вдруг жарко. Он вскочил, крикнул: «Танька, ты самая, самая лучшая…» и прыгнул в воду. Брызги разлетелись во все стороны; когда он вынырнул. Лодка раскачивалась далеко в стороне, и солнце блестело ему прямо в глаза. Он зажмурился, и ему казалось, что оно подмигивает ему, подбадривает.
- Будь смелым, Генка, - передавало своими лучами солнце.
- Будь сильным, - шелестели волны.
- Славная девочка Таня, - подмигивало солнце.
- Плыви скорее к ней, - шептали волны.
Генка перевернулся на спину. Синее, синее небо было над ним. Его глубина сливалась с глубиной моря и отражалась двойным сиянием. Волны перекатывались через Генку, ласкали, убаюкивали.
- Генка…а…а…а, - слышался вдалеке голос Тани.
- Слышишь, это она зовёт. Плыви скорее к ней, - ласкалось море, - не заставляй ждать, плыви.
- Генка, ну что же ты? – раздался над ним голос Тани. Он перевернулся в воде. Она сидела в лодке прямо над ним, серые глаза смотрели на него красивые и близкие.
- Таня!?
- Ай, ай, Генка! То меня хотел утопить, то сам решил утопиться. А ну, марш в лодку и без фокусов. Бери вёсла и раз…
Генка грёб. Злые брызги вылетали у него из под вёсел и лодка неслась едва касаясь воды. Казалось, волны сами несут её. Он ждал, что Таня скажет что - то другое, что он и сам не представлял, но только не станет смеяться над ним, а она…А она молчала. И Генка грёб, уставившись себе в ноги, и лодка неслась, и ему казалось, что волны шептали: «А как же так выходит, Таня?»
Таня смотрела в это время на Генку, и лукавые обычно глаза её были только красивые и добрые.
- Стоп машина! Приехали.
Лодка с ходу врезалась в песок. Таня выскочила, повернула корму на берег.
- Генка, а Генка, - позвала она. – Приехали.
Он сидел в лодке, смотрел вниз и сжимал вёсла.
- Генка, глухой! – смеялась Таня.
- Чему она радуется, - думал он, - Ей весело, что я…, что она поняла, что я…И сколько раз себе говорил, что и думать не надо. Дружим, и отлично! А тут сболтнул и вообразил, что она должна как - то откликнуться. И естественно, она права и ей весело видеть мою дурацкую рожу и она смеётся надо мной. А я так глуп, что переживаю. Хотя, что я ей скажу... Один, побыть одному…
Генка выскочил из лодки и, не взглянув на Таню, быстро, почти бегом зашагал вдоль берега.
- Генка, ты куда? – удивлённо крикнула ему вслед Таня, но он не оборачиваясь уходил дальше и дальше.
- Пусть смеётся, - думал он, - пусть. Пусть я не такой, как те ловкие мальчики из лагеря и не умею сказать слова, какие они говорят не задумываясь… Каждое из таких слов мне кажется таким значительным, что сказав его, я должен быть навсегда с той, которой его сказал… И что же мне теперь делать… - Он упал на песок и раскалённые высокогорным солнцем песчинки обожгли его опалённое зноем и вырывающимися слезами лицо. – Пусть смеётся…, - шептал он. – Пусть. – И выкатившиеся слезинки перехватило и высушило горячее дыхание берега.
Был полдень, когда он вернулся к лодке. Таня лежала в тени приподнятой на один бок лодки, закрыв лицо своей соломенной шляпкой.
- Генка, это ты? – окликнула она, когда скрипевший песок под его ногами достиг её слуха.– Ты зачем убежал, разве я тебя обидела? Молчишь! Ты злой и сделал мне очень больно.
- Я! Тебе? Да я…,- задохнулся Генка.
- Что ты?
- Да так, ничего, - Генка вспомнил свои «песочные бдения» и решил быть выдержанным.
- Слушай, ты сказал, что « я самая лучшая в мире!». Это правда?
Генка кивнул
- Я ничего не слышу. Почему ты не отвечаешь?
- Таня, ты самая хорошая девочка в мире, - сказал Генка. Помолчал и добавил. – И если тебе нравиться, то можешь смеяться. Я больше не буду убегать.
- Мне нравится, - сказала Таня. – Подойди ко мне.
И когда он подошёл и присел рядом, она откинула шляпу, обхватила обеими руками коротко остриженную Генкину голову, притянула к себе и крепко поцеловала его в обветренные губы. Потом оторвала от себя его ничего не соображающего, замутившегося и легонько оттолкнула. От толчка он перевернулся через себя, потом ему пришла мысль, что на руках ходить удобнее. Сердце его отчаянно колотилось, ему казалось, что удары эти слышны на другом берегу и чтобы как - то унять охватившее волнение, он кинулся в спасительные волны. Таня засмеялась и прыгнула за ним.
Время, место, пространство, Таня стали для Генки неразделимы. Волны Иссык –Куля и небо, день и ночь, утро и вечер соединились в одно целое и в центре всего была Таня.
- Генка, очень любишь меня?
-Не знаю.
- Как не знаешь? – тревожно сказала она, улыбка медленно сошла с губ, лицо стало жёстким и усталым.
- Нет, нет. Не то и не так. Я ещё не знаю, как представить слово «люблю». Его так часто повторяют. Если это то, что хочу всегда видеть тебя, смотреть в твои глаза, исполнять любое твоё желание, если по одному взмаху твоих ресниц я готов пойти куда угодно и на что угодно, если я не представляю завтрашний день без тебя, без этой улыбки и этих глаз, лукавых и ясных, как иссык – кульский день. Я хочу взять тебя на руки и нести через эти горы и равнины, через время. И если всё это вмещается в короткое слово «люблю», я готов повторять его каждое мгновение. Я люблю тебя, Таня, очень люблю.
- Поцелуй меня, Гена.
Однажды Генка не приходил на берег весь день. Таня бродила по берегам одна, сердилась, скучала, беспокоилась, снова сердилась. Он пришёл вечером, усталый, поцарапанный и счастливый.
- Противный мальчишка, где ты пропадал? Отвечай сейчас же и только правду.
- Вот, - сказал Генка и протянул Тане тройку эдельвейсов бережно укутанных в стебельки суховатых заоблачных трав.
- Генка…, - только и сказала она, и пропащий день её снова заискрился блёстками. И столько нежности было в глазах, что Генка мгновенно утонул в их глубине. Он сразу позабыл, как дрожали его коленки, когда он никак не мог нащупать надёжную опору на вертикальной скале, забыл, как пробирался под ледяной струёй водопада, забыл, как обломился ненадёжный сучок и он улетел в колючие кусты. В это мгновение он готов был бегом пробежать все скалы Тянь – Шаня, собрать все эдельвейсы и усыпать ими эту девушку, лучше которой быть не может.
В отряд как обычно, он пришёл поздно. Его поджидал отец. Он сидел не чурбаке, опустив руки на колени и задумчиво смотрел на огонь догорающего костра.
- Пришёл, старик! – сказал отец, заметив появившегося из темноты Генку. – Долгонько изволил пропадать.
- Ну и что!?
- Да так. Давно тебя не вижу, – и кивнув на обрубок дерева рядом с собой, добавил, - садись.
Генка сел и посмотрел на отца. Тот сидел, медленно потягивая дым из прокуренной, видавшей виды трубки и всё также внимательно смотрел на огонь. Он сидел не шевелясь и думал о чём –то своём. Взгляд у него был безучастный, отрешённый. Генка впервые вдруг осознанно заметил седину в волосах отца густо заполонившую могучую отцовскую голову, глубокие морщины, прорезавшие лоб и усталость тяжёлых надёжных рук, сжимавших сейчас маленькую старую трубку. Генка всегда видел в отце мужественного сильного человека, который был примером ему во всём и никогда не думал о нём как просто о человеке с обычными для людей поступками и страстями.
- А ведь и он кого - нибудь любит? – неожиданно подумал Генка и вспомнил как он, неизвестно почему, не хотел видеть женщину, часто появлявшуюся у них в доме несколько лет назад. Отец тогда мало с ним разговаривал, бывал мрачен. А потом женщина перестала появляться.
- Неужели я был виноват, что отец не женился больше? Эх, отец. Разве можно обращать внимание на капризы таких глупышей, как я! - Генке так стало жаль отца, что он позабыл о себе и о Тане
- Вот так, старик, - раздался голос отца. – Я же тебе говорил, что нам нельзя влюбляться. Придётся проститься тебе со своей русалкой. Завтра уходим за Каракол, на другую сторону озера и тебе надо будет включаться в работу..
- Как уходим! Почему уходим? Я ничего не знаю.
- Да так уж. Не хотел тебя тревожить, а ты ничего не замечал.
И отец снова отвернулся к костру, думая о чем- то своём, далёком. Так думал о нём Генка и был полон бурей противоречий, закрутившихся в нём, в которых перемешалась жалость к отцу, жалость к себе от ожидаемой и неожиданной разлуки с только что обретённой любовью, и боль за оставляемую также неожиданно для неё в полной непонятности Таню.
- Я на берег, - отец, скоро вернусь» - крикнул Генка и скрылся в темноте.
А отец думал не о себе, а о нём.
- Эх, Генка, - думал он. – Вот и ты повторяешь меня. И тебе приходится уходить от любви. А дождётся ли тебя твоя любовь? И если нет, если не было любви, тебе всё равно будет казаться, что виноват ты и долго ещё будешь вспоминать об этой потерянной мечте. А может, всё будет иначе и тогда ты будешь вспоминать день разлуки как первый из дней, который тебе надо прожить перед будущей встречей.
Генка летел к лагерю, где жила Таня, в ужасе. Они ни о чём не задумывались. Он знал, что она из Алма – Аты, она знала что он из отряда. Ни фамилий, ни адресов. Но палаточная база отдыха спала. Сторожа не позволили пройти « Что же, завтра буду в шесть утра», - сказал себе Генка и вернулся в отряд.
Весь остаток ночи в тревожном сне Генка терял Таню. Она то убегала от него, то искала его, но они никак не могли встретиться. Он часто просыпался, чтобы подняться в шесть и слетать к Тане. А когда шесть пробило, он крепко спал. Проснулся он от настойчивого встряхивания за плечо. Над ним стоял отец.
- Вставай, и живо прощаться к русалке. Семь часов уже. Машины пришли, начинаем грузиться.
- Ты лучший в мире отец, - закричал Генка, обнял его и чмокнул в щёку.- Я вихрем
Генка влетел в Танин лагерь, но его полёт остановил знакомый пацан:
- Не спеши. Она уехала на экскурсию в ущелье. Вчера вечером с турбазы пришли инструкторы, устроили шухер – в общем обставили, что это у наших горожан единственная возможность увидеть настоящие горы и все ринулись. Автобус за ними пришёл в пять часов. Так что жди до вечера.
Действительно, половина палаточных домиков были пусты. Генка попросил у паренька листок бумаги. «Таня! Я с отрядом ушёл на другую сторону озера. Вернусь. Жди. Отряд № ….., ..управления…, ..кого края…, …ов Геннадий… ». Затем зашёл в домик и положил листок под вазу с цветами.
- Подскажи Тане, что я записку оставил, - сказал он своему знакомому.
С экскурсии Таня с мамой вернулись вечером. Действительно, всё было очень интересно и красиво. Но все очень устали и хотели спать.
- Я купнусь, - сказала Таня матери и убежала на озеро.
- Купнись, - сказала ей мать и подумала, что хоть сегодня будет дома, а не с этим неизвестно откуда появившимся сорванцом. Хорошо, что послезавтра уеэжаем и вся озёрная любовь закончиться. - Она поправила скатерть на столе и увидела записку. - Так… Ну, совсем хорошо. Он ещё и сам отвалил. А записку я вот так. - И она разорвала листок бумаги на мелкие кусочки.
Таня вернулась быстро, с мокрыми волосами, посвежевшая.
- Мама! Мне оставлена записка, ты не видела.
- Какая ещё записка!
- Мне сказали. Гена приходил утром.
- Ничего не знаю.
- А это, - Таня увидела клочки бумаги, которые мать не успела выкинуть со стола. - Зачем ты, мамочка. - Она опустилась на кровать и заплакала.
- Не плач, девочка, - присела к ней мать и обняла за плечи. - Он уехал, мы уедем. Было весело и хорошо. Он же совсем мальчик, а ты осенью выйдешь замуж…
- Никуда я не выйду! – сорвалась на крик Таня. – Не нужны мне твои женихи. Я Генку люблю.
