставить на его посту, и ещё три года назад каждый желающий посмотреть на механика Жирарду мог войти на первый этаж здания: там, ограждённые стеклянной решёткой, находились три квадратных метра старой дороги и сидящий на столбе Ружон. Наконец, ровно три года назад в 8:30 утра Ружон произнёс: «Ну всё, кранты», встал и ушёл. И прямо перед домом попал под автобус. Ему было сто четырнадцать лет.

Таких мужчин больше нет. И таких, как Поцци и Жирарду, тоже. И где они есть, одному Богу известно.