1. Распятие
– Так ты и меня любишь? – спросил Зидоров и задумчиво нахмурился.
– Конечно, люблю! – простодушно улыбаясь, ответил Тузиков. Солнечный луч, отразившись от чьего-то окна, упал в его стакан и преломился в прозрачной благости.
– И Кутюхина Петра? И Григорича? И Рыжего? – продолжал допрос Зидоров. Тонкий паучок показался на краю стола и замер, явно прислушиваясь к разговору.
– Всех, всех люблю! – повторил Тузиков и прикрыл глаза. Ветер мягко гладил его лицо, издалека доносились звуки музыки, и всё было хорошо.
– И паука этого любишь?
– И паука.
– А вот если я его сейчас прихлопну?
Тузиков открыл глаза и попытался перехватить руку собеседника, но не успел. Зидоров брезгливым щелчком сбросил серенькое пятнышко с ладони и с любопытством посмотрел на Тузикова.
– Ну как, теперь ты меня уже меньше любишь?
Тузиков помолчал, будто взвешивая свои чувства, и твёрдо сказал:
– Нет, не меньше. Но по-другому. Будто раньше любил тебя поверхностно, а теперь и в глубину.
– Ты это, поосторожнее со словами, - проворчал Зидоров. – И куда ж это старик запропастился? Ну ладно, давай без него.
Они чокнулись; звон стаканов был короток, но хрустален. Зидоров выпил одном глотком, а Тузиков только пригубил, поставил стакан и снова закрыл глаза.
Послышались грузные шаги.
– А, вот и ты. А мы уж решили, что не вернёшься, без тебя продолжили.
Старик зашёл в беседку, медленно сел и пробормотал себе под нос:
– Куда спешить-то?
Длинным желтоватым пальцем он залез в свой стакан, ловко подцепил плавающую там соринку и стряхнул её на землю, вытер палец о штаны и только после этого выпил, спокойно и легко, словно воду. Тузиков сидел неподвижно и тихо посапывал.
– И Обаму любишь, и этого, Асада? – спросил Зидоров и ткнул его в бок.
– А, что? – встрепенулся Тузиков. – Да, конечно, конечно... я, наверное, сейчас посплю немножко...
Он приподнялся со скамейки, оглянулся по сторонам и, не найдя ничего лучшего, устроился прямо на дощатом настиле. Зидоров вздохнул, встал из-за стола, снял с себя куртку, скатал её и подложил под голову Тузикову. Тот довольно улыбнулся и тут же отключился.
– Ладно, теперь и я пойду отолью, – сказал Зидоров и удалился в сторону кустов.
Старик налил, неторопливо выпил и о чём-то задумался, неподвижно глядя перед собой.
Зидоров вернулся нескоро; через плечо его висела холщовая сумка. Старик так и сидел у стола, а Тузиков спал, перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Вечерние тени гуляли по его лицу, будто павлины в зоопарке.
– А ну помоги мне, – неожиданно жёстко сказал Зидоров старику, – придержи его.
Старик непонимающе на него посмотрел, но во взгляде Зидорово было нечто такое, что заставило его встать, подойти к Тузикову и, кряхтя, присесть рядом на корточки.
– Обними его, – сказал Зидоров и достал из сумки молоток и несколько длинных гвоздей.
– Чего это ты удумал? – удивлённо спросил старик, но тут же осёкся, навалился на спящего и прижал его всем своим неудобным телом. Тот причмокнул во сне и улыбнулся.
Зидоров опустился на колени, аккуратно развернул ладонь Тузикова, приложил к её середине гвоздь и одним ударом молотка вогнал его наполовину. Тузиков дёрнулся, но старик был тяжёл и крепко держал его на полу.
– Что это? – пробормотал Тузиков.
– Это тебе за любовь твою, – сладковатым голосом ответил Зидоров, обошёл лежащих и стал ногой на вторую руку Тузикова. – Любишь по-прежнему? Или сильней? Острей? Глубже?
– Что ты делаешь? – сдавленным голосом прокричал Тузиков. – Зачем это?
– Так любишь? Любишь?
И гвоздь ушёл во вторую ладонь. В груди Тузикова что-то булькало, старик оцепенело придавливал его тело, а Зидоров деловито присматривался, как бы теперь разобраться с ногами.
– Что бы мы без твоей любви делали, - проговорил он, сгибая одну тузиковскую ногу в колене, и всадил гвоздь в ступню.
– Без неё были бы не люди, а сущие звери, - сказал он и вбил гвоздь в другую.
– А как поднимать будем? – глухо спросил старик, не вставая.
– Об этом я ещё не думал, – ответил Зидоров. Он встал, подошёл к столу, налил в стакан и выпил одном махом.
– Отпусти его, – сказал он, – теперь он никуда не денется.
Старик тяжело поднялся, стараясь не смотреть на лежащего, и побрёл к скамье. Тело Тузикова мелко дрожало, он пытался что-то сказать, но не мог.
– Любишь? – переспросил Зидоров. – Ась? Не слышу!
Он налил себе ещё, посмотрел на старика и налил и ему. Они выпили. Зидоров приподнял бутылку; на дне плескалось ешё немного. Он подошёл к Тузикову и со словами «За любовь!» тоненькой струйкой вылил остатки ему на губы.
Тузиков закашлялся, потом затих; взгляд его упёрся в крышу беседки и замер, будто тоже прибитый гвоздём.
– А поднять его мы сами не сможем, – наконец, огорчённо сказал Зидоров, – пошли за подмогой сходим.
Они вышли из беседки и направились к ближайшему дому.
Тузиков всё так же неотрывно глядел в крышу, губы его шевелились. Если бы кто-нибудь был рядом, он бы, возможно, и услышал что-нибудь. А так все его слова уходили в никуда. Хотя именно сейчас они означали больше, чем когда-либо в его жизни. Но он всё шептал и шептал, шептал и шептал, шептал и шептал...
Когда они вернулись, в беседке никого не было, и только паучок скользил по остаткам пиршества.
2. Вознесение
Вдруг стало тяжело. Только что было, оказывается, легко и спокойно, а теперь вот совсем не так. На мгновенье Тузикову показалось, что его сейчас сомнёт в лепёшку, и это ощущение было столь странным, что не оставляло места ни страху, ни желанию освободиться. И в самом деле, тяжесть эта несла в себе тепло и новый покой.
Короткая боль пронзила его правую ладонь. «Что это?» – подумал Тузиков почти лениво, ему совсем не хотелось отвлекаться от предвкушения сопричастности всему земному. Он лежал и понимал, что он это уже не просто он, глупое тело по имени Тузиков, но и всё то, что есть вокруг. Нет! что было, есть и будет вокруг!
Он приоткрыл глаза, и в образовавшуюся щёлку пролился свет. Настолько яркий, что фигура, стоявшая над ним, казалась почти чёрной. «Ангел», – решил Тузиков отчего-то. Фигура склонилась над ним будто в поклоне, затем опустилась на колени. «Что ты делаешь? – прошептал Тузиков. – Зачем это?» Ангел улыбнулся и поцеловал его левую ладонь, почти совсем не больно.
Между руками теперь бежал ток, от земли к земле. От него становилось теплее и теплее, и в груди начинало булькать. Мягкими, ласковыми пальцами ангел пробежался по одной тузиковской ноге, затем по другой, целую ступни и подсоединяя их к этому великому току. Всё тело завибрировало, замыкая на себе вселенную.
И стало легко. Так легко, как ещё не бывало. «Небо, – подумал Тузиков. – Не хватает неба». Серая мгла нависала над ним и упиралась в глаза. Тузиков зажмурился, попытался закричать, и тут на его лицо тонкой струйкой полилась небесная влага. «Вот оно что, - заговорил Тузиков, – вот оно как, получается, я ведь много раз это видел, но не понимал. Ведь когда бражку нагреваешь, возносится её суть к самым вершинам, оставляя внизу свои земные корни, и начинает жить своей истинной, прозрачной сущностью. Так вот и я, и все мы, которые сейчас просто гнилая брага, несём в себе это неземное, и только ждём момента, чтобы его раскрыть и вознести. И это – мой момент как раз сейчас, и ничто больше меня тут не держит, и пора уже, значит, сматываться.»
С этими словами он и исчез.
Когда Зидоров и старик вернулись, в беседке никого не было, и только паучок скользил по остаткам пиршества.
– Вот блять, – сказал Зидоров, – не мог потерпеть немного.
3. Возвращение
– А мы шестёоорочным отойдём! – протянул Пётр Петрович и смачно хряпнул костяшкой домино о стол. Лампа, висящая над ними, закачалась, и тени лихорадочно забегали по беседке.
Сидящий напротив Григорич довольно хмыкнул. Рыжий аккуратно приложил свою доминошку и ехидно поинтересовался:
– А троечки у тебя есть?
Григорич нахмурился, вздохнул и тихо сказал:
– Проехал...
– То-то же! – злорадно произнёс Рыжий и погладил себя по волосам.
– Ребята... – послышался глуховатый голос.
Все обернулись. Блёклая, слегка размытая фигура стояла, оперевшись об угловой столб.
– Что ты там, как наказанный... – начал было Пётр Петрович и осёкся. – Господи боже мой, Тузиков?
– Тузиков?.. – пробормотал Григорич. – Тебя ж на той неделе...
Он бросил быстрый взгляд на Зидорова. Тот не отрываясь смотрел на пришельца, желваки его ходили туда-сюда, будто перекачивали тяжёлые мысли.
– Ну да, - сказал Тузиков легко, - меня вознесло. А теперь...
– И как оно там? – перебил его Рыжий.
– Там? Хорошо... Там очень хорошо...
Голос Тузикова стал звонче и мечтательнее, а очертания чётче.
– Будто всё, чем жил раньше, это такое мелкое и суетливое. И работа, и жена, и дети, и друзья... А там всё такое огромное, что я по сравнению с ним – как паучок махонький, плету себе что-то, а ничего вокруг не вижу, и вдруг оборачиваюсь, а тут – вон оно что!..
– Что ж ты вернулся тогда? – удивился Рыжий. – Или не приняли тебя там?
– Они-то приняли, приняли меня, - заверил Тузиков, - но только я сам ещё, видно, не готов до конца там остаться. Не хватает во мне кой-чего!
– И чего? – спросил Пётр Петрович.
– Это я не сразу и понял. Чувствовал, будто тянет что-то меня назад и вниз. Вначале думал, грехи не пускает. Хотя какие у меня грехи? По сравнению с другими, так и на доску можно, не то что туда. Неет, не то!
Он говорил всё быстрей и быстрей.
– Ведь как я туда вознёсся? Как дух из браги кипящей! Вот говорят, что всё возможно, надо только захотеть хорошенько. Так я точно теперь знаю, что нет, просто захотеть недостаточно! Надо, чтобы ещё что-то в тебе было, чтобы вознесло, а хотение – это уже потом. Типа как должно быть горючее, а дальше едь куда хочешь. А моё горючее...
И он замолчал. В образовавшейся внезапно тишине было слышно, как где-то поют соловьи.
– Ты хочешь сказать, – медленно произнёс Зидоров, – что пора добавить?
– Ну! – оживился Тузиков. – В корень смотришь! Я ж к вам за этим и пришёл. Время-то уже позднее, всё закрыто, а мне каждая секунда здесь месяцем кажется. Неужто не осталось совсем ничего?..
Взгляды игроков переместились на Петра Петровича. Тот молча развёл руками, потом пожал плечами, и только после этого вздохнул, достал с пола тяжёлый портфель, открыл его и вынул непочатую «Смирновскую».
– Ого! – выдохнул Рыжий. – А говорил – нету, нету!
Тузиков с нетерпением потянулся к бутылке.
– Погодь-погодь, - остановил его Пётр Петрович. – А мне с того что будет?
– Да, а нам с этого что? – поддержал Рыжий.
– Слушай, а меня туда возьмут? – неуверенно спросил Григорич и потянул носом.
– Возьмут-возьмут, – охотно подтвердил Тузиков, – если горючего хватит.
Все вопросительно посмотрели на Петра Петровича, и тот достал ещё одну, уже почти без сожаления. Григорич облегчённо вздохнул, а Рыжий хихикнул. Тут же первая пошла по кругу, прямо из горлышка, закончившись на Зидорове. Тузиков показал рукой, мол, продолжай, и вторая совершила такой же круг почёта. Всё было закончено в несколько минут, и каждый теперь прислушивался к ощущениям глубоко внутри.
Казалось, огромная тёплая волна настигает их, одна на всех. Ещё
