влюбилась? – Тане не хватило терпения дослушать подругу до конца, и она сразу же сделала свой вывод. – Только имей в виду, любовь охранников не освободит тебя от необходимости работать в поле, понимаешь? Максимум, на что ты можешь рассчитывать, что тебя точно перестанут бить, и только. И то только до тех пор, пока ты не надоешь. А я думаю…
- А я думаю, что влюбиться здесь не в кого, - перебила ее девушка. – Да и что такое любовь… - она задумалась, непроизвольно остановив работу.
- Ну вот ты какая. Ну что за любовь. Ну скажи, что ты можешь знать о любви? – бубнила рядом Татьяна. – Работай давай, нечего рассиживаться, а то на нас уже поглядывает Махмуд. Полюбит так, что мало не покажется. Кстати, - она резко остановилась и уставилась подруге в глаза. – Махмуд – садист, избегай его. Он не только бить не перестанет на работе, но и вечером тоже не пожалеет для тебя и кулаков, и плетки, понятно? В кровати, - многозначительно произнесла она. – Слышала от очевидцев.
- Махмуд меня не пугает, - проговорила Семерка. – Пусть только сунется.
- И что ты сделаешь? – не поверила ей Таня. – Утопишь в слезах? Перешибешь плевком? Раздавишь презрением?
- Не знаю. Как пойдет. Там видно будет, - совершенно серьезно ответила девушка.
Татьяна не могла скрыть восхищение.
- Ну ты, девка, даешь, - проговорила она. – Ты такая… крутая! Слушай, а может быть, ты находилась в школе боевых рабов? И тебя обучали убивать ради хозяина? - она первая засмеялась над своей шуткой. – Ты умеешь драться? Знаешь приемы?
- Ну какие приемы! О чем ты говоришь, - Семерка уже работала, опустив голову. – Я просто знаю… знаю… что себя нельзя давать в обиду, понимаешь?
- Я бы поняла это, если об этом говорил кто-то другой, а не ты, - пробормотала девушка, задумчиво поглядывая на Семерку. – Нет, ты странная.
- А кто он? – задала странный вопрос Семерка. – Можешь мне сказать про кое-кого?
- О ком ты? Ах, да, ты же кого-то встретила! И это не любовь всей твоей жизни, - Таня не удержалась от смешка. – Так о ком речь?
- О Гае, - Семерка вспомнила, наконец, как зовут того юношу в инвалидной коляске.
- О ком? – Татьяна на мгновение онемела. – Час от часу не легче! Где ты его видела? Где ты вообще могла с ним встретиться?
Новое открытие повергло ее в священный ужас.
- Слушай, Семерочка, так ты ходила в усадьбу??? Зачем? Какая ты неосторожная…
- Нет, я никуда не ходила. Ко мне пришел Генрих, а потом я увидела Гая.
- Ккто кк тебе ппришел? – Таня стала заикаться. – Генрих? К тебе???
- Я думаю, что Генрих пришел ко мне. Он шел из кустов, а не со стороны наших бараков, словно поджидал там. Что ему там было делать? Возможно, он хотел поговорить со мной.
- Ну ты даешь. От скромности ты не умрешь, - Таня во все глаза смотрела на подругу, и не знала, смеяться ей, или начинать за нее опасаться. – Повторю еще раз: хочешь жить – прячься от него.
- Мне надо было убежать, повстречав его на узкой тропе в кустарнике?
- Да!!! Бежать со всех ног, надеясь, что он тебя не разглядел и не запомнил.
- Но он разглядел, и давно запомнил. Он первым встретил меня в мой приезд сюда. И накормил обедом.
- Что??? Обедом??? Да ты не странная!!! Ты – ненормальная! И ужасно не счастливая. Ну точно, блин, в следующий раз придут за тобой, - Таня чуть не разрыдалась. Она уже представила эту картину в красках и принялась оплакивать и свою несчастливую подругу, и такую короткую дружбу.
- Он интересный, - не согласилась с подругой Семерка. - Опасный, это так, но… жутко притягательный. В нем что-то такое есть… что не дает мне покоя. Не знаю, как сказать. Но такой тип притягивает, понимаешь?
Семерка посмотрела на подругу в надежде, что та поймет все, на что у нее самой не хватило слов. Экспрессию и загадочность красивого брюнета, его харизму и магнетизм, изящность и ум. Он привлекал к себе, манил, он сильно интересовал Семерку, и она не могла разобраться в своих чувствах. Возможно, они могли бы стать друзьями. Быть может, у него она нашла бы какие-то ответы на свои вопросы. Зачем она здесь, что она, для чего живет? Ну не может он не знать такого.
- Гай не лучше своего дядюшки, - говорила тем временем Татьяна, чтобы как-то отвлечься от мрачной картины ближайшего будущего, уготованного ее несчастной подруге. – Про него страшные слухи ходят. Он выбирает себе служанку, а потом она попадает в лазарет. И через какое-то время он ищет новую. Он любит издеваться, он бьет женщин, и изводит их. Издевается, оскорбляет, понимаешь? И часто они бесследно пропадают.
- Да как же он может их бить, когда он инвалид, - не поверила Семерка. – Это все придумывают и сочиняют, чтобы как-то скоротать вечер.
- Не знаю, не знаю, а только к нему никто не хочет идти. Все хотят жить, понимаешь? Все они тут страшные люди.
- Но почему?
- Да потому что нелюди!!!
- А мне его жаль. Человек прикован к креслу, когда вокруг такая красота. Это словно тигр в клетке. Это тяжело. И не удивительно, что он может срываться. Он просто страдает.
Таня во все глаза смотрела на девушку, и ничего не понимала. Точно она раба? Татуировка четко об этом говорила, но вот сама девушка говорит совершенно противоположное. Она была кем угодно в той своей беспамятной жизни, и борцом за права человека, и поэтессой, и художницей, но только не рабыней.
- Ладно, давай работать, - пробормотала она, с трудом отводя взгляд от красивой девушки. – А то заметят – не обрадуешься.
Их заметили. Махмуд со злобно сверкающими глазами молча несся на них, занеся руку с плеткой для удара. Замахнулся еще сильнее, подскочив к девушкам, и обрушил со всей силы хлыст, рассекая воздух, только все его усилия пропали даром. Семерка вдруг извернулась и схватила длинный кнут рукой. Глаза ее при этом сверкали едва ли не ярче, чум у разъяренного мужчины. Тот со злостью потянул хлыст, но девушка не отпускала его. И все это происходило в абсолютной тишине.
Таня сидела на корточках, раскрыв рот и не смея произнести ни звука. Все вокруг уткнулись в свои грядки, словно эта ситуация их совершенно не касалась. Но Татьяна не могла поверить в то, что увидела.
Поймать хлыст – это же надо иметь такую реакцию, такую силу и такое… безумие! Все, теперь Семерочка точно пропала. Нажить врага в первые месяцы пребывания в лагере – это не к добру. Это к побоям и скорой смерти. Строптивым здесь не выжить. Будут обламывать, пока есть надежда, ведь в них все же вложены деньги, и задаром портить свой товар хозяин не намерен, но если невозможно подчинить себе, а такие случаи происходили время от времени, и сторожилы это помнят, то тут все, только попрощаться с гордячкой и оплакивать ее безвременную кончину.
***
Бертуччо практически отлетел в другой конец комнаты. Он сам не ожидал такого удара. Ошарашенный, он полулежал, опираясь на локти, свезенные о ковер, и во все глаза глядел на брата. А Арсений едва сдерживал свой гнев, не отрывая мрачного взгляда от кровавых губ своего друга.
- Арс, ну чего ты, ну прости, - прошептал Берт, кулаком вытирая кровь. Невольно он покривился от боли. Все же здорово Арс ему въехал. И голова гудит как колокол. Черт!
- Еще раз заикнешься про бордель, и я тебя сотру с лица земли, - прорычал Арсений.
- Я понял, не дурак. Стоило так стараться. Я и с первого раза все могу усвоить и понять, - проворчал поверженный Берт, пытаясь подняться с пола. Он заискивающе посмотрел снизу-вверх на брата, надеясь на помощь, но Арсений проигнорировал его немую просьбу, и Бертуччо с кряхтением поднялся сам, упершись в колени. – Твою мать, Арс, я же о тебе беспоко…
- На черта обо мне беспокоиться, - закричал Арсений, перебивая друга, - я тебя об этом не просил!
- Проклятье! Арс, ты скоро на простых людей кидаться будешь! Просто так! Ты это понимаешь?
- Так помоги мне.
- Как? Связать тебя? Приковать цепями в подвале? Или пристегивать наручниками к кровати? О, точно, пригласим какую-нибудь красотку с пушистыми розовыми наручниками, и она тебя кааак…
- Заткнись!!! Я тебя прибью, прямо сейчас, - Арсений не кричал, он почти шептал, но взгляд его был полон решимости, и Бертуччо невольно испугался, что перегнул палку.
- Ты так реагируешь, потому что понимаешь, что я прав, и тебе хреново без женщины.
Арсений побледнел, заиграл желваками, но смолчал.
- Видишь, я прав, и поэтому ты молчишь, - тихо проговорил Берт.
- Конечно, ты прав, - прошептал Арсений, отводя взгляд. – Но если ты продолжишь эту тему, я тебя урою, это тебе понятно? Походу, нет.
- Все, закрыли тему, - вздохнул Берт, убирая с лица волосы. – В этом чертовом доме есть чертово пиво?
- Поищи, может, тебе повезет, - Арсений уселся в кресло, демонстративно не глядя на своего друга.
Бертуччо вышел из зала, через некоторое время послышалось звяканье бутылок – он вполне успешно проводил инвентаризацию содержимого холодильника.
Арсений устало провел рукой по лицу. Костяшки пальцев саднило от удара. Да, каково же тогда пришлось Бертуччо. Но Арсу не было его жалко. В данный момент он тосковал и жалел себя.
Прошло почти два месяца, как он потерял свою жену, и кроме тоски по ней, невыносимого одиночества и изводящей тревоги за ее безопасность, его стала одолевать другая тоска. Тоска по женщине. Да, он никогда не был монахом, и многое позволял себя в те времена, когда принадлежал одному себе. Но с тех пор, как он познал любовь своей девушки, многое изменилось. Бурная личная жизнь и постоянный секс с той, что сводила его с ума и пробуждала голод буквально через минуту после его стопроцентного утоления, приучили его к постоянной непреходящей эйфории, как физической, так и психологической. И сейчас до сердечной боли не хватало ни того ни другого.
Наверное, про такое состояние говорят, что человек готов лезть на стенку. Арсений с тоской посмотрел на ближайшую стену, на дорогие обои, так удачно оттеняющие общий интерьер модно обставленной комнаты. Однажды он здорово здесь все попортил, круша мебель от известия, что Света от него ушла. Как раз из-за измены. Больше он так поступить не может.
Не может! Ну не может, и все! И это не глупость, и даже не совесть. Это… верность. Да, ему просто страшно оступиться и сделать что-то, что вызвало бы ее презрение. Пусть Света никогда об этом и не узнает, но он-то будет знать, что совершил нечто такое, за что она перестала бы его уважать. О, он испытал на своей дубленой битой шкуре, каково это – потерять доверие одной единственной, и потом мучительно долго и с огромным трудом по крупицам его восстанавливать.
И сможет ли он уважать себя, если сделает что-то, за что уважать его не сможет даже Берт?
Нет, главное – сосредоточиться на поиске Светланы. Ориентировки уже разосланы во все отделения Рыцарского ордена для проведения официального розыска.
Арсений тогда долго искал хоть какую-то фотографию жены. Она не любила фотографироваться, и в их совместной жизни не было сделано ни одного фото. Они нашлись у ее отца, но со сроком давности. Арсений тогда не мог внятно говорить, и Берт практически все сделал сам. Отвечал на вопросы Рыцарей, сообщал обстоятельства исчезновения, его предполагаемые причины, приметы пропавшей. Арсений лишь покосился в его сторону, когда брат сообщил о родимом пятне внизу живота на теле пропавшей девушки, но сил на какие-либо чувства и эмоции у него в тот момент не было. Да и какая разница. Чего теперь стоят эти
