Значение наследия Великой Отечественной Войны в нашей исторической судьбе трудно переоценить. Можно по-разному оценивать роли тех или иных государственных деятелей, в сопутствующих реалиях и обстоятельствах, по отношению к становлению и существованию нас как нации. Но моральное достоинство нашего народа, будь на дворе 1612-й, 1812-й или 1941-й, остаётся неизменным и непреклонным. Непоколебимой святыней, памятником героической самоотверженности всех безымянных и, возможно, до сих пор числящихся пропавшими без вести, и тех, чьими фамилиями имеют честь быть названы улицы, посёлки и города нашей необъятной Родины, путеводной звездой горит для благодарных поколений Вечный огонь на мемориалах, посвящённых нашим солдатам. Сколь бы парадоксальными и даже кощунственными не казались мои слова, думаю, что тех, чьи детство, молодость и зрелость были опалены 22 июня 1941г. Нападением национал-социалистической Германии, всех наших ветеранов, доживших до 68-й годовщины Великой Победы и полчища тех, кто на своих костях проложил ей дорогу, всех их можно назвать счастливыми. Девятое мая 1945-го года – не просто ещё одна памятная дата в календаре, не просто день траура для тех, чьих семей коснулось горе похоронного извещения, нет, без ложной скромности, это – событие метафизического порядка. Советский воин-освободитель не есть только конкретный человек, не всего лишь обобщённый собирательный образ, больше того, он – символ человеческого идеала, той полноты личностного и коллективного бытия, которое нерушимым бастионом стоит на пути разрушительных и тлетворных веяний времени, к числу которых можно отнести и такое, во всей своей глубине ещё не изученное, явление как фашизм. Вот почему участников и победителей войны, по праву названной священной и справедливой, я нахожу нужным не жалеть, в чём мне видится некоторое снисхождение, а наоборот – гордиться ими, считая их носителями тех непреходящих ценностей, до которых я, а вместе с тем моё да и будущее поколения, должны тянуться и возвышаться над собой. Я хотел бы поставить в данной работе некоторые интересующие меня вопросы и выразить некие измышления. Естественно, что больше они относятся ко дню сегодняшнему, и некоторые вопросы и ответы намеренно остаются недосказанными.
Итак, картина «Восхождение» была поставлена в 1976 году безвременно ушедшей в расцвете творческих сил Ларисой Шепитько по повести белорусского писателя-фронтовика Василя Быкова. Этот художественный фильм резко выделяется по форме и содержанию на фоне разнообразной военно-патриотической продукции советского кинематографа. Выдержанный в суровой, чёрно-белой тональности, он повествует о том, как два партизана – Сотников ( артист Борис Плотников ) и Рыбак ( замечательная роль Владимира Гостюхина ) отправляются на добывание провианта для своего отряда и, вследствие некоторых сюжетных перипетий, попадают в плен к немцам, откуда первый бесстрашно взойдёт на виселицу, а второй вступит в ряды полицаев. Несомненно, что скользкая тема предательства, её исследование и анализ являются художественной целью данного кинофильма, выраженной не только в противопоставлении мировоззренческих позиций двух главных героев, но и в образах второстепенных персонажей. Сейчас существует много любителей, пытающихся обелить фигуры вроде генерала Власова или атамана Краснова, выставить их антикоммунистами, этакими идейными борцами чуть ли не за Святую Русь, всячески прикрывая их антинародную подноготную. Такого рода манипуляции общественным сознанием меня не интересуют. Но существование миллионной (!) Русской освободительной армии есть исторический факт. И если в военное время разговор с предателем короток, то сейчас, из нашего, не столь прекрасного как бы хотелось, далёка, мы должны решить, стоят ли они понимания и прощения. Без твёрдо и неумолимо поставленного вопроса о своём поведении в представленной ситуации, без ясного осознания того, на какие ценности следует равняться, невозможно личностное самосознание, а, значит, и поистине гражданское отношение к сегодняшней действительности, включая присутствие свастик на центральных площадях нашей страны. Отвечая на вопрос Владимира Семеновича «на чём проверяются люди, если войны уже нет?», мы должны освежать нравственную память, осмысливать на уровне не омертвелых формул, говоря словами того же поэта, «что лживо, а что свято».
Начнём, пожалуй, с образа Рыбака, чей характер и направление морального падения блестяще воплощены актёром Владимиром Гостюхиным. Сама фамилия персонажа, звучащая весьма простецки и приземлено, уже говорит о том, что перед нами – народный тип, очень простой, не терзаемый высокими материями мужик. Плох ли он? Можем ли мы вывести какие-либо предпосылки для последующих событий из первой части фильма, где он на пару с Сотниковым бродит по близлежащей местности в поисках пищи? И да, и нет. С одной стороны, не может не вызывать симпатий эта сметивая, весьма деловитая, жизнерадостная натура. Человек с открытой душой, тяготеющий к грешным, земным радостям, он без особого страха и упрёка подчиняется приказу, прикидывая в уме возможность встречи с близко знакомой хуторянкой, запросто заводит разговоры со своим молчаливым спутником, снисходительно смотрит на старосту, сотрудничающего с немцами и демонстрирует достаточную смелость, спасая жизнь Сотникова, завязавшего перестрелку с фашистами. Если обозначить словами главную черту этого, по-своему замечательного, характера, я бы назвал таковой ж е л а н и е ж и т ь и п р и з н а н и е э т о г о ж е л а н и я з а д р у г и м и. Именно в этом и коренится зерно той гнильцы, семя той червоточины, которые разъедают, в конце концов, его душу. И первой весточкой этого, в момент, когда немцы стреляют по укрывшимся на чердаке партизанам, становится леденящий, опустошающий всё внутри, пронизывающий каждую клеточку этого чувственного тела страх. Страх не умереть, нет, ибо, насколько мы понимаем, перед нами человек уже повоевавший и даже готовый положить живот за други своя. Нет, это страх другого, более высокого пошиба: боязнь умереть вот так вот, бессмысленно, как зверь, загнанный в угол, и не по своей вине, не по своей ошибке, а по причине болезненного состояния своего напарника, выдавшего их случайно прорезавшимся кашлем. Трудно не испытывать жалость к этому перекошенному лицу с застывшим, от пугливого отвращения к абсурду происходящего, во рту криком: «Не стреляйте!!!», обращённому не то что к немцам, а к извечной несправедливости судьбы, заставшей его автоматной очередью здесь, на чужом сеновале. Несомненно, это – эгоизм, но эгоизм совестливый, ищущий оправдания не столько в себе, сколько в претензии к беспощадной воле других людей, затеявших эту бессмысленную бойню.
Перейдём ко второй части фильма, являющей собой типичную пограничную ситуацию. Напомню смысл этого культурологического термина. В пору расцвета военной мощи фашистских государств и их сателлитов в буржуазной философии возникло направление экзистенциализма, говоря по-русски,- философии существования. Писатели, причислявшие себя к этому движению мысли, помещали своих персонажей, так.наз. «экзистенциальных людей» в обострённые конфликтные ситуации, на грани жизни и смерти, с целью выявить самое существенное в понимании жизни, удаляя всю наносную шелуху. Например, Альбер Камю в повести «Посторонний» излагает историю человека, осуждённого к смертной казни, а Жан-Поль Сартр в рассказе «Стена» описывает состояние участников Сопротивления, коротающих ночь перед тем, как будут расстреляны Гестапо.
Чем интересна данная ситуация в контексте рассматриваемого нами произведения? Сартр в вышеозначенном рассказе справедливо заметил, что «каждый умирает в одиночку». Если вполне понятная доля храбрости есть в том, чтобы на поле боя бежать вместе со всеми в атаку, ощущая питательную энергетику толпы, то особенная смелость нужна, чтобы высидеть ночь в ожидании смерти и с гордо поднятой головой принять её. У Рыбака таковой не нашлось. В обозе, везущем их на допрос и верную смерть, перед его глазами воображение лихорадочно прокручивает возможность побега и наиболее яркий и чёткий кадр настигнутой вражескими пулями фигуры, навсегда похороненной посреди бескрайнего белого безмолвия. Он не может разглядеть в такой гибели нужного величия, что верно,- только отчаянную бессмыслицу. И он едет дальше.
На допросе перед нами уже полностью растерянный человек, ошарашенно подбирающий и лепечущий ответы на резкие вопросы пытливого следователя. Он, который всегда считал, что своим людям ничего не стоит договориться между собой, ясно видит обречённость своего положения. Лишь мельком брошенное предложение стать полицаем, несмотря на всё отвращение к этому, завладевает умом и сердцем смертника, ибо даёт ни с чем не сравнимую надежду выжить. Слоняющийся на побегушках Гаманюк, постоянно что-то жующий, отпускающий ехидные замечания, и, как мы узнаем впоследствии, имеющий за плечами уголовное прошлое, являет собой яркий образ типичного прислужника фашизма и, может быть, неумолимое будущее самого Рыбака.
Но…надежда ни Жизнь затеплилась в сердце несчастного вояки и овладела им. Решение, подсознательно им уже принятое, требует оправдания у человека, делящего с ним судьбу и даже, в некоторой степени, виноватого в ней. Рыбак излагает свои суждения Сотникову, ища понимания, пытаясь найти в нём ту самую гнильцу, которую он нашёл в себе, но не находит отклика. Сотникову противна даже мысль о компромиссе, потому что подчинить, хоть на время, свою волю этим «сверхчеловекам» с недочеловеческой сутью, значит – идти на сделку с совестью, продать свою душу.
Мы не можем точно сказать, что пережил Рыбак в ту ночь. Возможно, он хранил ещё надежду бежать, возможно, думал ещё потянуть время в переговорах со следователем, быть может даже он пытался смириться с неизбежностью смерти, видя перед собой мужество Сотникова…Но все надежды, вся его смятённая, пытающаяся найти выходы из ситуации, фигура съёжилась, когда следующим зимним утром прохладным могильным ветерком повеяло от приказа вести их на виселицу. Что же, не заслужил он ещё пожить? Что же, никто его за человека не хочет считать? И в этот миг, страшный миг разочарования в Высшей справедливости, в оправданности этой войны, маленький, слабый, грешный человечек совершает великую низость: он просит жизни. Он просит жизни, размениваясь на то единственное, что её может поддерживать: смысл. Это – грех плоти перед духом. Это – грех эгоиста перед коллективом. Это – грех живого перед мёртвыми.
По дорожке низости нельзя сделать шаг. Спасительная тропа проваливается в болото: он поддерживает «эшафот» Сотникова, он ещё стремится бежать, но – куда??? – от своей совести не убежишь. Даже запоздалое решение разделить всё-таки долю мучеников, самовольное решение повеситься, приговор самому себе не осуществляется. Жизнь ставшая преступлением, обрекает самое себя в кандалы, становится наказанием. Человеку, которому ни за что не хотелось умирать, становится незачем жить. Перед нами – ужасающая трагедия человека предавшего
