Здесь в каждом дворе растут сливы, свисают через забор длинными многопалыми ветками, и зрелые синюшные плоды с них падают вниз, разбиваясь желтушными пятнами как после драки, так что кажется вся земля вокруг покрыта мелкими язвочками, а куриный помёт возле них похож на возбухающую повсеместно гангрену. Мне прямо жаль этих слив, они сами в рот просятся – и я тихонько хожу вдоль заборов тайком от хозяев и поедаю их жадным хапом, а когда уж не лезет то в карманы сую, в пакеты, запазуху. Но уйти всё равно не могу, потому что каждая рядом лежащая слива мне уже мнится почти золотой, лучше прежних, и светится её нагота луноликая, страдая меня.
===================================
Я в первый раз увидел настоящего зелёного кузнечика. И не в поле-на лугу: а у себя на работе, среди приваренных железяк да раскиданных где попадя плит бетонных. Он совсем от меня не таился: просто случайно увидел, что сейчас мой ботинок из толстой кирзы вдруг наступит ему на зелёную голову, уже открытую пастью для завтрака и может поглотившую пару вкусных травинок.
Вот тогда он и сиганул – цвет салатовый – словно крошечный вилок капусты из огородной пращи, статью совсем непохожий на своих серых братьев, на своих бурых братьев которые шустро вон скачут по куче щебёнки. У зелёного даже голос другой – он не пищит и не жалится слабеньким альтом, а зажав между ног страдиварную скрипку, гонит смык по натянутым струнам, ругаясь да балуя с солнцем.
===================================
- Эх ты, горе луковое.
- А почему луковое?
- Потому что думали подарочек будет, радость неизмеримая, когда ждёшь в день рожденья чудес – но обёртку содрали, а под нею дешёвенький пшик. И вот лью я над тобой слёзки горючие, как будто стригу синьёра чипполино для винегрета, а он брыкается, брызгает соком, страшась искупаться в подсолнечном масле.
- Ты ждёшь гостей? Ну давай я тебе помогу.
- Помогай. У тебя рука как раз маленькая, и она легко в банку пролезет – достань огурцы. Потом вымой свеклу от земли да песка, откуси ей все длинные хвостики, и сложи кочерыжки в кастрюлю, горячей засыпав водой.
- Водой заливают.
- Не дерзи, а то с толку собьёшься. В другую кастрюльку уклади осторожненько яйца, залей – как ты грамотей говоришь – да поставь на тихий огонь для салата.
=================================
Почему мне сегодня так хорошо – телом и душою? Оттого ль что ветер прохладный севрозападный может нанесёт с собой кучечку тучек с балтийского моря, которые осыплются на перегретую землю дождём – и тогда на поверхность зажаренной солнцем планеты без страха выползут дождевые червяки, толстые выкормыши плодородного подземного гумуса – и будет раздолье для птиц и тех мелких животных, что сейчас замолчали, притихли, не поют громко клювами да не шоркают ножками.
Или может я счастлив собой – как внезапно да ёмко пришло ко мне временя мудрости, тот возраст в котором сердце разбухает немедленно от дешёвенького подарка судьбы – тёплого взгляда, доброго жеста, прикосновенья к душе.
===================================
И кажется, что ходишь не по земле а по солнцу, всю витому перевитому зелёными стеблями дозревающей земляники. Сил не хватит, чтоб положить в лукошко первые ягоды – они сами просятся в рот, раздвигают губы от сладкой улыбки, а желудок уже ждёт прохладненькой мякоти спелых плодов, лучше плодиков. Туда-сюда изпод рук бестолково сигают кузнечики: и не понять – то ли они охраняют это колхозное поле, или может втихую приторговывают артельным урожаем.
Вон в теньке под одинокой да скучной берёзой из земли выполз белый слепух и стал на задние лапы, сложив ручки словно толстенький ангел, виновато побывавший в грязном чертячьем закутке.
===================================
Не каждой лисичке или подберёзовику хочется в солёную банку. Вот хоть маслёнок. Он когда совсем ещё маленький, то смотрит изпод еловых иголок как крохотный мышь, у которого пока только один глаз и открылся. Ему весь мир этот внове – и сорока, что в лесные дебри пролетела стрекоча тревоженно, кажется доисторическим плотоядным птероящером, хоть по чести сказать в ней самой страха больше – он сгоряча так и сыплется, пятная колючие кусты ежевики.
А маслёнок уже быстренько растёт, после недавних дождей становясь средненьким масёлом. Сюда бы, в лесную тьмутаракань, ещё солнышка больше впустить – вот тогда его бурая шляпа станет похожа на широкое индейское сомбреро, а сам он сядет своей гузкой на ёжика как на коня, и поскачет по тропе, пуляя во все стороны еловыми стрелами.
=================================
Отчего у людей так характеры разные? У одного например душа добрым бочком лежит к людям, а другой свой норов как палку вздымает чтоб больнее ударить. Астрологи всех убеждают, что сиё зависит от созвездия, под которым родился. Скорпион ядовит – а рыба себе на уме; кабан зело свиреп – а лошадь трудяга; есть ещё всякая альфа центавра да вега омега.
Но ведь это же субпродукты, звёздное мясо. И оно очень от нас далеко, пока что недосягаемо – поэтому если имеет какое-либо влияние на сердечное состояние человека, то всегда лишь врождённое, а остальные привычки и чёрты характера люди сами в себе воспевают от друг с другом общения, от работы и всяческих навыков.
Компания в первую очередь создаёт душевное обличье встрявшего в неё дорогого дружка. Может, его порожнюю натуру сразу к рукам приберёт гадкая дрянь подзаборная, вспахав да засеяв нутро сорняками, что порхают по воздуху как вселенская пыль и растут где попало. Тогда и тот человечек за компанию вместе раскинет из чёрного сердца свои грязные лопухи. А другой человек, мил да могуч, возьмёт и вольётся в творческий коллектив серебристым ручьём, и на широком степном половодье уже золотом засверкает под солнцем, прямя свой дерзновенный стремительный путь в русле великой реки.
Выходит, не всё в человеке от созвездий зависит – а может, всего лишь и мелкая долька, невзрач.
==================================
Как я в первый раз её поцелую? В губы по-взрослому? Я уж до мелочей всё продумал, и только жду того момента, когда она, заполошная от своей смелости, или может спокойно сейчас всё решившая, падёт в мои сердечные обьятия. Легко оттолкнётся от загустевшего нашими жданками воздуха, с тайной тревогой – что вдруг не пойму, не приму сразу, а второй шаг, шажок навстречу она уж не сделает, и даже наоборот вся обидится, к гордости ринется – но как же я взрослый мужик могу не понять, если сам до прыщей, до чесотки извёлся, ворочаясь по ночам на вонючей от пота простыне в сладостных думках о ней.
Я положу левую ладонь на её загорелую шейку, мягко поддерживая сзади, чтобы не опрокинулась навзничь в обессильной истоме – когда столько лет мы рядом как тени бродили, стреляли глазами, шептали словами - и вот в отражении наших зрачков мы друг во дружке, во счастье осязаемой близости – легко упасть ему под ноги, целуя опечатки босоногих следов.
Потом прикоснусь боязливыми пальцами к мочке левого ушка её, к той крылатой серёжке что сей миг улетит в поднебесье, обнажая оголяя бесстыдно хозяйку – и приблизив свой нос с лошадиными вздутыми ноздрями, я яро вдохну женский зпах вожделенный, и внизу ворохнётся край платья от мощи дыханья.
Но нельзя; так нельзя сразу выказать любимой и любящей жадное хотенье своё; обязательно нужен окорот естества, потому что не все мы тревоги снесли, мало радостей вкушено нами – мы, нами, для нас это впервые всё вместе и надо продлить познаванье любви.
И вот поцелуй. Я уже трепетной бабочкой скользнул по ресничкам, по стыдливо румяным щекам – омахнул весь цветок, и вытянув хобот присаживаюсь пить нектар – божественную амброзию из сладчайших уст. А потом, теряя сознание, валюсь к подножию обнимая крыльями листья, стебель и завязь материнских плодов.
==================================
Интересен мне мой водила маршрутчик. Как человек, конечно – а не симпатией своей. Ему слегка за тридцать, уже не в меру он лысоват, и по нервным движениям упитанного тела я определяю в нём тягу к скандалам, или хоть маленьким ссорам. Когда нас подрезает на дороге чужая машина, а особенно дорогая блескучая иномарка с блатными номерками, то парень прямо вываливается из-за руля к лобовому стеклу и кричит, матюкаясь в пять пальцев сжатых в кулак. Если салонные женщины попеняют ему фифи за ругань, и даже обещая больше не садиться к такому несдержанному водителю – тогда за парня вступаются близкие и дальние мужики, своя шоферня, а один всегда полуспящий дедок, который видать подкормляется дачкой, тут же заводит длинную карусельку о том как благородно жили старинные люди, и как достойно ныне живут на том свете.
Я езжу с ним по утрам только. Когда ещё очень широко зевается и глаза видят светлый солнечный мир в лёгком тумане непросыпанья. Может быть поэтому он иногда проскакивает мимо меня – хотя уже и отличает средь всех по зелёному рюкзаку – но я совсем не обижаюсь на его глупую спешку, и даже усмехаюсь над тем, что мильён пассажиров ему всё равно не собрать, а то бы он стал олигархом и блестел на каком-нибудь двухэтажном омнибусе.
Утром седоков не особенно много – едва хватает наскрести на бензин – и от этого, бывает, у парня испорчивается настроение. Сначала он закуривает свою первую за рейс туберкулёзную палочку, достав её из весьма недешёвенькой пачки. Он сердито глядит в нарисованный череп с костями, потом зло отражается к нам из квадратного зеркала, и ни у кого не спросив разрешения – да что, мол, в салоне одна мелкота – круто дым выпускает под потолок. Вот тогда, после первой затяжки, его душа окутывается почти наркотичным туманом сигаретного благолепия: уползают в зелёную норку тревоги, обиды, и всякая гнусь.
==============================
Хорошо в утренней смуртане, когда уже знаешь о наглом появлении солнца, собираться в поход за грибами. Если слякоть не устоялась лесными болотцами, легче ботинки обуть, и обычная ветровка в благодатную рань согреет лучше тулупа.
Начнёшь собираться один; погремишь чуток копытами - тут и жена поднимется с постели.
- Далеко ты?- поправив волосы, поднимет весёлые глаза на твою худую шею, обтянутую воротом лёгкого свитерка.
А ты сразу не ответишь; будешь смотреть на неё, будто не обычная баба, а чудо небесное. Обнимешь мягче пухового платка:- в лес, за грибами.
Вы уйдёте по полям, по тропинкам, и наберёте в лубяные лукошки грибов да ягод, диких груш, яблок на варенье, слив сочащих в компот. Туда же поместятся громы, дожди, да роса; перекатипаутина присядет на волосы, и лучи солнца уснут к вечеру на ресницах. А в сенцах вашего дома схоронится лето.
Пойду-ка и я за ним. Рюкзак на плечи - айда. Шишкуя ботинками встречные камешки, подальше от хутора. Сердце осталось угрюмым, тревожным, будто печальное предвестие с телеграммой пришло. А в другой половине громадной души песни пел и плясал я, радуясь своему выздоровлению.
На малоезженой грунтовке меня встретил тихий дворовый овчар, которого хозяева выпустили на зелёную пасть поклацать зубами. Собакам тоже иногда нужно вместо мяса ботвы цветущей, обезболивающей - от простуды и чумки. Я присел перед ним, почесал за
