так, подленько в глазки: таскаете друг у друга. И шапка горела на мне за чужую вину; когда совесть хлестанулась врукопашную со злобой, то полыхнуло с моих ушей во всю душу. Завалил я прораба предоброй пощёчиной на мешки с амуницией.
- Удалец.- В ироничной хвале Пимена слышалась скрытная гордость за товарища.- Накрывай стол. Вечерять пора.
Зяма зевнул, ковырнув мизинцем в носу; лениво почесал мудя через штаны. Дед косо приметил его мановения:- Будешь к столу садиться - руки вымой.
- А чего их мыть? Я за собой почище слежу, чем иная баба.
- Всё равно,- настоятельно приказал старик без возражений.- Тебе ими тянуть хлеб с тарелки, а я брезговый.
- Ну, Пимен, я бы тоже мог припомнить. Да промолчу уж,- надулся дядька. Встав, долго обмывался в умывальнике, нарочно грякая затыкушкой.
Настырная муха уже сгоняла сотню кругов по хате, бестолково тыкаясь об закрытые окна, а мужики всё сидели молча, величаясь к ужину. Наконец, дед не выдержал первый.- Зяма, у меня четвертинка припасена. Было дело -Мария купила, когда я кашелью маялся,- он потёр нос, подбираясь с лаской:- Сходи в сенцы за огурцами, пошарь там малосольных в кадушке.
Кадки той давно уже нет - рассохлась, а вместо неё старик пользовал кастрюлю, привыкнув солить скорые огуречики под зеленями укропа и петрушки.
Дядька ухмыльнулся - прехитренный Пимен - но без ропота пошёл за закуской, гулко шлёпая по пяткам сбитыми тапками. А как огурцов показалось мало, то он стащил у курей три яйца. Чуть было и деревянный катыш не прихватил, который дед подкладывает в лукошки для высиживанья - темно, разве углядишь.
Через час, сытно поужинав щавелевым супом, Зиновий уже придрёмывал на растопленной печи. А старик внизу шептался с насекомой мелочью, подкармливая столовыми крохами пауков да тараканов:- Ешьте, родненькие.
- А?.. что ты, Пимен, говоришь?- свесил дядька упаренную голову, блукая глазами в потёмках тонюсенькой церковной свечи.
- Сядь пониже, нито угоришь.- Дед поставил миску с хлебом; прислушался к щёлканью догорающих дров.- Скрипит под сундуком свёрчок; тебе слыхать?- Да.- Это он ночные страхи разгоняет, опасные для нашего психованья. В мёртвой тиши человечку всё время блажится, будто за спиной когти, рога и копыта зло своё кажут.
- Пугаешь,- усмехнулся Зяма, удобнее присев на матрасе.- Безмолвие рожает в душе такие хорошие музыки, что любые дороги настежь открыты, и на ладонях можно замесить к оладьям жёлтое солнце.
Дед хохотнул над собой:- Пугаю. Иногдаче, знаешь, встану посерёд улицы да глохну начисто; отрезали уши, зашили. Справа колхозные машины гудят, надвигаются слева городские эшелонки, и в лобовую орут магазинные зазывалы - а я как дурачок улыбаюсь, живу неспехом мирским, кланяюсь судьбе за жизнь, за людей благодатных.
- Похожих на меня?- Зяма вознёсся к потолку, махая ангельскими крылами.
- Угу,- кивнул старик.- И на товарищей твоих, кои давно уже спят…
