неразборчиво-протяжное, раскачиваясь, в такт звукам своего голоса. Этот полустон-полувой растекался по пещере, заполнял её целиком и возвращался к сидящему человеку тяжёлым, слитным гулом.
Неожиданно вспомнился ему Большой водопад. С таким же гулом низвергались с высокого уступа огромные массы воды. Пересиливая усталость, сметая стоящие на пути препятствия, трудилась река день и ночь, чтобы добежать до моря, донести до него свою воду.
А он? Струсил, отступил. Неужели прервётся его река, стихнет водопад жизни, и то, море будущего, никогда не узнает
его мыслей и чувств. Иссохнет, уйдёт в небытие страдающая душа…
Старик медленно поднялся, решительно шагнул вперёд, рука его крепко сжимала кисть, как когда-то, в молодости, древко копья. Перед ним стена - будто огромный, невиданный зверь, и нельзя промахнуться, нельзя отступить.
Быстро теперь водил он кистью по матовой, неровной, поверхности. Образы наплывали, создавая вокруг фантастические видения, сливались меж собой, раскалывались на отдельные картины. Вот борьба двух стихий: земли, изрыгающей из себя огонь, и воды. Вот выходят из чащи леса диковинные звери с длинным телом и маленькой головой. Вот двухвостое чудище с длинной шерстью отбивается от нападающих охотников.
Если бы спросил кто, откуда всё это в нём, не смог бы ответить. То ли деды слышали эти рассказы от своих дедов, то ли в крови его осталась через века, через поколения прошедшая память далёких предков. Но никто не спросит, никто не остановит старика, лишь иногда, оглянется он удивлённо на вход, заметив сквозь отверстия, что день давно сменился ночью. Упадёт тогда в изнеможении у костра, забывшись ненадолго в тяжёлом сне. Потом вскочит, пожуёт что-то, запьёт водой, напряжённо смотря на то, что сделал вчера. И, вдруг, поймёт, что сделал плохо, что нет жизни в его картинах, и тот, кто увидит их когда-нибудь, не разделит жара его сердца, не постигнет души.
Торопясь, осаживая руки, начнёт соскребать тёмно-оранжевую краску с выветрелой стены, пока не уничтожит всё, что нарисовал накануне. Потом снова возьмёт кисть. А коли уж совсем невмоготу станет, поострит тот блестящий предмет с огненной звезды и давай скалывать по линиям камень, вбивая в него свои рисунки.
Медленно, шаг за шагом брёл старик теми дорогами, которыми уже проходил когда-то. Бесконечной вереницей вех выстраивались события. Всё продолжительнее делались перерывы, всё меньше оставалось сил. Лишь память, как и раньше, была свежа и могуча и словно смеялась над одряхлевшим телом.
Ах, молодость – чудесное время…. Самый сильный, самый удачливый охотник выбирает себе в жёны красавицу Айну. В торжественных звуках бубнов совершается свадебный обряд. А теперь они на широкой, брачной постели, заботливо приготовленной родственниками по старому обычаю. И та любовь, которая была сильнее всего на свете, и та нежность, с которой он ласкал и обнимал жену, запечатлелись на тёмной стене, и сила этого изображения, рождённого сердцем и памятью, потрясла его самого.
А вот рождается сын, их первенец, которого женщина бережно носила под сердцем.
«Прости меня, Айна, что отдаю другим то, что принадлежало лишь нам с тобой. Но как иначе смогу я передать великую тайну начала жизни на Земле? Ты там, в другом прекрасном мире, с нашими сыновьями давно ждёшь меня. Прости за то, что я задержался, но уж не долго осталось ждать нашей встречи. Я иду к тебе…».
Снова и снова возникали перед угасающим взором старика тени минувшего. Полузабытые, давно ушедшие в иной мир люди, бесплотными призраками скользили по заросшим тропинкам дикого леса, разверзалась земля, рушились горы, падали вековые деревья. Изнуряющая жара сменялась жестоким холодом, следом за удачной охотой вдруг являлась злая болезнь, уносившая человеческие жизни. Немногие доживали до старости, до того момента, когда вступал в силу Закон, и надо было остаться…
Силы иссякали. Старик уже не мог ничего есть, только пил холодную, прозрачную воду. С трудом дотащился он до стены, взобрался на высокий камень и стучал, стучал молотком, выбивая свой последний, свой самый важный рисунок. Вот она - граница двух миров, он, наконец, достиг её.
Потом, едва удерживая угасающее сознание, опустился на четвереньки, отполз в сторону костра, поднял голову, пытаясь ещё раз рассмотреть сделанное им, но ничего увидеть уже не смог. Тогда он тихо вздохнул, лёг и закрыл глаза.
Отлетела душа его.
- Куда ты лезешь? - Веня цепко ухватил Ленку за руку и вытащил наружу. Она зажмурилась от ударившего в глаза яркого света. - Без фонаря всё равно ничего не видно, да и змей там полно.
Последний довод сразу подействовал на Ленку отрезвляюще.
- А почему ты ничего не рассказываешь? – обидчиво протянула она.
Веня открыл, было, рот, чтобы начать рассказывать, но хитрые чертенята вдруг заплясали в его глазах.
- Слушай, пусть это будет для тебя сюрпризом и для ребят тоже, а? Мы сейчас сходим за ними, а заодно и фонарики прихватим.
Ленка хмыкнула в ответ и пожала плечами.
Через два дня пятеро студентов молча, стояли под прокопчёнными тысячи лет назад сводами и смотрели на испещрённую рисунками стену. Медленно перемещаясь, тусклый луч фонаря выхватывал из темноты то голову странного животного, то изогнувшийся в ритуальной пляске гибкий торс охотника, то силуэт женщины с ребёнком. Великие таинства жизни, с необычайной силой переданные древним художником, потрясали ребят. Они невольно затаили дыхание, словно боялись спугнуть живущие уже своей жизнью изображения на стене.
Но вот, невысоко над полом наткнулся луч на необычный рисунок и заплясал на нём. Веня шагнул вперёд, остальные – за ним. Изображённое на стене лицо, словно притягивало к себе, манило какою-то неземной, первозданной красотой. Через тысячи лет энергия человека, изобразившего себя на тёмной скале, коснулась сердец молодых людей.
Была уже глубокая ночь, когда ребята подходили к лагерю. Усталость от десятков пройденных километров и впечатлений увиденного пригнула плечи.
- Как ты думаешь, Вень, неужели они были такими?
Ленка семенила рядом с широко шагавшими парнями.
- Какими, такими?
- Ну, такими мудрыми, что ли. Ты заметил, какие у него глаза, будто знает то, что другим неведомо, и морщины эти…
- А морщины-то чем тебе не угодили? – Лёша сверху вниз взглянул на Ленку.
- У меня такое чувство, – как будто не слыша его вопроса, продолжила Ленка, – что за каждой морщинкой – век жизни…
- Да, – поддержал её один из парней, – я тоже что-то подобное испытал, когда смотрел на него. Кажется, что погружаешься в пучину ушедшего времени, и вот ты уже рядом с ним, сейчас он подойдёт и заговорит… аж холодок по спине пробежал.
Некоторое время шли, молча, потом Лёша, по праву старшего, сказал:
- Завтра надо сообщить в институт…
- О нарушении дисциплины, – не замедлила съехидничать Ленка, но не удостоилась ответа.
Утром из маленького, таёжного посёлка ушла радиограмма: «Найдены уникальные наскальные рисунки. Задерживаемся для детального исследования».
