не хуже, когда станет матерью и отвлечётся от эфемерных артистических страстей, а нам и подавно без неё будет хорошо.
- А если не родит? – засомневалась Мария в целесообразности затяжной и неопределённой перспективы всеобщего благоденствия.
- …то, вдоволь насладившись её оберегаемыми телесами, Аркаша и сам, опомнившись, вылезет из-под колпака, и тогда надменная жрица будет свергнута свыше. – Разгорячённая собственной идеей, Верка засунула в хищную пасть сразу половину последнего бутерброда, быстро прожевала, проглотила и деловито распорядилась деталями: - У Анюты есть знакомая аптекарша… - и непосредственно Анне: - Возьмёшь что-нибудь поэффективнее, натолкаешь в свои худдоги, а уж подсунуть ему их ничего не стоит – он сам к тебе липнет, когда ты их жрёшь не в меру. Видно, Элизабет не очень-то балует мужика вкусной и вредной пищей. Сделаешь?
Секс-киллерша недолго раздумывала:
- А что! Запросто! – и засмеялась звонким серебристым смехом паиньки-девочки. – Чего не сделаешь ради процветания родного искусства!
- Вот и молоток! – похвалила Верка и, не дав заговорщицам опомниться, быстро пробормотала: - Кто за? Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно! Замётано! Обмыть бы классную задумку. – Взяла пустую бутылку, заглянула в горлышко на пустое донышко и с сожалением поставила на стол. – Да… – выдохнула, словно после тяжкого труда. – Нечем!
Обессиленные криминальной думой богемные интеллектуалки замолчали, не глядя друг на друга, и вовсе не потому, что устыдились затеянного.
- Я вот ещё что подумала, - прервала затянувшееся молчание щепетильная хозяйка, - нельзя ли нам дополнительно натравить на приму Валерьянчика?
- Точно! – обрадовалась новой идее неуёмная Верка. – Нажужжать ему мимоходом, что Элизабет млеет от него, и стоит ему показать, что и он неравнодушен к её прелестям и, главное, к талантищу, как она падёт в его объятия. Он, идиот, поверит: бог красивых особей мужского пола, впрочем, и нашего тоже, обделяет умишком, посчитав, очевидно, что при их смазливости ум им ни к чему. – Верка коротко и задорно хохотнула. – И Аркаше надо осторожненько намекнуть, что у него растут рога.
- А ты знаешь, мне кажется, что Ё-Лиза и на самом деле положила глаз на Валерку. Иначе, зачем бы ей в каждом спектакле делать его своим сценическим любовником? Видно – приятно. – Мария Сергеевна и сама удивилась неожиданной догадке. – Так пусть же он станет им в натуре! – и тоже злорадно засмеялась.
- Ага… - накуксилась, скривив полные губы, Анна. – Аркадий Михайлович как узнает, так и выпрет Валеру из театра. Жалко! – Она даже хлюпнула аккуратненьким носиком.
- Чего жалеть-то? – с досадой прикрикнула на неё Мария Сергеевна. – Ты что, тоже на него глаз положила? – Её в затее больше всего радовало то, что втюрившись, слабосильный нахалюга перестанет тревожить её по вечерам.
- Вот ещё! – возмутилась Анюта, но как-то не очень искренне.
- Смотри! – пригрозила Мария. – Алкаша пригреешь!
- Ну, уж так и алкаша! – неожиданно встала на защиту гладколицего героя Верка. – А кто среди нашего брата не пьёт? Работёнка-то нервная! Все цедят! По мере возможностей. – Помолчала чуть и добавила: - Кроме нас. Да и то потому, что нечего, - в третий раз с сожалением подняла пустую бутылку. – Мария! Ты в следующий раз, когда вздумаешь приглашать, бери настоящее пойло: водку или, в крайнем случае, коньяк, а не эту бурду. – Мария Сергеевна никак не ответила на наглые притязания взбудораженной заговором дорогой гостьи. – А Валерку Аркаша никогда не уволит.
- Это ещё почему? – слабо удивилась жмотливая хозяйка.
- А потому, - объяснила театральный психолог, - что Лизка не позволит, не даст в обиду платонического красавчика. Разве она не нормальная баба? Ей, как и всякой другой, тоже хочется, чтобы вокруг увивались обожатели и чем больше, тем приятнее. Вот ты, Машка – недотрога, и то приютила незнакомого таёжного вахлака. – Мария Сергеевна слегка покраснела, но защищаться от правды не стала. – Что поссорятся Аркадий с Лизаветой, так это точно, а нам того и надобно – пусть сами рубят под собой общий корень, легче выковыривать. Так что, Марья, действуй, эта задачка тебе по силам, - и, довольная возросшим заговором, засмеялась, ободряя иезуиток.
- Ну и лады! – согласилась хозяйка. – Финита! Освобождайте территорию – поздно уже. – Она боялась, что вахлак опять позвонит в их присутствии.
Расцеловавшись, подельницы, наконец, расстались, весело и заговорщически поглядывая друг на друга.
Мария Сергеевна, прибравшись на кухне, прошла в спальню и улеглась на кровать, тяжело вздохнув. На душе было гадко и черно. Она совсем не была убеждена, что зло можно искоренять злыми и подлыми методами, и потому злилась и на себя, и на псевдоподруг, и особенно на того, кто так и не соизволил позвонить, хотя прошло уже более часа. «Спит, наверное, зверюга», - подумала с ожесточением, - «без задних лап!» Сама она, конечно, напоминать о себе не станет. Не дождётся! Ничего не оставалось, как взяться за ксерокопию новой пьесы, одно название которой, претенциозное и непонятное – «Неравнобедренный треугольник» - уже вызывало отвращение. Вся интрига примитивного сюжета заключалась в том, что успешный и хваткий спекулятивный бизнесмен, прикупивший по случаю дачу, обнаружил в соседской двух одиноких скучающих смазливых женщин под стать его уму – мать и дочь – и решил, не долго думая, овладеть обеими, обещая каждой мохнатую руку и задубевшее сердце. Решительному соблазнителю нечаянно мешает, то и дело встревая в щекотливые ситуации, домашняя прислуга – бойкая девица, которая и сама не прочь заделаться бизнесменшей. Весь спектакль перенасыщен раздеваниями, хватаниями, поцелуями и полусексактами, что, по мнению Аркадия Михайловича, должно привлечь массового зрителя, и в первую очередь, молодого, ищущего жизненного опыта. Незадачливому режиссёру особенно нравился финал, когда обе дамы остаются с носом, а бизнесмен исчезает с прислужницей, ровней ему и по характеру, и по воспитанию. Марии Сергеевне Аркаша выделил одну из главных ролей – дочери. Уже сейчас её коробило от бесстыжего поведения героини, старающейся нечистоплотными способами, включая податливость похотливым наскокам бизнесмена, отвадить его от стареющей матери. А каково будет на сцене, под сотнями жадных взглядов, терпеть мерзкие прикосновения липких рук Валерки и видеть его обеспамятевшее от вожделения гнусное лицо? Уж он-то не упустит возможности прихватить побольнее за то, к чему не то что пальцем дотронуться, но и увидеть не разрешалось. Отказаться от роли, остаться без заработка, без актёрской работы и снова сесть на шею родителям? Может, стоит переломить себя, поскольку наступило такое время, и никто не печётся о старомодной нравственности, считая её анахронизмом и вредным барьером на пути к верному достижению материального благополучия? «Чего он ждёт?» - раздражённо подумала она. – «Прошло уже более двух часов. Не звонить же мне самой? Ещё подумает, что навязываюсь. Обойдётся!» - Она рывком поднялась, вошла в комнату, взяла аметист и снова вернулась на кровать. Улёгшись повыше, поднесла камень близко-близко к глазам и стала внимательно рассматривать, стараясь разглядеть, что у него внутри. И – о, ужас! – увидела лохматую голову и ярко голубые глаза – теперь-то она отчётливо разглядела, что они голубые – смотревшие прямо на неё. И она тоже никак не могла отвести заворожённого взора и всё глядела прямо в голубые, ярко светящиеся, точки, пока голова не растаяла постепенно в фиолетовой прозрачности кристалла. Тогда Мария Сергеевна осторожно поднялась, крепко зажав магический камень в обеих ладонях, чтобы ненароком не выронить, и медленными шагами унесла на место. Постояла там, вглядываясь, но волшебник больше не появлялся. Помотав головой, прогоняя магическое наваждение, она ушла в ванную, не спеша разделась и улеглась в горячую воду, соображая, зачем он появился и что хотел сказать. Хорошенько прогревшись, постояла под прохладным душем до появления пупырышек, слегка обтёрлась и обнажённой залезла под одеяло, положив телефон на прикроватную тумбочку.
Утром по дороге в театр вспомнила вдруг, что когда ему было не по душе общее дело, он замыкался на своём маленьком и делал его с ещё большей отдачей, чтобы не терять душевного тонуса и профессионального мастерства. Уж не об этом ли он хотел ей напомнить, материализовавшись в кристалле?
