обряд”: там ждал он “Прекрасной Дамы” в “мерцаньи красных лампад”. И вот теперь он слышит холодный и суровый голос – такой, каким он и должен звучать из бездушного темного мира:
Твои стенанья и мученья,
Твоя тоска - что мне до них?
Ты - только смутное виденье
Миров далеких и глухих.
И испытать тебя мне надо;
Их много, ищущих меня,
Неповторяемого взгляда,
Неугасимого огня.
От образа “Прекрасной Дамы”и обычной земной женщины не остаётся и следа! С поэтом разговаривает существо, которое не носит в себе ни тени любви, ни капли сострадания:
Кто я, ты долго не узнаешь,
Ночами глаз ты не сомкнешь,
Ты, может быть, как воск, истаешь,
Ты смертью, может быть, умрешь.
И если отдаленным эхом
Ко мне дойдет твой вздох "люблю",
Я громовым холодным смехом
Тебя, как плетью, опалю!
Внешне Блок всю жизнь оставался благородным, глубоко порядочным, отзывчивым человеком. По обычным житейским меркам ничего непоправимого, преступного он не совершил. Да, в его жизни были и хмельные вечера, и страстные ночи с женщинами. Но разве подобное не было свойственно многим русским гениям?
Людям, скользящим по поверхности жизни, даже непонятно: о какой гибели здесь можно говорить? Но понять чужое падение именно как падение могут только те, кому есть, откуда падать. Те же, кто сидит в болоте жизни, воображают, что подобный образ жизни - в порядке вещей для каждого из нас.
И все же когда вчитаешься в стихи Блока, как в автобиографический документ, как в исповедь, тогда уяснится само собой, что это за падение и что за гибель. А о них он уже говорит сам.
Сначала о воцарении Космического Зла на Земле – перед наступлением апокалипсиса - о котором предупреждает Священное Писание:
И век последний, ужасней всех,
Увидим и вы и я:
Все небо скроет ГНУСНЫЙ ГРЕХ,
На всех устах застынет смех,
Тоска небытия...
А затем и о своей личной посмертной судьбе:
Не таюсь я перед вами,
Посмотрите на меня:
Я стою среди пожарищ,
Обожженный языками
ПРЕИСПОДНЕГО ОГНЯ!
Не духовное ли опустошение поэта, вызванное осознанием случившегося, вылилось в его жалкую попытку вернуться к земной реальности и простой, человеческой любви? Попытку именно “жалкую”. Поскольку остановиться в разрушении - сначала себя, а теперь и окружающего мира - он уже не мог! Ведь человеку стоит только протянуть свою руку Люциферу, чтобы о чём-нибудь его попросить (тем более о страсти и вдохновении), - тот, дав человеку просимое, схватит его руку с величайшей силой и цепкостью и вряд ли уже отпустит. К тому же если человек не желает принять помощь Бога (вспомним: “Не пронзить меня Дарами и Причастием своим!”).
Именно поэтому в поэме “Двенадцать” смешалось все.
И распутство – как следствие “свободы” от нравственных норм:
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята -
Чем, чем занята?..
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
И убийство, а затем насмешка (даже злорадство!) над убитой:
Что, Катька, рада? - Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!..
И разнузданное насилие и воровство:
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба -
Гуляет нынче голытьба!
И мистический итог, как объяснение всему происходящему:
Товарищ, винтовку держи, не трусь:
Пальнем-ка пулей в Святую Русь!
А ведь начинал поэт с невинных стихов о “Прекрасной Даме”...
Блок как-то написал в своем дневнике, что в метафизических мирах он присутствовал реально, а не в воображении и сновидениях. Поэтому наивно полагать, что все его творчество явилось попыткой поэта отразить объективную (т. е. земную) реальность, в которой он существовал телесно, а не свое духовное состояние.
А оно в последние годы его жизни было ужасно. Психика уже не выдерживала, появились признаки ее распада. Скорбут (по-современному – цинга) сократил мучения, точнее - тот вид мучений, который присущ нашему физическому слою. Блок умер, не достигнув сорокадвухлетнего возраста. Впрочем, еще при жизни многие, встречавшие его, отзывались о нем как о живом трупе...
________________________
Владимир Кузин
P.S. В статье использованы материалы книги Даниила Андреева «Роза Мира».
ПРиглашаю опубликовать у нас в Питере
С уважением
Александр