удивитель-ном, странном, даже жутковатом ощущении… Мне кажется, что я, на-конец, отправилась в долгожданный отпуск после тяжеленной работы в рудниках… Нет, даже не так. Мне кажется, что я вышла на свободу по-сле длительного тюремного заключения за преступление, которого не совершала. Да, вот это точно! Долгие годы, с детства, я находилась в тюрьме – тёмной, сырой и холодной – а какой ещё может быть тюрьма? Там, в камере, среди прочих зэков, проходила моя жизнь, там она скла-дывалась и протекала, как течёт жизнь везде и всегда: и на каторге, и в ссылке, и в тюрьме. «Всюду жизнь», везде люди как-то живут. Другой жизни не знают или забывают её. Именно так случилось со мной. Я жи-ла в неволе, как могла. А теперь меня выпустили. Я свободна! И учусь жить заново, наслаждаюсь нормальной жизнью, с ужасом вспоминая своё прошлое, ещё такое недавнее, такое болезненное, мучительное, от-вратительное. Что там было хорошего? Лишь одно: дочь. Увы, она не может быть со мной рядом, но мы видимся: то я приеду в гости в Рос-сию, то она сюда ко мне на море. И каждый (каждый!) день мы на связи по этому порочному, ужасному, неприличному Интернету. Возможно, сейчас мы с ней даже стали ближе, ибо общаемся больше, чем когда-либо раньше. Парадокс?
Так вот, дочка – это то из моей прошлой жизни, о чём я вспоминаю с любовью и восторгом. У великой Эдит Пиаф была песня со словами «Нет, я не жалею ни о чём». Я могла бы переиначить эти слова так: «Да, я сожалею обо всём». Я сожалею… Нет ни одного события, ни одного периода в моей жизни, о которых я не сожалела бы, из-за которых у ме-ня не болела бы душа, не сводило бы живот, не заливала бы лицо краска стыда. Практически нет родных-близких людей, о которых я могла бы вспомнить хотя бы с нежностью. Прошлое напрасно, прошлое – ужасно. И лишь два события освещают мою жизнь, как тёплое израильское сол-нышко, светом животворным и всесильным: рождение Алисы и встреча с Женей. Только за это я благодарна судьбе. И ей же за этих людей всё прощаю, впрочем, сия дама в моих прощениях не нуждается…
День за днём, месяц за месяцем мы прожаривались до костей под тропическим солнышком. Цвета мы стали вполне местного, только чуть более светлого, чем здешние эфиопы. Просолились в море, как се-лёдки. Объелись вкусненьким по самые уши. Ах, как тут вкусно! И не только фрукты-овощи, что сам бог велел, но и всё прочее: молочное, выпечка (м-м-м-м-м!), мясное, да какое угодно! Боже, круглый год си-нее-пресинее небо… А к нашему балкону тянет лапу пальма, будто здоровается: шалом, гвэрет Катя, манишма? (привет, госпожа Катя, как дела? – иврит). А по двору бегает несметное количество уличных ко-шек, прибившихся к нашему красивому дому: они тут тощие (климат обязывает), без пушистой шерсти и весьма наглые, зажравшиеся – их тут жильцы обильно кормят. Правда, от этого кошаки не толстеют со-всем, видно, меру всё-таки знают. И постоянно у нас во дворе резвятся маленькие котятки.
Из окна видно море… Летом оно такое тёплое, что в самую жару уже даже не охлаждает. А вот в сентябре-октябре – мечта! Думала ли я когда-нибудь, что буду жить прямо на берегу самого прекрасного в ми-ре моря и наслаждаться им, как своим собственным водоёмом? Думала. Точней – мечтала. Много лет мечтала: вот я выхожу на балкон белень-кого (именно белого цвета!) дома и меня обдувает морской ветерок, а взор ласкает синяя морская гладь. Но то были мечты из разряда несбы-точных! И вот – сбылось. Фантастика! Бонус за всё пережитое. И мало того: я живу рядом с морем вместе с самым любимым человеком на свете. Каждое утро я просыпаюсь на его руке, вдыхаю любимый запах, утыкаюсь в его чёрную бородку, ласкаю пальцами родные жестковатые усы. И мы говорим друг другу ласковые слова. Я готова мурчать от счастья, как те самые кошки нашего двора.
Так начинается каждый новый день.
Если это – не счастье, то что?
ОНА – МОЯ ДОЧЬ, А НЕ ВАША ЖЕРТВА
Алиска живёт в Москве очень даже по-своему. Мне далеко не все-гда ясны её цели и средства их достижения, поступки и их мотивы. С некоторых пор я стала придерживаться мнения, что не мне учить взрослую дочь правильно жить. Если просит дать ей совет – пожалуй-ста. Но лезть с указаниями и наставлениями, как ей поступать, я боль-ше никогда не буду. Главное для меня, чтобы дочь была счастлива. Других резонов нет.
После того, как мы уехали, её отношения с близкими в Москве по-степенно ухудшались и ухудшались. Отец продолжал её гнобить – кри-ками, хамством, унижением её достоинства. Всё время она жаловалась мне на это, да ещё и на то, что бабка с дедом демонстративно поддер-живают отца и не верят её словам о его нетерпимо хамском к ней от-ношении.
- Ты наговариваешь на своего прекрасного папу! – орала моя мать. – А он тебя так любит, так любит! Он нам всё время об этом говорит…
- Но он вчера опять меня назвал «идиоткой» совсем ни за что!
- Ложь! Не смей лгать!
- Бабуля, я правду говорю! Я никогда не лгу!
Алису можно за многое критиковать, даже ругать. Она – не анге-лок с крылышками, понятное дело. Но вот лгуньей не была никогда. В этом смысле дочка в меня: не может врать родным и близким, физиче-ски не может… Очень честная девочка с близкими ей людьми.
Отношение к моему бывшему мужу Шурику у родителей, вернее – у матери, как я понимаю, стало совершенно болезненным, ненормаль-ным, истерическим. Родная внучка её безумно раздражала, все разгово-ры сводились к «чудесному папе», хотя иногда бабку вновь тянуло коснуться темы «ужасной матери». Правда, крайне редко, ибо ставшая взрослой дочь раз и навсегда заявила, как отрезала:
- Я очень прошу при мне больше всех этих слов не произносить. Я не желаю слышать о маме ничего дурного.
Насколько я понимаю, бабка с дедом даже опешили. Но послуша-лись. Изредка моя мать пыталась заводить подобные провокационные разговоры, но отец тут же её зашикивал (откуда-то смелость появи-лась). Алиса не успевала даже рта открыть.
Возможно, я чего-то не доглядела в отношении моей матери к мо-ему бывшему мужу? Вспоминаю кое-что и настораживаюсь… Одна из любимых маминых тем последних лет была… любовь пожилых жен-щин и молодых мужчин. Понимаю, сие модный, как говорится, тренд, голливудские звёзды и наши примадонны дают народу много пищи для размышлений на эту тему. В материном творчестве тоже появилась на-вязчивая линия страстной любви женщин вокруг 60 лет и вполне моло-дых мужчин (до 45). Причём, чаще всего теряют голову от чувств именно мужчины, бросая молодых и красивых, всем сердцем и телом привязываясь к седой, не очень ухоженной, дряблой и плохо одетой, но весьма и весьма нравственной и морально-устойчивой старушке, жи-вущей напряжённой духовной жизнью, хотя и материально тяжёлой. Но молодые, успешные, сильные и даже красивые мужчины, оказыва-ется, видят за поеденными молью тряпками, сединой, морщинами и увядшим телом истинную духовную красоту, которая их сексуально привлекает. Физиологически абсурдная ситуация. Впрочем, бывают же на свете геронтофилы…
Был такой забавный французский фильм «Любимая тёща» с Кат-рин Денёв в главной роли. Сюжет кино в том, что зять героини, будучи много старше её дочери, без ума влюбляется в тёщу. Помню, как мать, кокетливо хихикая, обсуждала со мной этот фильм, говоря:
- Ну, я смотрела его глазами этой самой тёщи, хи-хи-хи!
Я тогда с удивлением поглядела на мать, но ничего, естественно, не сказала. Надо же так себя видеть, в образе Катрин Денёв, просто праздник позитивного самонастроя, ни больше, ни меньше! Хотя Кат-рин выглядела в этом фильме лет на 35, была хороша собой до умопо-мрачения, ухожена, элегантна и совершенно естественным образом вы-зывала у всех нормальных мужчин соответствующие реакции. При чём тут российские, духовной жизнью умученные старушки-пенсионерки? Пародия какая-то!
Поэтому, возможно, не стоит так уж удивляться неожиданно вспыхнувшей привязанности мамы к бывшему зятю и ненависти к соб-ственной дочери. Между прочим, мама, в том фильме героиня Катрин Денёв любила свою дочь. Так что, ты что-то перепутала.
Алиса добилась первых настоящих успехов в своём полупрофес-сиональном, но весьма симпатичном театре: она пела всё лучше, от-лично танцевала, а ещё, между прочим, играла в мюзиклах на прекрас-ном английском языке. В конце сезона театр подготовил великолепный концерт, что-то вроде музыкального капустника на английском. У моей Алисы был (конечно же) самый классный номер программы: знамени-тая песня «Майн гер» из мюзикла «Кабаре» (в одноименном фильме ее исполнила несравненная Лайза Минелли). Алиса и спела песню, и станцевала на «отлично», зал бушевал от восторга (я потом видела за-пись: и концерт прекрасный, и моя дочь – звёздочка!).
На этот капустник Алиса пригласила отца и бабку с дедом. А те пришли на концерт без единого цветочка. Когда в конце представления все участники вышли на поклон, только у моей бедной дочери не было букета, все остальные артисты утопали в цветах от своих близких и родных. Лишь моя «сиротка» стояла с пустыми руками. Конечно, она плакала потом от обиды:
- Даже папа, даже папа не подарил букета!
Ничего, зато теперь она вспоминает тот эпизод с холодно-насмешливым презрением. Через полтора года мы с Женей были сви-детелями её триумфа. Нам показали полноценный мюзикл, в котором у Алисы была большая, яркая, запоминающаяся роль. На этот раз моя любимая исполнительница была завалена цветами! И не только от нас. А «противную» сторону Алиса на премьеру не пригласила.
Немного позже того злополучного концерта произошла ещё одна история, которая могла бы показаться смешной, если бы не была столь печальна. Однажды Алиса приехала навестить бабку с дедом, и моя мать ни с того, ни с сего заявила:
- Квартиру свою я отпишу твоему папе и его семье. Это решено окончательно. Он уже знает.
Надо заметить, что, если раньше мама начинала плакать, когда речь заходила о завещании, то с какого-то момента ей стало интересно смаковать тему наследства, которое она оставит после себя. Много лет мать говорила мне, что она завещает квартиру Алисе, а все остальные ценности, что у неё имеются – моему брату. Я никогда не принимала участие в обсуждении этого, говорила матери, что это её дело, и меня не обязательно ставить в известность, я не желаю об этом говорить и думать.
- Ма, делай, как хочешь и закроем тему, ОК? – отрезала я всякий раз, когда мать поднимала этот вопрос.
- Ну, я просто хочу, чтоб ты знала, - говорила мать.
- Всё, я знаю, закончили.
Услышав от бабки новое завещательное распоряжение, Алиса за-метила:
- Бабуль… У тебя есть дочь, сын и четверо внуков. Что же ты де-лаешь? Мой папа и его семья – это же чужие тебе люди.
- Что ж, - бабушка скорбно поджала губы. – На тебя никакого рас-чёта нет, ты легкомысленная и вообще… Дети меня бросили и уеха-ли…
Во как! Бросили её, оказывается...
- Шурик будет нас с дедулей хоронить… Шурик будет ухаживать за могилками…
- Бабуля!
- А ты как думала? Разве можно не думать об этом? И кто ж, кроме него, кроме Шурика, это сделает?
- Бабуль, начнём с того, что ты сама оттолкнула маму.
- Я никого не отталкивала!
- Неужели? Я же всё знаю, всё происходило при мне! Ты сама ви-новата, хоть это признай!
- Ни в чём я не виновата. Твоя мать во всём виновата!
- Так, проехали… Значит, ты моего папу, так сказать, покупаешь
