Старый самурай.
Самураем он не был. Но, достаточно старым для войны, - был.
Теперь он сидел в кирпичной коробке трансформаторной будки с выбитыми дверями, на краю посёлка и смотрел на свои ноги.
Посёлка уже почти не было. Ноги ещё были. В них были перебиты коленные чашечки, - нашёл на «растяжку». Какой-то мелкий осколок, похоже, попал в мошонку, но ему не хотелось туда заглядывать. Ниже паха и выше колен, бедренные артерии были перетянуты камуфляжными рукавами от куртки. Всё теперь было, - кроме будущего.
Теперь можно было подумать о прошлом.
Крышу будки, в которой он умирал, снесло «ураганом», можно было видеть голубое небо и пролетающих в нём ворон.
Теперь всё было можно.
В прошлом можно было увидеть много плохого, что раньше казалось хорошим. Там находилось десятка полтора женщин, которых он круто бросил, и один брат, с которым он 15 лет враждовал из-за денег. Он был настоящим мачо, он всегда всё делал круто и по-мужски. Теперь его мачизм круто отдавал мочой, сочащейся с кровью из повреждённых гениталий в пыль, между чьих-то окаменевших окурков и кучек засохшего дерьма.
Он пытался найти какое-то светлое пятно, стартовую площадку для конечного отлёта. Такая стартовая площадка была, - его дочь.
Она была рождена от женщины, с которой он никогда не состоял в законном браке, но каким-то непостижимым образом, оказалась его подлинной плотью и кровью. Каким-то непостижимым образом, она оказалась единственной женщиной, которая любила его. Это было единственное, что он любил, на самом деле, - свою плоть и кровь. Это был чистейшей крови эгоизм. Но любая любовь, - это всегда чистейший альтруизм, круто замешанный на эгоизме, как пыль с кровью.
Он пошёл на войну, не смотря на то, что весь его патриотизм и любая идейность остались в его уже очень далёкой юности. Но впереди он видел только бутылку с водкой, капельницу и старость, по капле уносящую то, что он считал содержанием своей жизни. Остаться пустым рядом со своей любовью, - было слишком унизительно. Война давала возможность наполниться горючей смесью, взорваться и сгореть сразу, как «коктейль Молотова».
Он глубоко вздохнул и ухмыльнулся, он, в общем-то, ни о чём не жалел.
На цевье его автомата была выжжена надпись, - EXIT. Время пришло.
Он взялся за ствол, приставил его левой рукой к правому виску и вытянул правую руку к спусковому крючку. Как раз подходило по его размеру. АКС был словно изготовлен прямо по его руке для такого дела. Но, острый угол компенсатора неприятно давил в тонкий висок. А ему не хотелось испытывать дискомфорт в такой ответственный момент. Он свинтил и уронил железку, она звякнула о загаженный цементный пол. Потом снял предохранитель на одиночный огонь. Подумал, и сдвинул на автоматический, - для надёжности и для красоты. Хороший, советского качества патрон калибра 7,62 был уже в патроннике. Но, для страховки, он передёрнул затвор ещё раз, предосторожность ещё никому не вредила. Приставил автомат к виску. Представил глаза дочери, цвета грозы над Чёрным морем. И с наслаждением нажал на спусковой крючок.
