"Вышиванка"

                                                ***

            Харьков, 2014 год. Самое его начало. В трёхкомнатной квартире на восьмом этаже атмосфера настоящего праздника. И поводом к нему мы, два гостя из Петербурга. Хозяйка Ольга Николаевна, вдова известного в городе переводчика, чиновница областной державной администрации, один из кураторов нашей летней большой и многотрудной из-за таможенных переходов художественной выставки. Сегодня она- воплощение радушия и гостеприимства.
           -Садитесь, садитесь. Сама всё принесу. Светлана, где твой пирог? у меня уже почти всё накрыто, - распоряжается круглолицая хозяйка, приятной полноты женщина за сорок.
           -Уже лечу, лечу за наполеончиком. А не раздвинуть ли нам стол, а то куды ж я его поставлю, Оля? – в диалог включились хозяйская сообразительность и расторопность голосом Светланы, соседки Ольги Николаевны по площадке.
Мы с товарищем, таким же бесполезным для серьёзных дел интеллигентом из мира искусства, как и я сам, дружно встаём с дивана и не столько помогаем, сколько  суетимся, мешаем женщинам разбирать стол, до краёв заставленный украинской снедью.
           -Ольга Николаевна, а Вы говорите без всякого акцента. Я бы сказал даже - изъясняетесь по-петербургски. В Воронеже и Краснодаре, представьте, нет-нет, да и услышишь гхэканье, - заметил я, и по-видимому бестактно, но чего уж!? уже высказался.
           -Чему удивляетесь?
           -Да вот, ожидаешь услышать что-то вроде «сидайте, сидайте», а Вы, ну совсем по-русски.
           -Вот вначале Вы, Валерочка, ещё более правильно выразились. Говорим мы тут в Харькове, заметьте - первая столица Украины - по-петербуржски. Со времён императора Александра - дай Боже памяти, Первого - тут у нас чуть не половина всего петербургского, ленинградского. Заводы, университеты...Так Вы ж историю лучше меня знаете, чего я вам тут тараторю? Всё, всё садимся! - скомандовала Ольга Николаевна, скромно умолчав о своём истфаковском прошлом.

          Не только команда хозяйки, но и запах со стола и кухни просто призывали нас, далёких гостей, бросить увертюру-болтовню, полагающуюся праздничному столу.
Мы принялись за трапезу, ибо как ещё петербуржцу назвать ужин за столом, заставленный блюдами, одни названия которых уже вызывают аппетит у  северян: капусняк, буженина, «сыни», полядвица, грушевый узвар... Господи! да чего только не было на скатерти!
           -А вилки?! -нарочито строго возвысил  голос я. - Как везде на Украине -расчёт на скромность москалей: авось постесняются, так и просидят за столом голодные.
            -Вот опозорилась, - засмеялась Ольга Николаевна и побежала за приборами.
                                                                                        ***
            Лето того же года. Там же, в Харькове, в том же доме, но уже на лестничной площадке перед квартирой Ольги Николаевны. На наш со Светланой звонок вышла нарядно одетая хозяйка. Весь наряд её - белая блузка-«вышиванка» да длинная тёмно-зелёная юбка из дорогой ткани, в которой когда-то она как сотрудница городской администрации вместе с представителями нашего консульства присутствовала на открытии выставки. Строгий и безусловно элегантный костюм был, а вот нарядной «вышиванки» тогда  на ней не было. Ну, да, не было тогда никакой «вышиванки».
            -Звыняйте, не маю часу. Поспишаю до сына в ликарню, - бросила нам вдова и мать и дала понять, что разговора не последует.
            -Понимаем, понимаем, Ольга Николаевна, - закивали мы со Светланой, помня о печальной семейной драме -  жизни под одной крышей с тяжело больным шизофренией взрослым сыном Антоном.
        Антона никогда не видел, но слышать о сыне вдовы приходилось. И не столько о нём, сколько о его семейных «подвигах». То разбитая коллекция подарочной гжели матери, то издевательства над ней, его единственной защитой в этом мире, побои до синяков...
             -И давно она в «вышиванке»? Неужели майданщица? –спросил я захлопнувшуюся за Ольгой Николаевной дверь.
            -Тю! Сюжет про гимназистов-скакунов из киевской гимназии смотрел? «Кто не скачет, тот москаль»? Вот как поскакали тогда в Киеве, со следующего дня «вышиванка» как прилепилась к ней. Кажный день в народном костюмчике! Позавидуешь её постоянству! Что-то вот мне подсказывает, что и спит она в ней. Один раз с зимы посетила её квартиру - ни одной русской книжки, ни одной «гжельки» не осталось, только слошь глечики.
            Мы ушли по своим делам, а вдова ни вечером, ни за весь мой приезд  так себя больше и не обнаружила.   
                                                                                          ***
            Год столетия Первой мировой минул, минуло ещё девять лет. Представился случай узнать от знающих людей, что там в Харькове. Поинтересовался: как настроение у населения, как там вообще житьё?
            Вспомнил и Ольгу Николаевну, и её тяжелобольного сына.
Про Ольгу Николаевну не забыли, но где она и что с ней, никто не знал. Последнее из известного то, что вдова разменяла свою «трёшку», отселила безумного сына. Да вот только пропал в самый разгар «атошного» периода её Антоша. Обстоятельств его исчезновения тоже никто не знал. Неужели ТЦК? В здравом уме сопротивляться людоловам из центров комплектования не всем мужчинам удаётся, а тут больной... Или сказал, что думал про майданный кошмар. Он же не в себе, мог и сказать кому не надо…
                                                                                      ***
          С кровавого майдана прошло уже десятилетие.  За чередой украинских и прочих потрясений забылось многое. И то, что нужно было забыть, и то, что хотелось бы оставить в своей памяти, да не уберёг.
Уж не знаю, что за сила или повод заставили вновь  меня вспомнить об Ольге Николаевне и её сыне, да вспомнилось. Вдова вспомнилась странно: Ольга Николаевна стояла рядом сама с собой, стояла так, словно одна настоящая, а другая - собственное отражение в трюмо. И обе вдовы разные: на одной бесподобный столичных мерок костюм, на другой юбка от того же костюма и бабушкина залежалая «вышиванка». Так они в моём сознании и возникают обе сразу, когда вдруг вспоминается Харьков.
            Представился и её сын, рослый парень с автоматом в камуфляже и каске-американке в атаке на русские позиции под Синьковкой. Бегущий, падающий, лежащий  в грязи на трупах таких же «решительных».  Как на бессмертных картинах Василия Верещагина в его батальном цикле. За верещагинского солдата не так страшно- события те далёкие. И священники службу на ратном поле служили как надо. А тут… Вспомнит ли кто нашего безумного, безумную, безумных? Ни могилы, ни имени...
Украина, Украина...
                                                                                     ***
Смоленск, 21.04.2024 г.