на неё, увидела всю картину и остановилась, раздумывая как поступить. Вдова, тем временем, громко причитала: «И теперь мне покоя от него нет. Всю жизнь мучилась! Что же мне вечно с ним теперь мучаться?! Умер же человек! Помогли бы хоть! Как вам не стыдно. Все себе на уме. Господи!.. Когда ты меня к себе заберёшь к Саше?» задыхаясь на последних словах от потока слёз, стекающих по её морщинистому лицу. В толпе перешептывались, и, наконец, подошли к ней. Женщина, которую она таскала за волосы несколько минут назад, успокаивала её. Тело снова положили в гроб и закрыли крышку. Кто-то взял молоток и гвозди, кто-то верёвку и принялись ждать, пока вдова успокоится. Её грудь всё ещё неравномерно вздымалась, бешено раздуваемая потоком воздуха в очередном порыве горя.
Витёк и Фрол смотрели не отрываясь, чувствуя жалость и понимание. Они посмотрели друг на друга, и Витёк спросил: «Может, поможем?». Но в этот момент четверо мужиков подняли гроб, и пошли на кладбище, ведя за собой остальных.
Часть III
Несмотря ни на что жизнь продолжалась. Закончилась весна, прошла половина лета. Для всей компании это было самое счастливое время. Учёба закончилась, предоставив им несколько недель свободного времени. Они мечтали продолжить свою учёбу в городе. Марина погасила все опасения, пообещав попросить отца устроить всех на хорошую работу и даже подыскать жильё.
Лето приносило им свои прекрасные плоды. Золотистые лучи, и тонкий тёплый ветерок ласкали кожу, оставляя свои автографы ярким загаром. Яркие краски ослепляли. Густой шум деревьев, стрекотание кузнечиков, пение птиц, жужжание сотен и тысяч насекомых настоящей музыкой наполняли всё вокруг. Жизнь каждое мгновенье изменялась под грузом времени, даруя рождение и смерть – всего лишь части её, естественное начало и конец пути, которые случались закономерно и повсеместно, и если можно было видеть какой-нибудь отдельно взятый мирок целиком, то со стороны они показались бы хаотическими вспышками, в бешенстве освещающими его существование. Накал летнего утра, беспокойство летнего дня, романтичность летнего вечера, безумство летней ночи – коктейль чувств, каждая порция которого – сутки - ударяет в голову алкоголем эндорфинов. Рождаются самые нелепые желания: подняться к чистым облакам, чтобы с высоты полюбоваться зелёным ковром полей и деревьев, коричневым паркетом земли и зеркальной гладью озёр и рек; стрижеподобно полетать над водой, совершая немыслимые виражи в воздухе; отрастить жабры и прилечь на речном дне, наслаждаясь осязаемой прохладой воды…
Это было самое лучшее время для Витька и Марины. Всё своё свободное время они проводили вместе, не одну ночь, даруя друг другу самые бесподобные минуты, растворяясь в нежности и возносясь к небесам. Они начали жить вместе, с трудом перенося вынужденные часы разлуки. У Витька больше не появлялось того странного чувства, и он списал всё на «синдром одиночества», как он сам его называл, период времени в который особо беззащитна нервная система, вплоть до серьёзных сбоев. Но в конце июля, тёплым летним вечером, это чувство вновь напомнило о себе. Случилось это у Витька дома, когда вся компания собралась за одним столом. Потягивая пиво и каждые пятнадцать минут выкуривая по сигарете, они весело общались. Разговор с веселых тем перескочил на не особо приятную – семьи Фрола и Тани были, мягко говоря, не дружные, и родители были против их отношений. Когда-то эти семьи жили в одном, разделённом надвое, доме вполне мирно. Тогда же Фрол и Таня познакомились. Но в один день, оставивший глубокий след в истории обеих семей, случился спор из-за небольшого свободного куска земли. Суд признал землю за семьёй Фрола. Отец Тани вынужден был уступить, но себя неправым вовсе не считал, а отец Фрола, хотя решению и был рад, отношения восстанавливать даже не думал – слишком много проблем принёс сосед. В итоге они разъехались по разные стороны деревни, сохраняя вражду. Казалось бы, можно было примериться, забыть про спор, тем более, неизвестно кем начатый и раздутый до невероятных размеров, однако каждый из глав семейств был слишком горд, чтобы первым налаживать отношения. Во время рассказа Фрола об очередном повороте конфликта, Витёк вдруг ощутил то самое странное чувство. Тело его сковал страх, подобно набирающему обороты столбняку, и он через силу закурил сигарету и сделал несколько больших глотков пива, в надежде, что нервы успокоятся и всё вернётся на свои места. Этого не произошло. Спустя несколько минут на лицах Фрола и Таньки он увидел страшную знакомую картину: сеточку глубоких морщин. Витёк кое-как встал, и пошёл в ванную комнату, где заперся и провёл около десяти минут, пока всё не прошло. Страх был скорее следствием увиденного, и, по сравнению с возникающим раннее этим чувством, был значительно слабее.
Вернувшись на своё место Витёк убедился что всё встало на свои места. Ещё около получаса просидели они, прежде чем Фрол с Танькой ушли. После того как Витёк закрыл за ними дверь, он подумал о странном явлении – все, у кого он видел возникающие неоткуда морщины, которое он сам считал непорядком с головой, и собирался даже сходить в больницу по этому поводу, умирали. Дядя Петя, дядя Саша – умерли вскоре, после того как он увидел у них пугающую сеточку морщин. «Значит с Фролом и Танькой произойдёт что-то плохое! Но нет. Стоп». Витёк не верил в сверхъестественные вещи, но факт был налицо. Тревога в сердце нарастала. «Если догнать их?» - подумал он, но сомненья снова перебили, - «И что сказать? Эту чушь? Это глупо…» Тревожное состояние не проходило. С Мариной он своими опасениями не поделился, сказав только: «Мне кажется, с ними что-то случилось. Мне как-то нехорошо совсем». Марина попыталась его успокоить, намекая на количество выпитого. Витёк плохо спал всю ночь, то и дело просыпался и лежал от нескольких минут до двух часов, затем, с трудом засыпая, но не надолго: через полчаса сон прерывался опять.
Страшный сон приснился под утро Витьку: на окраине села стояли: он сам, Фрол и толпа жителей К. Картина прояснилась и вместе с этим добавилась важная деталь – все взгляды были устремлены на длинный обгоревший кол, на конец которого была насажена крупная опаленная ворона. Резко ударил сильный горько-тошнотворный запах, вызвав сковывающий страх – всё было как наяву. «Это древнее проклятие, - неожиданно произнёс Фрол, его голос раздавался громоподобно, - Либо погибнет всё село, либо кто-то один, снявший ворону, - он сделал паузу, - Лучше умру я, чем все, - заключение было встречено молчанием». Фрол прошёл мимо скованной страхом толпы, уверенно приблизился к вороне и, схватив её за голову, снял с кола, поднял над собой, продемонстрировав, таким образом, толпе решительность и бесстрашие принести себя в жертву, бросил тушку на землю. Сон на этом прервался.
Проснулся Витёк в девять часов. Он не выспался, болела спина, но спать при этом больше не мог. Тихо встав, чтобы не потревожить сон Марины и одевшись, он решил покурить на улице, чтобы немного развеяться. Закурив, он подневольно слышал, о чём говорили бабки, сидевшие на лавочке.
- Убили, убили! – твердила одна, - И парня и девчонку!
- Вот нелюди! Управы на них нету! – бурчали две другие.
- Кого убили? – поинтересовался Витёк, подходя ближе.
- Ох! Витюша! Господи… Убили… Друга твоего убили, - старушка продолжала ещё что-то говорить, но Витёк её уже не слышал. Он едва мог воспринимать то, что сейчас происходит. Молча пошёл он в направлении моста, а старушки продолжали ещё что-то ему говорить. «Этого не может быть! Этого не может быть!» повторял он снова и снова шёпотом, изредка произнося слова вслух. Тело его плохо слушалось, он уже почти бежал, двигаясь подобно сильно пьяному, пытающемуся идти трезво. С трудом доковылял он до дома Фрола, потеряв по дороге тапочки, и, соответственно, этого не заметив. Дико трясущимися руками Витёк открыл калитку и тут же увидел отца Фрола, сидевшего на крыльце с папиросой. Обычно весёлый человек, он был в глубокой печали. Застывшие капельки слёз в его глазах горестно сверкнули отблеском солнца, когда он направил свой потерянный взгляд на Витька.
- Здравствуйте, дядя Жень, - неуверенно сказал Витёк.
- Здравствуй… Витя – без эмоционально ответил он и дрожащей рукой поднёс ко рту папиросу.
Витёк всё понял. Он присел рядом и тоже закурил. Они сидели две или три минуты, совершенно не думая, охваченные одним и тем же горем, но коснувшимся их по-разному: как отца и как друга.
- Здравствуйте, тётя Лида, - медленно и тихо проговорил Витёк вышедшей из дома женщине.
- Здравствуй, Вить, - безразлично и неуверенно произнесла она, вся в делах. Но, остановившись вдруг как вкопанная, она заплакала самыми горькими слезами, почти крича: «Серёженька! Милый мой! Сынок! Зачем ты нас бросил?!»
Витёк узнал, что Фрола и Таню убили, когда они возвращались домой. Закололи ножом обоих. Вероятно, это сделали кто-то из Лесной. Вражда обострилась. Но Витёк захотел расправиться именно с ними, с теми, кто убил его друга, невзирая на принадлежность. Он клялся себе, что расправится с ними, повторяя обещание всю дорогу домой. Тела Фрола и Тани были увезены на экспертизу. Подходя к дому, он увидел Марину, бежавшую к нему навстречу. Она уже всё знала и обняв его как можно крепче, заплакала. Витёк сам с трудом сдержал слёзы.
Эти три дня прошли для них обоих в тумане. Было холодное утро, когда хоронили Фрола и Таньку. Гроб Фрола собрались уже закрывать, когда его мать побежала к нему, крича: «Серёжа! Серёженька!» и только успела прижаться к бездыханному телу, как её с трудом оттащили; она пыталась вырваться, но её держали крепко. Гробы опустили. Витёк посмотрел на толпу. Мать Фрола обнялась с матерью Тани, их мужья стояли рядом друг с другом – их объединила общая боль, общая потеря, не было больше место вражде. Фрол и Таня как Ромео и Джульетта сроднили семьи в час беды. Витёк бросил по кучке земли в ямы, прощаясь со своими друзьями. Запах ладана, как ему казалось, был повсюду; он стал обонятельным символом смерти, который не раз будет напоминать именно о ней. Марина повторила за ним, с заплаканным лицом держась другой рукой за своего любимого. Витёк будто до сих пор не понимал, что случилось…
Возвращался он домой один, Марина ушла к себе. Он не спал три ночи. Тело еле слушалось, пульсируя усталостью. Витёк подошёл уже к своей двери и достал ключ, как вдруг соседняя дверь открылась. Он спокойно посмотрел на старика.
- Я знаю, что случилось, - проговорил он. – Зайди, Вить.
Витёк повиновался. Старик жестом пригласил его за стол на кухне.
- Я понимаю твою боль, - дрожащим голосом проговорил старик, - Может, выпьешь?
Витёк кивнул. Старик налил по полстакана.
- За упокой! – рявкнул старик и добавил полушёпотом, - Не чокаясь.
Они выпили.
- Ты прости меня, за то, что я делал, - старик посмотрел на Витька, никак не реагирующего на его слова, - Можешь звать меня дедом Толей… - неуверенно проговорил он. – Понимаешь… Двадцать лет назад мой сын жил в той же квартире где живёшь ты сейчас. Но потом мне пришлось продать квартиру… Мне было очень тяжело. Его убили так же, как и твоего друга… За то, что он был из другой части. Я до сих пор не могу понять, как
