годика, когда уже все смирились, что он останется навсегда немым, он вдруг внезапно заговорил. И заговорил сразу чисто и очень правильно, так, как другие дети разговаривают в шесть-семь лет.
А со временем и другие его недостатки нивелировались до такой степени, что просто не верилось, что он с таким трудом выжил после рождения. Не верилось, что он был почти лысым, так как в молодом и зрелом возрасте он был изрядно волосат во всех частях тела, от пяток до спины. Борода у него росла такая обильно густая, что начиналась буквально у нижних век. Не верилось, что его звали «немтырём», так как он был отличным музыкантом, превосходно пел, окончил музыкальное училище по классу дирижёра, писал песни, стихи и рассказы и вообще был гораздо талантливее меня и старшего брата вместе взятых. До самых последних дней он называл меня – браточек. Не знаю, почему он выбрал именно такое обращение ко мне, звучала в этом и нотка иронии свойственная всем нам, и не пафосное признание моего старшинства, но больше всего сказывалась в этом его привязанность ко мне. И я до сих пор не могу поверить, что он умер в тридцать лет от передозировки наркотиков. Притом что он не был наркоманом. Просто хотел всё успеть и всё попробовать. Вот и успел, вот и попробовал.
Мама моя любила его больше всех. Я её не ревновал, я был уже достаточно взрослым и понимал, почему так произошло. Наверное, для всех матерей дети, которым судьба приготовила такие испытания в младенчестве, являются самыми дорогими. Бессонные ночи и долгие дни, которые она провела с ним на руках в больнице, так сблизили их, что даже когда он стал уже взрослым, она продолжала его защищать и оберегать, как охраняла и берегла грудного младенца. Вот поэтому, когда умер брат, она быстро сдала. Даже после смерти отца она ещё крепко стояла на ногах, а тут ей было так плохо, что и не выразить словами.... Она онемела и отвердела душой, как мраморная статуя.... Оживала она, только когда видела внуков. Только тогда улыбка снова изредка проблёскивала на её лице.
Помню, как однажды, когда Андрею было ещё лет пять, я подарил ему фонарик. Простой такой фонарик, на квадратной батарейке. Он его долго включал и выключал, пока не испортился тумблер. Люк в подполье у нас находился на кухне, он был открыт, мать в это время что-то там делала. Перебирала какие-то соленья, варенья или что-то другое, я уже не помню. Я собирался ему помочь и посмотреть, что случилось с фонарём, но то ли он побоялся, что я могу забрать или может собирался отдать его маме, но только он спрыгнул со стула и быстро побежал на кухню. И там на полном ходу и нырнул в открытый проём. Благо высота была небольшая, может с метр, не больше, потому что осенью весь подпол был под завязку загружен свеклой, морковкой и картошкой.
Мать моя была иногда очень решительной и вспыльчивой. Моментально выскочив из подполья, она первым делом осмотрела брата на предмет повреждений, но не найдя никаких травм, всё равно решила наказать меня за то, что я не уследил. А так как я вины за собой не чувствовал, то и стоял, спокойно пережидая её гнев. Она схватила небольшую металлическую кочергу, стоявшую у плиты на кухне, и замахнулась на меня. Она явно ожидала, что я отскочу, среагирую, отпряну, а я не верил, что она может меня ударить кочергой. Вот ремнём я частенько у неё получал, а чтобы так....
Удар пришёлся в район бедра. Не очень сильный, как мне показалось вначале. Я усмехнулся и повернувшись пошёл к выходной двери. На через пару шагов понял, что не могу идти. Нога сначала мгновенно полностью онемела, а потом ужасно заболела, так, что я не мог на неё наступить. Сделав ещё пару неуверенных шагов я присел прямо на порог скорчившись от боли. Лицо мамы, бывшее до этого злым, вдруг моментально сделалось белым от страха. Она отшвырнула кочергу, подбежала ко мне, встала передо мной на колени и стала ощупывать ногу, торопливо спрашивая при этом:
- Где, где у тебя болит, сыночек? Болит? Покажи мне, покажи пожалуйста. Где я тебя ударила? – она ощупывала мне ногу, гладила её ладонями и вдруг внезапно, неожиданно, без всякого перехода заплакала, прижав мои ладони к своему лицу.
– Прости меня..., прости меня, дуру...., - сквозь всхлипы повторяла она, прижимая мои руки к своим губам и я чувствовал, как мои ладошки стали мокрыми от её слёз и губ. Слезинки стекали с ладоней и капали на пол. Так она и сидела потом со мной на пороге дома, крепко обняв меня и поливая слезами мои плечи и шею, и я уже не знал, как её утешить. Не мог, не умел. Она плакала так по-детски и так горько, что у меня сдавило сердце и слёзы непроизвольно навернулись на глаза. А рядом стоял братишка и тоже ревел, глядя на маму....
Недавно у меня родилась ещё одна внучка. Я попросил, чтобы её назвали Катей, в честь моей мамы. Пусть колесо жизни не прекращает своего вечного вращения....
