Яблоко матово светится в лучах полуденного солнца, пробивающегося сквозь яркую, прозрачно - изумрудную листву. Большое, покрытое капельками только что прошедшего тёплого, августовского дождя, испещрённое поперечными полосками бордового, жёлтого, и светло-зелёного цвета. Оно манит, притягивает к себе взгляд, и я стою завороженный его медовым и восковым внутренним светом.
Мокрый стол из плохо оструганных, потрескавшихся и посеревших от времени досок, как старинное зеркало отражает в лужице дождя крутые, бугристые его бока, и мои маленькие ручки тянутся с нетерпением к нему. Взять его теплый шар в руки и откусить его брызжущую сладким соком мякоть. Но… мне уже три года, и я понимаю что этого сделать нельзя. Яблоко из фарфора.
Оно так…так похоже на настоящее, живое, так тщательно расписано тоненькими кистями, что когда мама протянула мне его, и я разочаровано понял что его нельзя есть, она звонко рассмеялась.
- Это не простое яблочко, оно играет музыку, вот смотри.
Она легонько покрутила его между тонкими ладонями и поставила на стол, под раскидистыми ранетками, растущими в бабушкином саду. Раздался негромкий звон, будто запела тоненькая, как швейная иголочка - комариная флейта. Её негромкая мелодия постепенно изменялась, и медленно становилась похожей на пчелиную песню, а потом на гудение большого, лохматого шмеля, через минуту яблоко затихло издав легкий-легкий шелест.
- Это тебе… тётя Даша подарила, твоя крёстная мама, - говорит и гладит меня, по светлым как лён волосам, мама. Тетя Даша, моя любимая тётя. Есть у меня и другие тётки, но молодые они слишком, одна ещё учится в школе, вторая только что закончила школу. А эта настоящая, большая, такая что не хватает обеих рук чтобы обнять её теплые ноги. У неё густые чёрные волосы до пояса, яркие алые губы, и добрые, смеющиеся глаза. Она всегда пахнет сладкой булочкой. И громко хохочет, обжимая меня своими мягкими ладонями, когда слышит, как я неправильно выговариваю слова. И ещё у неё есть большая, красивая книга в которой написано и нарисовано много сказок. Иногда она мне их читает своим льющимся как мёд голосом, и переводит изредка встречающиеся непонятные, украинские слова.
Только она могла подарить мне такой красивый и загадочный подарок. Так я и слушал музыку до вечера, раскручивая время от времени красное яблоко, и уснул зажав его в ручонках.
Проснулся я утром с радостным чувством. Яблоко… У меня есть поющее яблоко. Но в моей радости появилось ещё одно чувство. Утром вместе со мной проснулось зудящее в моей голове любопытство. Кто же сидит там внутри? Что за маленький музыкант, все время играет на маленьком инструменте, когда его не разбуди. Хоть среди бела дня, хоть ночью, и кто, и зачем его так спрятал? И что у него за инструмент, может маленькая гармошка, или крошечная скрипка? А что он ест, а что пьёт? И когда выходит погулять? Ночью пока я сплю? Непонятно…. Если яблоко сильно потрясти – то слышно как внутри что то легонько постукивает. А если сквозь него посмотреть на яркое полуденное солнце, то можно заметить что внутри у него что то темнеется, словно семечки в перезревших, налитых соком бабушкиных ранетках. Долго мучила меня эта странная неразрешимая загадка.
Зная мою исследовательскую натуру, мать разрешила мне поиграть яблоком только несколько дней, и потом спрятала его на самое дно, в дальний угол комода. Туда где лежали тяжелые белые скатерти, и такие же тяжёлые цветные пододеяльники. Но вопрос возникший у меня один раз, уже не давал мне спокойно играть яблоком, когда время от времени оно все же попадало мне в руки. А время текло неторопливо, и оставалось в моей памяти короткими картинками, которые мне легко вспомнить, но трудно описать на бумаге.
Вот новый год. Вот ёлка, с запахом горьковатой смолы и хвои, которую я просидел на руках у матери, потому что снизу мне ничего не было видно, и меня могли сбить с ног, и уронить на пол дети постарше. Помню даже маленькую, твёрдую шоколадку в голубой обертке которую мне вручила пожилая снегурочка с оранжевыми губами. И сразу после этого вечерняя улица, с огромными падающими хлопьями снега, и самое вкусное в мире эскимо, на пахнущей ёлкой деревянной палочке. Снег валит такими огромными снежинками, что уже на пол пути к дому мы превращаемся в дедов Морозов и Снегурочек и в нескольких метрах от себя ничего не видим. Такой снег был только в моём детстве.
Но не один снег и не только снег запомнился мне так ярко. Лето… Я выхожу из прохладной тени сеней на жаркий солнцепёк большого, бабушкиного двора. В руке у меня сладкая печенюшка. По двору важно ходят огромные черно-оранжево-коричневые куры. Если кто то и чувствует себя во дворе полным хозяином то, это несомненно огромный оранжевый петух со своим гаремом. Куры имеют право бесцеремонно садиться к дедушке на плечи, когда он выходит их покормить. Они с бесстрашной наглостью клюют еду из личной чашки дворового Шарика. В общем под защитой своего вождя чувствуют свою полную безнаказанность. Одна из них подходит ко мне, и очень больно наступив своей костлявой лапой на мою босую ногу, вырывает из моих рук квадратик печенья, пребольно при этом прищемив мой палец твердым как жесть клювом. Я заливаюсь слезами, и бегу к маме которая что то стирает возле бани. Она вытирает мне слезы теплыми, мокрыми руками и вручает мне другую печенюшку. Но, какие были большие куры! А каким красивым - петух! Сейчас таких не бывает….
Я потихоньку, помаленьку подрастал, и уже к пяти годам знал, что в игрушечных грибочках которые надо полить водой, чтобы они подросли – кроме ваты похожей на жёсткую мочалку, ничего нет. Что в металлической божьей коровке очень много пружинок, шестерёнок и колёсиков, которые не возможно сложить вместе, если их один раз разобрать. Я был очень любознательным малым. Но яблоко всё ещё оставалось неразрешимой загадкой.
Оказывается, его ещё в начале века привёз с русско-японской войны дедушка моей любимой тёти. Его портрет с закрученными кверху усами долго удивлял меня вычурной, литой, позеленевшей, бронзовой рамкой. И им играла ещё тётина мама. Что раньше на яблоке был ещё зелёный, блестящий листочек, который моя тётя отгрызла сразу как только у неё прорезались зубки. Фарфоровый листик был не толще настоящего листка. И теперь от него осталась еле заметная вмятина на красном боку. И что когда тетя была совсем маленькой один раз она утопила его в колодце, и нашли его только через год, когда колодец чистили. И тем настойчивей мне хотелось узнать – как же оно устроено? А может там внутри маленький патефончик с крошечными пластинками? Тогда как и кто его каждый раз заводит? И вот наконец решающий день настал!
Я дождался когда матери не будет дома, и достал яблоко из маминого комода. Вот он центр моих искушений и раздумий! Но скоро я узнаю всё! Где молоток отца?
С первого раза оно почему-то не разбилось. Только далеко укатилось по утоптанной земле двора, переливаясь многоцветными боками. Словно не желая выдавать тщательно хранимую тайну, старалось убежать, спрятаться от несмышленого, маленького варвара. Но во мне уже пробудилась древняя жажда познания, и не менее древняя жажда разрушения, я не мог остановиться. Сдалось оно только после четвёртого или пятого удара. Надрывно дзинькнуло, и раскололось на четыре части.
Моё разочарование накрыло меня с ног до неровно стриженной макушки, как пыль накрывает придорожную полынь. Я отбросил тяжеленный молоток и нагнулся пониже. Внутри яблока ничего не было – ни маленьких скрипочек, ни крошечных пластинок, ни даже колесиков с пружинками, только небольшой, обкатанный до зеркального блеска, бронзовый шарик. Я был горько обижен и обманут. Яблоко внутри было пустым и идеально круглым. Всю прекрасную музыку создавал шарик, катающийся по гладким стенкам яблока. Прости меня любимая тётя, прости меня мамочка, но как же я был разочарован в предчувствии маминых вопросов, на которые у меня не было ни одного ответа, сулящего мне благоприятный исход. Накрапывал тёплый дождик, ласковый и светлый как улыбка моей любимой тети.
А осколки я зарыл у бабушки в саду, под густым, колючим крыжовником, возле бани, с тайной, детской надеждой, что может быть оно когда нибудь прорастёт. Моё прекрасное, фарфоровое, поющее яблоко.
