— Уйду я от вас, плохие вы!
И решила я навсегда убежать из дома. Долго думала и надумала в лес пойти, в теремочке жить со зверюшками разными, уж очень мне полюбилась сказочка «Теремок», которую мама каждый вечер перед сном рассказывала.
В общем, дождалась я, когда родители на работу уйдут и начала собираться: надела шапку, шубу, валенки, свои лыжи широкие и пошла.
Шла я, шла да и заблудилась. Заблудилась, плачу! А вокруг елки, ели, снег и снежинки. Холодно! Вдруг, откуда ни возьмись, выплывает из-за ёлки чужой злой дед на лыжах и спрашивает:
— Чего, красавица, плачешь?
Испугалась я его грозного облика. А ещё больше испугалась рассказывать ему историю про свою родню и игрушки заветные. И соврала:
— Заблудилась я, дедушка, а ведь дел-то совсем ничего было: пошла в лес по грибы да по ягоды.
— Кто ж по грибы зимой ходит, дурочка?
Оглянулась я по сторонам, пожала плечами:
— Не знаю, кто ходит, я, наверное.
— Ну, и чего ты хочешь теперь: домой или грибов?
— И грибов, и ягод, а потом домой, я ведь девушка запасливая!
Вздохнул дед чужой, развёл руками и велел за ним по его лыжне ехать. Ну и фамилию мою не забыл спросить. А я его в ответ спрашиваю строго-строго:
— А ваша как фамилия?
А он мне и отвечает:
— Никак, я злой дух зимы Карачун. Знаешь такого?
— Конечно, знаю, — бурчу я, а сама нихрена не знаю.
Ну еду я за ним, а дед действительно странный, к его спине привязан веревками самый настоящий старый самовар. Я как в этот самовар вперилась, так всю дорогу не отпускала! Дюже он мне понравился: вроде и не большой такой, вроде и не круглый, но с очень смешным носиком. И прям как гипноз на меня какой нашёл, задолбала я чужого деда расспросами про этот необычный предмет. Ну а дед этот добрый оказался (на моего родного совсем непохожий). Он мне всю историю русских самоваров рассказал, а ещё то, что этот самовар он везет на рынок, продавать.
Привез, значит, Карачун меня домой, а дома никого и нет. Обрадовался дед, стал меня расчехлять и байки разные про свой самовар травить. А потом мы стали чай из его самовара пить. И это очень просто оказалось: ведь посудина медная не такая уж и древняя была, а питалась от нашего родного современного электричества. Уговорила я деда подарить мне самовар. Он охотно его оставил в нашем доме, даже как-бы и избавился.
А вскоре пришли родители. Увидели самовар, позеленели. Я им про Карачуна, а они не верят — атеисты вроде как. Я им про то как из дома навсегда ушла, да про деда приблудного и подарок, а они ещё пуще не верят — крестятся, нашего деда с бабкой зовут, те от самовар открещиваются.
— Ну и шут с ним, пускай у нас курносый живёт! — решил отец, тыча пальцем в моего нового электрического друга.
Ну, вот уже и стол накрыли, гостей созвали. Сели все чай пить из самовара нового, с баранками поджаристыми. А дедушка и бабушкой у меня совсем старенькие были, они и сами не знали, чему больше радоваться: внучке, с войны вернувшейся, или медной блестящей посудине.
А когда устали дед с бабушкой веселиться, ушли к себе домой, прихватив на радостях новый самовар.
Как я самовар разукрашивала
Села я как-то у Зубковых старших за стол, задумалась и говорю:
— Чего-то самовар у нас совсем неинтересный, может, раскрасим его нарядненько как-нибудь?
Деду эта затея подозрительной показалась:
— Маменьку свою попроси, а лучше тятеньку, он на краски в детстве спорый был: бывало, задам ему задачку печь побелить, и пяти минут не пройдет, как его уже и след простыл, калитка только шуршит!
Выслушала я всё это, вздохнула:
— Нет, дедуля, видимо, тебе придется самовар красить. Подожди, кисточки из дома принесу! — и пустилась бегом домой за кистями.
А на бегу, подумала: «Кисти есть, а краски самоварной нет!»
Знала я, что акварельной краской самовары красить нельзя (уже пробовала).
Надо в магазин бежать. Прибежала в магазин и спрашиваю:
— Краски самоварные в наличии имеются?
— Нет таких красок в наличии! — хмыкнула продавщица.
— А где есть?
— В райцентре, наверное.
Вот так! Ну, на этом дело не кончилось. Съездил батя в Александровск-Сахалинский, купил красок для металлических изделий, и заставил деда подарок Карачуна раскрашивать. Дед самовар расписал, как смог. Нашей родне очень нравилось!
Золотые запонки
В каждой советской семье имелась банка с пуговками, а то и несколько. Ой, не спрашивайте для чего! Ну ладно, расскажу. Вся тогдашняя одежда была на пуговках, а обувь на шнурках, без всяких там замков-молний. Забыли уже? Ах, даже не знали таких времён! Ну тогда вам повезло, вы значительно моложе автора. Так вот, пуговки с поношенных вещей аккуратно отрезали и складывали в банку, а старая вещь шла на тряпки да на очень нужные в хозяйстве лоскутки, из которых можно сшить всё что угодно: одеяло, коврик, платья куклам и так далее.
А новая одежда очень быстро начинала терять свои пуговки. И тогда наступал торжественный момент: на стол высыпалась вся банка с пуговками и искалась пуговка нужного размера и цвета. Точно такая находилась редко, поэтому пришивалась похожая. Обычное дело — встретить человека с разными пуговицами на пальто, куртке или рубашке.
Но банка с пуговицами носила ещё очень важную функцию: все без исключения дети с ней играли. И играли часами! Это было похлеще чем ваши компьютерные игры. Пуговки можно было рассматривать, перебирать, складывать, раскладывать по темам, по цвету, по объёму, по величине, в ряд, поперек и разными фигурами. Я тоже играла со своей домашней банкой, плюс: с двумя банками у бабы Паши. Что ты ребёнка от такой затеи и не оторвать! Ну, если только в животе от голода заурчит.
Однажды в домашнюю банку с пуговками плюхнулись два необычных предмета: квадратные украшения с голубыми камнями, с жёлтыми палочками и перекладинками у основания. Мама сказала, что эти золотые запонки отцу подарили на работе за хороший труд, и объяснила для чего они нужны и как их носят.
— Папа, иди примерь запонки!
— Да у меня и рубахи такой нет, всё что в шкафу — на пуговках.
— Давай купим.
— Ага, иди поищи их по мгачинским магазинам, побегай.
— Ничего мы искать не будем, — вмешалась мама. — Нашему Ивашке некуда наряжаться. Пусть эти запонки будут нашей семейной реликвией.
Я долго не могла понять что такое «семейная реликвия» и почему она должна храниться в банке с пуговками, а не рядом с мамкиными серьгами и кольцами.
— Да потому что! — раздраженно отмахнулась мать. — Я почти всё своё золото уже растеряла. Если ещё и его вонючие запонки потеряю. Ну его нафиг, твоего отца!
— А если я потеряю?
— Теряй, он тебе ни слова не скажет.
— А тебе?
— Меня сожрет. Сама не знаешь что ли?
— Знаю, — вздохнула я и ушла играть с золотыми запонками.
А через несколько лет они перестали быть семейной реликвией и потерялись. Никто о них и не вспомнил. Одна я помню: хорошие были запонки, с аквамарином!
Электростанция
Во Мгачах своя электростанция: большая, пятиярусная, шумная, со шлюзом, плотиной и водой, которая засасывает. Говорят, там утонуло не меньше двух десятков человек. А в топку станции кидают... нет, не утопленников, а жирный мгачинский уголь. Из её большущей трубы валит черный дым, оседающий на близлежащие дома. А близлежащих домов всего два — Зубковых и Бураковых. Поэтому пыль в наших домах чёрная и маслянистая. На тротуарах слой чёрного пепла, а если раззявить взгляд, то в глаз тут же залетает крохотный угольный кусочек. Одно радует — огород удобряется. Ну, так мамка говорила. А вообще, вопрос спорный. И спорить, сидя за столом со своими друзьями Каргаполовыми и Бургановыми можно долго.
А Толик Каргаполов не спорит, он говорит мне:
— Инчик, пойдем на станцию!
— Надоел, мы там уже всё-всё-всё облазили.
— Ну пойдём, там всё равно интересно.
Нехотя плетусь за женихом. Внутри станции работает совсем мало людей, поэтому по её мрачным залам можно лазить безнаказанно. Можно и снаружи по ярусам взбираться, и на угольной ленте поошиваться, а также пощупать руками горы сажи, и попереться отмывать их под уличными фонтанами, которые предназначены для выброса лишней воды из системы. А за фонтанчиками огороженная бетоном речная запруда и шлюз. Ниже и выше шлюза течёт река с красноперкой, а на берегу страшно гудят электрические генераторы. Толик тянет меня именно к запруде, где регулярно тонут люди. На дворе весна, скользко. Я поскальзываюсь и падаю в воду. Минуту-другую держусь за бетонный бордюр. И вправду засасывает! Кричу:
— Толик, спасай!
Он прибегает и на последней секунде меня вытаскивает. Плетусь домой в мокром пальто, вся в опилках. Толик следом. Ну вот, опять мы нарушили покой и умиротворение посиделок мамы Вали и тёти Нины.
Что было дальше? Мать отмывала меня в железной ванне, шлепала и рыдала. Тётя Нина носилась по двору с хворостиной в поисках сына Анатолия.
Первый борщ
Мама Валя и тётя Нина ушли в кино, отцы на работу, а я и Толик остались у нас дома. Игрушки надоели, рисовать наскучило, и мы решили что-нибудь приготовить. Выбор пал на борщ. Толян следил за печкой, но следил не очень умело, поэтому борщ закипал долго. Но всё-таки мы его сварили.
В общем, когда мамки вернулись из Дома Культуры, они застали хату Зубковых в очень культурном состоянии: у печи весь пол в угле и дровах, кухня усыпана капустой, свеклой и морковкой, но по большей части капустой, а на печи малюсенькая кастрюля вегетарианского борща (мы просто не смогли отрезать от замороженного мяса кусочек нужного размера). И два гордых пострелёнка предлагают родительницам кушать! Зрелище, конечно, еще то, но по большей части удручающее. И почему мы не приметили бардак, даже когда уже закончили свои поварские дела — не знаю. Но пока тётя Валя и тётя Нина ни ткнули нас в него носом, мы его в упор не замечали.
— Вкусный борщ? — спросили мы неуверенно, когда взрослые прибрались и сели ужинать.
— Вкусный, жаль дяди Вани и дяди Коли не было дома, пока вы его варганили.
— Почему?
— А они бы ходили за вами по пятам с вениками да с совками и подметали, подметали, подметали…
И мамки дружно захохотали, представив себе такую картину. Вот ведь бабьё! Им над мужьями посмеяться намно-о-го интереснее, чем отпрыскам наподдать.
А снег всё валя и валя
Мы с отцом сидим в хате за столом и едим с пылу с жару чебуреки, которые готовит мать. Хорошо, но скучно. Во дворе идёт снег. Батя выставился в окно и запел:
— А снег всё валя и валя, а снег всё валя и валя...
Маме Вале это шибко не нравится, она раздраженно грозит мужу ложкой.
Я пытаюсь что-то понять, но понимаю, что ничего не понимаю:
— Как так, снег — Валя?
Но тятенька уже совсем завелся:
— А снег всё валя и валя, а снег всё валя и валя...
— Это значит, что он нажрался, и ему уже пора валить из-за стола, — объясняет мать.
Иван подмигивает и заводит шарманку снова:
— А снег всё валя и валя, а снег всё валя и валя...
Внимательно смотрю на раскрасневшиеся щеки отца, то есть мужа мамы Вали, и до меня, наконец, доходит:
— Да любит он тебя! Вон как заигрывает.
Мамка вспыхивает, как спичка:
— Ещё чего! Нажрался просто.
Иван в ответ крякнул: обиделся, значит.
— Мам, а твоё бесконечное «нажрался» — это тоже заигрывания?
— Да идите вы оба! — крякнула на этот раз мамка: обиделась, значит.
