прежнему.
Поэтому не обращают внимания на двоих чумоватых археологов буден, - удумавших докопаться до запретных снов городской площади.
Подумаешь, кто только не ворошил раны Матери.
Пусть себе копошатся в плотных осенних сумерках – Никакой и Прежний.
Так решили граждане, - умудрённые площадной памятью.
Теперь безбоязненно могут вскрывать археологи раны Матери, - доискиваясь фарисейской сути в причитаниях осени.
Вгрызаются копатели в плащаницу Истории киркой и лопатой – точно зубы голодного лётчика в шоколад.
Кулинары ноябрьских истин склеивают из осколков прошлого облик Истории, - от срама которой защиты нет.
Так появилось у горожан время подлинное.
Срамное, правда, - но прикормленное.
Всё угрызистей вкапываются ушкуйники в боль материнскую, - всё азартнее ворошат корни зубастой памяти, - надеясь застолбить в Истории образ подлинного времени – срамного времени.
Наблюдают за работой археологов чёрные птицы.
Взгромоздилось племя кар-мужиков и кар-баб на облезлые кровли деревьев – разносят по Городу правдивые новости.
Вороны на разные толки отпускают остроты желчные и плюют вниз.
А внизу, на потеху вороньим птицам – дуралесят люди.
Из всех, кто всерьёз занимается делом, углядели вороны только двоих – с мокрыми спинами.
Без продыху вырывают Никакой и Прежний из души Матери вопль о Сыне.
Не зная хребта, проламывают кроты-археологи в чёрных днях приземистой недели чёрные дыры.
Готовят услужники площадь к СОБЫТИЮ.
Только всё равно: не отослать никого к тому, - к чему душа не расположена.
Если озабочен банкир прибылью, - топтать ему дорогу мытарей до абсолютного отвращения к жизни.
Если хозяин эфира балует удушающим словом, - болтаться ему самому вздёрнутым, - между чёрным и чёрным.
Просто привычный способ сожительства с миром подлунным предполагает капитуляцию духа.
Ибо желания, - распятые на кресте позорном – житница притчи земной.
Вот и полощется над Городом долюшка лунная, - вот и подстилает себя память-матушка под ноги людей площади.
Увязает лес человечий в озабоченности мировой, - ищет любой возможности урвать привилегий от распятого времени, - подставляется под ссыкучую струйку чиновных людишек – в ожидании подачек.
Толку ноль, зато отмываться от запахов Кучи – одни убытки.
Да, близок локоток, - а за так не куснёшь даже бабий задок.
Гласит правило.
Тащится люд площадной от жизни кусачей.
И жёны чинушек тащатся от благ многогранных: с поминальным душком – но без ограничений.
Радуются сучки псовы смекалистой жизни.
Смердящие псы довольны собою.
Можно сказать, в жизнь уложились людишки чиновные, - на зависть соседям и дальним родственникам.
Пусть себе тычут сограждане в спину нервными пальцами, и дышат завистливо.
Срам, срам…
Некоторые даже вслед могут плюнуть, - обсуждая промеж себя отечественные новости – ну и что?
Если честно, так каждый хотел бы поймать удачу за дойки священные.
Да, воздастся, - верующим в реальность своего времени.
6.
Глотает западный ветер пределы времён, - поедает свинцово-тугую хлябь ноябрьских сновидений – аппетит завидный.
Подельник четвёртой власти выворачивает взгляды людей на события каждодневные профессионально, - проявляет ракурс недели – злобасто.
Четвертует фармазон-темнила боль материнскую с неподдельным азартом.
И вездесущий телепроныра размешивает боль со льдом, - пичкает холодящим коктейлем доверчивых телеграждан – те в отпаде!
Но пришёл срок.
И повелел Верховник людям площади прислушаться к дыханию рыб, - выскочивших на берег земной в подлунный час.
Чтобы понять, наконец, символ семидневной недели – меру пространства ошеломлённого.
Разговор не идёт о единомыслии.
Не может быть даже двух совершенно одинаковых людей, - так и память площадная имеет привязку к своему, - прикормленному источнику веры.
Ну, а путники, вскормленные росой – мудростью судят о Дне грядущем.
Взгляните на смирение ветвей морских – на хранилище сердец человеческих.
Поищите, - может и вам место найдётся среди рыб, - выброшенных на берег обновлённого сознания.
Не отворачивайтесь от судьбы, - которой одарил вас дух.
Ведь он не транжирил время, - пока вы подбирали соответствующую маску к выстраданному площадному облику.
Пусть терзаются люди Книги верой каждого дня, - поклоняются Богу своему – обиженному.
Ибо человеку без веры нельзя, - хотя б и обиженной.
Ибо едина для всех площадная долюшка – память скорбная.
Кто не понимает, о чём речь идёт, - наскоро молятся перед смертью.
Побеждают День припадками сообразительной совести.
И служители лживых слов помогают данникам времени сориентироваться в пространстве разделяющем: сбрасывают в нижние слои атмосферы тонны правдивейшей информации.
Всякое событие вздёргивают на крест, - каждое представление венчают безоглядной пошлостью.
Главное – донести, проинформировать.
Пока не захлебнётся мир людской в трясине вязких слов, - пока не разразится человечество единым голосом, - плавно переходящим в истошный крик о помощи.
Тогда на крик обречённый поспешат насильники, - потому что на кучу говёную слетаются мухи.
Стараются информаторы – гадят.
Пережимают всё чаще, - но им мало.
Чёрный платок ночной уже давно укрыл безысходностью лицо Матери.
Поплёвывают вороны правдоподобной информацией сверху вниз – долг гражданский исполняют справно.
Нарабатывают толпе специфическое понимание Ситуации, - некоторые аспекты Дня сегодняшнего преподносят не абы как, - а с апокалиптической точки зрения.
Человеческое ничто – эти податливые листы бумаги – изводят тоннами на дело подлой надобности.
Пропитывают, пропитывают нижние слои атмосферы всеохватной тоской, - оскаленной по-волчьи на жизнь.
Балуют крутым словечком.
Сероводородисто вглядываясь в будни, - пророчат конец всему.
Они и по сей день – плюют и каркают.
Каркают и плюют.
Со страниц газет и с телеэкранов каркает воронье и плюёт в души обывателей.
Обозреватели нижних слоёв атмосферы облизывают глаза и уши озабоченным гражданам мира – слюной ядовитой.
Впрочем, информационный потоп давно ожидался.
7.
Науськивают вороны людей.
Друг на друга и всех на одного.
Главное, чтобы побольше убийственной правды.
Главное, чтобы привить народишку комплекс вины, - и особой значимой дурости.
А народ, что баба без мужика – доверчив до идиотизма.
Шарит, шарит бесстыже глазами жадными, - выискивая своего чужака среди кутерьмы повседневной.
И будьте спокойны: верующие не упустят свой шанс – вздёрнуть крик Матери на крест позорный.
Вон, видите: рыскают землячки в толпе, - добро вглядываясь друг в дружку.
Встречаются взгляды людей – таранят воображение.
Виновато свесился со стрелы башенного крана шут-проказник.
Раскачивает шут над ошарашенной площадью крюк железный – кверху ногами.
Остальные шуты хи-хи-икают.
Стрелки городских часов то бегут, то на месте топчутся – им навстречу несутся вскачь столетия.
Но мимо, - мимо креста проскакивают, - придавленные виной фигурки людей. Оказывается, - никто не хочет увязнуть в площадном времени.
Никто не хочет стать кирпичом стены, - сбрендившей от плача.
Чёрный платок Матери – глаза прочь.
Увяз в ночь Город. Исчезли тревожные силуэты глухих вопросов.
А всё как-то боязно – всё долой.
8.
Наконец сон пересилил – сожрал явь.
Ночной Город сожрал плач поздней осени.
И каждый из горожан удовлетворенно признал: да, я – верующий.
Каждый самодовольно признал: нет, - не я человек-слово – божье слово.
Конечно, теперь-то любой знает: имеющий собственное мнение, - глубже всех увязает в трясине подтверждений.
Поскольку личный опыт – бег по кругу.
Получив право на жизнь – человек прав по определению.
Главное, не дрогнуть. Не отказаться от дороги своего Начала.
Ибо минута познания – преодоление трясины сознания.
Мимо, мимо людей площади проходит Часослов.
Его сопровождает мальчишка.
Оберег уже не малыш, - но ещё напрягает гласные.
Сохраняя в памяти меты времени, - идут попутчики своей дорогой, - не дожидаясь истечения Срока.
Всё, кажущееся быстротечным и неприметным, - ложится на плечи грузом ответственности.
И нынешний день уже вплетён судьбой в ритм предстоящих событий.
Просто увидел Часослов духовную птицу своей дороги – Триединство Российское.
Оставил игры в иконы православные.
Прочертил грань между реальностью и иллюзией, - учёл на каждом этапе возможностей законы выживания.
Какую судьбу определил России вестник будущего?
Какое назначил время?
На эти вопросы ответит ковчег мыслепространства – Белая веда.
А пока радуйтесь люди голосу духа Времени, - созидающего энергоструктуру земли приливами доброго участия.
Чьё-то сердце в созвездии Стрельца из вселенских понятий строит единую дорогу веры.
Поскольку вселенская вера – сила чрезвычайная.
Не помышляя о вчерашней истине, - перенеситесь, хотя бы в мечтах, на просторы этой дороги.
В который раз, - не смея отречься от людей, - призывает Матерь Мира отказаться поборников срамного времени от веры площадной.
Ибо назначение креста, - соединяющего женщину и мужчину – огонь Всевышнего.
Ибо сияние чакры вдохновения – Слово Единого.
Гласит правило.
Не часто встречаются взгляды людей в обусловленной точке схода, - но часто встречаются взгляды, - совпадающие в отношении двух сил.
И горожане всё чаще недоумевают, - почему так внезапно приходит Расплата?
Почему так нежданно приходит Срок отвечать на вопрос, - на который нет ответа?
Наблюдает Часослов за людьми – головой качает.
Вглядывается с интересом в шумливый прибой морской.
Изучает украдкой выражение лица и походку художника, - проталкивающегося сквозь толпу горожан навстречу каким-то своим событиям.
Оберег-мальчишка от Часослова ни на шаг: стреляет озорно глазами на суетливый раздрай в море человеческого времени.
Знает пострел: каждому своё время, - но всем – единое.
9.
Маленькой серой птицей притулилась площадь городская в ногах ратуши.
Без толку хлопочет птичка серыми крыльями буден – старый, выживший из ума еврей пристает к прохожим.
Рассказывает Шулепа неверам, - что был он когда-то богат и знатен.
Брошенный кем-то на площади отрывной календарь хлопочет заляпанными грязью страницами, - означая сон плащаницы чёрными цифрами.
Чёрные фигуры людей бестолковят опавшей листвой – по часовому кругу проносятся тени столетий.
Книга площадная – колесо Сансары.
Стена плача – воздающая память.
Кровоточат незаживающими вопросами раны Матери, - скорбящей по осени поздней.
Мимо, мимо пробегают годы и люди – мелькают чёрные циферки.
Но на красные дни недели люди всё равно умудряются откушать «беленькой».
Всё как всегда.
Как всегда газетёры размазывают уклончиво вопрошающий силуэт Времени. Похоже, вороны и сами не осознают истинный масштаб материнской боли.
Звонари буден переписывают, - плюясь и каркая, - страницы Истории, не вникая в бред сумасшедшего еврея.
А ведь Шулепа действительно был когда-то богат и знатен – старожилы нарвские помнят об этом.
Но бытописцы плюют на память человеческую.
Переписывают Историю, - согласно новейшему курсу мировой валюты.
Ловчат делованы, чтобы не отстать от жизни.
Желают гонорар иудин иметь здесь и
