После выстрела лось сразу рухнул в небольшой сугроб, взбив его могучим торсом. Тот, кто стрелял, опытным взглядом определил, что одним выстрелом дело не покончено, - падал лось, словно укладываясь, сжимаясь, свинец выбил из красивого тела животного только часть жизни.
- Устал, с одного раза положить не могу. Домой пора, - сильные пальцы охотника уверенно передёргивали затвор карабина, выданного ему на период лицензионного планового отстрела.
Лось, между тем, вздрогнув всем телом, вдруг встал на передние ноги, ещё раз крупно дрогнул и резко поднялся. Примятый снег явственно отдавал красным. Животное неуверенным, судорожным движением подалось от преследователя, но неловко осело в сугроб.
- Однако же зацепило тебя крепко, красавец, - охотник тщательно отряхнул снег с ворота полушубка от неприкрытой шеи и не спеша двинулся к лосю. – Ходок ты, да от меня уйти… - но не закончил ласкающую честолюбие фразу, смутившись увиденным: пока он огибал разлапистую ель, лось снова встал. Но теперь он стоял, развернувшись навстречу человеку. Это поразило, пока глаза удивлённо сосредотачивались на необычном, мозг привычно искал в памяти что-нибудь похожее из богатого охотничьего опыта.
Лось качнулся в одну сторону, чуть в другую, - рога опущены, словно для упора, будто боялся упасть и на перед. И вдруг пошёл на охотника: шаг, другой, качнулся, снова шагнул… Могучие рога всё выше поднимались над тропинкой шагов, – он шёл обратно по своему следу, оставленному за минуту до пули.
Страха не было – была необычность, пронзительная торжественность, что заставляла медлить с выстрелом. Что-то непонятное, но ослепительно близкое к разгадке коснулось души человека. И казалось – разгадка будет, только посмотреть в эти выпуклые глаза, которые всё ближе, ближе… И вот совсем рядом. Остановились. В них – ни злобы, ни ненависти, ни отчаяния. Лишь какой-то странный свет, спокойный и недоступный: «Да, ты убьёшь меня. Так устроен мир – одни живые становятся пищей других. А вам, людям, надо много пищи. И вы много убиваете, очень много. И ты убьёшь меня – закон бытия. У меня нет злобы на тебя, ты лишь раб этого закона. Но я жил вольной, красивой жизнью, тебе, может быть, этого не понять – у вас, людей, слишком много условностей. Я свободно жил, и умереть хочу, не барахтаясь в кровавом снегу, как жалкая куропатка. Я знаю цену свободе, гордости, страсти. Убей меня скорей, пока я на ногах, убей – мне больно, свинец твой слишком жжёт, не мучь меня…».
Охотник выстрелил, и некоторое время стоял недвижим. Потом растерянным движением отставил в снег карабин, набрал пригоршню сухого морозного снега и стал неловко растирать лицо, шею, снимая густой пот. Затем долго доставал «Беломор» и зажигал спичку – дрожали руки.
