Время было неумолимо. Порой казалось, что все окружающие предметы жили своей, особой жизнью, двигаясь, видоизменяясь и принимая решения самостоятельно, причём во вред ему, Виктору Максимову, любимому, но вот время… Оно текло капельками, исчезая в делах с заранее запрограммированными установками на его пожирание. Ну просто хронофаги какие-то, - вспоминался американский «ужастик», показанный однажды по советскому телевидению со всеми прелестями его программ и долгих заставок между передачами. Здесь главное – не пугаться (на память приходила убийственная концовка фильма), иначе станешь главной жертвой. И пощады не проси.
Попал он сюда в каком-то смысле случайно, и чувство инородности собственного тела в среде чуждой для него по самой своей сути долго не отпускало, довлело, как давит постоянно вынашиваемая мысль или нерешённая проблема. Переход на работу в Банк произошёл неожиданно легко, даже слишком, что немного пугало своей кажущейся нереальностью. Просто надоело сидеть в уютном кабинете, получая точно в срок несколько новеньких сотенок, хватавших от силы на неделю (бюджетное, как-никак, финансирование, зато зарплату выдадут всегда, что бы ни случилось). Да и начальник как-то подначил. Поглядев уныло в окно, он вдруг развернул голый череп в сторону Максимова и, тяжело вздохнув, спросил:
- Послушай, ну чего ты тут сидишь? Ты же язык знаешь, в командировках зарубежных был, опыт есть. Не пойму тебя. Мне самому обидно, что жизнь так проходит, да вот возраст…
Объяснять то, что было известно всем, но вслух никто сказать не решался, Максимов не стал. Не понимаешь – значит всё, приехал. Все эти конкурсы, лозунги, обещания дать дорогу способным и активным – в общем, трескотня пост-перестроечного периода уже порядком ему надоела. Для себя он определил эту болтовню как демагогию высшего уровня, переплюнувшую изыски бывших партийных щелкопёров и далеко оставившую позади риторику златоустов-реформаторов первой волны. И так было ясно, кто пойдёт дальше, кто останется, выживет, каким образом. Потом спокойно наблюдал за первыми банкротствами, очередями у дверей лопнувших пирамид, рушившимися кооперативами и нарождавшимися группировками. Поэтому неожиданное предложение прийти на собеседование в выросший, как на дрожжах, Банк, да ещё рядом с домом, воспринял с настороженностью. Всё-таки пошёл, хотя и без особых иллюзий, но пару статеек с рекомендациями, как проходить собеседование, всё же пролистал. Так, на всякий случай, как мышка в норку затащил в свою память – пусть полежит. Но не понадобилось - когда началась беседа, да ещё и на английском языке (среди акционеров большинство было англоязычными, а Банк на деле оказался иностранным, что тщательно маскировалось двусмысленным названием), так всё сразу вылетело. Ориентировался по ходу, сам для себя неожиданно проявляя чудеса демагогии и изворотливости, когда надо было обойти неудобные для него темы.
Как ни удивительно, его пригласили, правда с испытательным сроком. Оказалось, акционеры пожелали понемногу узнавать про страну, где они учились жить – что, да как. Не победные реляции об успехах реформаторов и достижениях экономики (знали бы, как считают, да кто у руля – ему довелось пару раз пообщаться), а о реальном положении дел. Независимый взгляд, так сказать. Вот и пригодились статейки по экономике, пылившиеся на шкафу в прихожей его, Максимова, квартирки. В-общем, понравилось. Взяли.
Здание Банка, где он теперь работал, имело весьма оригинальную планировку, где новичку было непросто разобраться и которое вполне могло поспорить по степени нелепости с творениями Корбюзье. Напоминало оно дом-колодец времён царской постройки (новая Хитровка, определил он для себя), с абсолютно нефункциональной сквозной (сверху-вниз или снизу-вверх) срединной частью, представленной огромными пустующими пространствами и маленькими комнатками-кельями по всему периметру, где и ютились сотрудники. Посетителей эта планировка впечатляла своей нестандартностью и масштабом. Эффект расширения достигался благодаря стеклянным перегородкам, отделявшим сидевших в начальственных приёмных девочек-секретарш от всей трудящейся финансовой братии, что придавало Банку ореол необходимой основательности и надёжности. Купилось даже телевидение – не разобравшись, что к чему, сделало большую передачу, показанную позже по «Культуре», где рассказывалось о новых архитектурных формах Москвы. И никому не приходило в голову, каких усилий стоило персоналу выполнять стоявшие перед ним задачи, крутясь на своём пятачке и едва не расшибая лбы в узких коридорах, соединявших рабочие комнатушки. А объяснялось всё довольно просто – здание строилось под выставочный комплекс, но что-то там не сложилось, и владельцам пришлось его продавать. У самого Банка помещений на старом месте тоже не хватало, финансовый имидж начинал страдать, а исправлять его постоянными разговорами о «первой лицензии, выданной коммерческому банку в России», было уже не под силу. Вот и махнули, купили - вопрос надо было решать срочно.
Главное – подсказывал ему прошлый опыт – сразу себя поставить. Но с этим было сложно: что-то свое, выстраданное, противопоставить он не мог, уж слишком непохожей была эта среда, а устраивать шоу на новом месте, используя бюрократическую велеречивость, не имело смысла, да и не хотелось. К тому же в помощи не отказывали – может, из уважения к возрасту, а может и по какому другому поводу. В общем, всё вроде складывалось, главное – не умничать.
Бэк-офис, как небрежно называли между собой молодые менеджеры это чрево финансового монстра, являл собой запутанный и на первый взгляд устрашающий механизм, где весьма своеобразно переплетались деловые и личные качества нового поколения финансистов, пришедших сюда сразу со студенческой скамьи и имевших все основания для нагловато-уверенной манеры общения, с которой пришлось столкнуться буквально сразу. Пообщавшись со своими новыми коллегами, изрядно поднаторевшими в этой круговерти, Максимов быстро понял, что многому придётся учиться, причём весьма быстро – испытательный срок, на который взяли, был не бесконечным, а результат, или, как здесь принято говорить, «продукт», всё ещё находился в зародыше. В принципе, можно выполнить задачу и по старинке, используя привычные методы и накопленные знания, и времени ушло бы ненамного больше. Но вот форма представления пресловутого продукта нужна была иная – броская, с графикой, с использованием непривычного современного новояза, который резал слух и вызывал внутреннее отторжение. Без этого - никак, иначе работа считалась невыполненной. Да и насчёт возможной реакции новых коллег он не питал никаких иллюзий – перед глазами стояла картина первого дня пребывания в Банке, когда, поднимаясь на новое рабочее место в стеклянном лифте с круговым обзором, он услышал разговор молодых банкиров, спокойно и уверенно рекомендовавших явно не вписывавшемуся в их общество «яйцеголовому» посмотреть первоисточники по теме, не имевшей прямого отношения к банковским делам. История имела продолжение, в которой сам он едва не оказался участником (его так и подмывало прочитать коллегам короткую лекцию). Яйцеголовый, сидевший, как оказалось, за соседним столом, не сдавался и принёс на следующий день краткую энциклопедию. Реакция коллег на настойчивость умника его потрясла – зачитанную статью отдел встретил громким хохотом и язвительными шутками, из чего Максимов быстро сделал для себя нужные выводы.
Но и крутились все, как черти в преисподней. Новоявленные банкиры носились по своим делам подобно пушечным ядрам, вследствие чего однажды в компьютерной сети Банка – или, как её здесь называли, «интранете», - прошло указание от руководящего состава: немедленно прекратить беготню. Иначе – увольнение.
И правда, суматоха раздражала. Привыкший к тиши своего кабинета в потихоньку разваливавшемся министерском колоссе, сложенном из нескольких кусков от переживших свой век развалин времен перестройки, Максимов даже не представлял, насколько далеко шагнули современные формы работы с их компьютерной изощрённостью и многообразием.
Да и стиль отношений здесь был иной – профессионально жёсткий, даже жестокий, бескомпромиссный, работа шла, что называется, «на износ». Некоторые к концу дня физически валились с ног, будучи не в состоянии даже реагировать на шутки коллег. Итог бывал печальный.
Однажды, блуждая коридорами-близнецами в поисках нужного подразделения, Максимов забрёл в дилерский зал, где работа не останавливалась ни днём, ни ночью из-за разницы во времени. Следить надлежало за всеми частями света с их торговыми площадками, фондовыми биржами, облигациями, индексами, валютными курсами, ценами и прочим. Здесь он и встретился со своим бывшим однокурсником, уже давно переквалифицировавшимся в финансиста и имевшим солидный опыт работы в Банке. Едва не закричал от ужаса. Бесцветные глаза когда-то весельчака, слывшего в институте одним из неутомимейших бабников, безразлично скользнули по Максимову, не выдавая никаких эмоций. Хотелось даже обидеться и пройти мимо, но что-то здесь было не так.
Николай – так звали бывшего однокурсника Максимова – походил на тень, едва заметную на фоне развешанной на стенах графики, придававшей мгновению их трогательной встречи оттенок какой-то мистической мизансцены. Оказалось, что тот долгое время и весьма успешно работал в Банке дилером. Здесь приходилось думать одновременно за десятерых, держать в голове неправдоподобный объём информации, обладать невероятной интуицией и обладать практически мгновенной реакцией. Движения рынка становились порой настолько неожиданными, что все прогнозы и оценки как аналитиков, так и маститых учёных рушились буквально за секунды, как карточный домик. Эти мгновения и надо было уметь прочувствовать, заранее просчитать, понять тенденцию (превратившуюся в «тренд») и сделать правильный ход. Николаю долгое время удавалось дирижировать сложнейшим механизмом так, как никому другому – в Банке на него молились. Неоднократно наперекор мнению руководителя, за мгновения почувствовав опасность, он сбрасывал акции, совершал невероятные операции, заключал сделки, противоречившие всему и вся, продавал, покупал, опять скидывал, и неизменно оказывался в плюсе. Понять это было невозможно – надо пропитаться атмосферой слухов, ожиданий, заявлений высокопоставленных чиновников, скандалов, аналитических рассуждений, прогнозов, статистических данных, вжиться, стать их неотъемлемой частью, финансовым роботом, киборгом. Фактически именно ему Банк был обязан большей части своей прибыли, а однажды - и своим существованием.
Кончился этот «забег» печально – в один прекрасный день Коля как бы «завис», напоминая отказавший компьютер, на что поначалу в ночной суматохе дилерского зала никто не обратил внимания. Микроинсульт, сказал Сергей Александрович, банковский врач (была здесь и такая должность). Потом приехала неотложка, последовал постельный режим, капельницы, несколько месяцев в больнице. Его пожалели. Поскольку до пенсии было ещё далеко, а
