Я готовлю завтрак, а дочка вносит ее на кухню в красивом импортном креслице, улыбается:
- Поздоровайся с бабушкой.
Внучка улыбается во весь рот, болтает ножками, и я бодаю ее в лобик:
- Привет, Манечка!
Потом приходит Ира, молоденькая няня Машки, я ухожу на работу, а дочка будет строчить и строчить на швейной машинке весь день. Да, чувствует она себя независимой, и деньги есть, но как же сложно учиться быть свободной, принимать решения! А еще теперь она - мать-одиночка, гордая мать-одиночка, которая всё - «сама да сама», и по утрам бегает на детскую кухню за бесплатным молоком, - аж по целому литру дают! – а внучку мы зовем: «Кормилица ты наша»!
В девяносто пятом записей я делала мало, и причиной тому было рождение внучки, - надо было помогать дочке, у которой отношения с любимым не сложились. Но огорчения мы не испытывали, а лишь радовались, - растет, растет человечек!
На экране – бои в Чечне*, в Грозном. Снайперы со всех домов бьют наших ребят, убитые - на улицах, а чеченцы не дают их унести. Похоже, что «дудаевские наемники», как называют их в прессе, вооружены лучше, чем наша Армия, да и не только они, - старуха трясет автоматом и кричит:
- У нас такого оружия полные подвалы! Мы все помрем, но не сдадимся!
И рядом с ней - портрет Дудаева*, он - их бог, хотя вот уже три года вместо пенсий они получают только автоматы.
Да, понимаю, надо что-то делать с взбунтовавшейся Чечней, но что? Отпустить? По крайней мере, не было бы таких жертв. Пишут в газетах, говорят по ТВ, что наших солдат подставили, - дали приказ щадить местное население, - а вот боевики не щадят. Уже шестерых похоронили только в нашей области.
... Сын на госэкзамене провалился по машиностроению и до сих пор нет диплома; нет и паспорта, - Вовка, его друг из Карачева, отдал его своему приятелю, а тот не возвращает; права на вождение машины гаишники отобрали, так что ездит теперь на своем стареньком «Опеле» без них и того гляди, оштрафуют. А еще со дня на день ждем повестку в Армию, и дома ночует через ночь, а где пропадает, не говорит. Вот такой клубок проблем накрутился вокруг сына
... Почти каждый день в Новостях - убийства, разборки и всё из-за того, что третий год идёт процесс раздела государственной «коврижки». А вчера убили Влада Листьева* в подъезде его же дома. Да, влияние его в «годы застоя» было огромным, «Взгляд*», который он вёл, был для нас свежим ветром, и все же... И трехдневный траур, и очень пышные похороны, и многочасовой марафон в его память вызывали какое-то неприятие, - опять - чисто русский перебор. Как и во всем.
... У магазина, возле иномарки тусуются «новые русские»... Задорнов* так их живописует: «Был приглашен ими в один южный ресторанчик. Вошел, а они сидят в своих спортивных костюмах, да еще при модной сейчас трехдневной небритости... Ну, уголовники! Вылитые уголовники». Но за рубежами их любят, - живут там широко, сорят деньгами, - видать, их папочки-коммунисты бо-ольшие куски отхватили при переделе гос. собственности, от тайного «золота Партии». И текут теперь рекой наши российские денежки в долларах в иностранные банки. И нет сил - может, и желания - у нашего слабого правительства остановить этот поток, а мы… Правда, наскребло всё же государство денег, чтобы расплатиться хотя бы с пенсионерами, а так называемые «детские», которых и хватает только на килограмм масла, дочке должны уже за одиннадцать месяцев.
... «Силовым решением» Президент сместил нашего губернатора коммуниста Родкина и назначил Александра Семенева. Когда-то в районе снимала я фильм о нем, - был он директором швейной фабрики, - и помню подумалось: с его умом не в районе бы сидеть, а в руководстве области. Потом и Платон не раз писал о нем в «Новых известиях», и вот теперь, когда Семенева назначили временным руководителем администрации, то он - в благодарность ли за поддержку? – и взял Платона к себе одним из заместителей по связям с общественностью, так что мой муж-воитель оказался хотя и сбоку, но во власти, и даже в персональной «Волге» удалось покататься… хотя и стесняется этого.
... Мой брат Виктор... Обычно он приезжает из Карачева по четвергам, придерживаясь за перила и опираясь на костыль, медленно поднимается на наш пятый, сбрасывает у порога затасканный рюкзак, и я сразу же увлекаю его на кухню, ставлю перед ним всё, что есть в холодильнике, а он начинает отказываться, отодвигать от себя тарелки, хотя вижу, чувствую: во рту у него слюна от предвкушаемой трапезы. И потому, что выживает только на деньги за яички, которые у него покупаю, да еще на меньшую часть своей пенсии, отдавая большую семье. А меж тем мечтает купить компьютер с принтером, чтобы оттиснуть свой роман, который всё правит, переписывает, дописывает.
- И столько сижу над ним, что некогда печку протопить, - смеется: - Вчера утром температура в хате была два градуса тепла и ничего! Правда, у порога тряпка… зараза, к полу примерзла так, что еле отодрал.
... Скоро во второй раз будем избирать президента России.
Сыта я этими «Выборами – 95» по горло! Двенадцать прямых передач уже сделала, а теперь еще и платные фильмы пошли косяками, в которых - агитационные крики партий, блоков, объединений, зависимых и независимых кандидатов, которых около пятидесяти! И все обещают, обещают. И больше всех – коммунисты. А что будет, если опять победят? Ведь нагло, напористо идут к выборам, завоевывая сердца тех, кто хочет полунищей, но стабильной жизни с талонами на колбасу и «синюю птицу». Да и выбирать не надо будет, - за тебя «руководящая и направляющая» выберет. Конечно, до слез жалко этих сломленных социализмом стариков и старушек, которым свобода уже не под силу. Ведь она, свобода, предполагает самостоятельность, а у них для этого уже нет сил, поэтому: не-е, лучше - назад, в берлогу социализма, в которой хотя и тесновато, темновато, да и еды не очень, но зато - стабильность.
... Вчера на улице было ветрено, зябко, моросил дождь, а по радио весь день звучала траурная музыка по погибшим в Будёновске*. А дело в том, что чеченцы захватили больницу, грозились за каждого убитого вырезать десять больных и Премьер Черномырдин* вел переговоры по телефону с главарем Басаевым. Но спецназ все же попробовал освободить заложников и в результате много раненых, погибших. Потом заложников отпустили в обмен на добровольцев и террористы в автобусах, под их прикрытием, ехали к своим лагерям, ухмыляясь, - почти победили!
Поздно вечером стреляли и в нашем дворе, кричали какие-то подростки, женщина. Платон выскочил на балкон, я – следом, ведь сына-то еще нет дома. И не ложилась спать, ждала его, а он явился только в половине второго. Отвернулась к стене, закрыла глаза, прошептала: «Все мои дома, все здоровы. Господи, слава тебе!», и тут же заснула.
... Я – в Карачеве. Мой брат ковыляет по коридору... Да коридор ли это? Весь заставлен, завешан, завален, загроможден и только к газовой плите и выходу проложены тропинки.
- Галетина, это ты? – слышу сдавленный голос: - А я еще вчера тебя ждал, ждал…
Нет, совсем не тот мой брат, каким привыкла видеть, - не нашел даже сил улыбнуться – и уже стараюсь разговорить его, расшевелить, а он…
А он жалуется на одиночество. А он жалуется на сына, который приезжает сюда не к нему, а к своим приятелям. А он кивает на свой роман и говорит:
- Ведь всю жизнь на него положил! И мамкину, и твою в какой-то мере, а он лежит и никому не нужен.
Что ответить?
- Вить, но был же... так сказать, процесс, - улыбаюсь ободряюще: – У тебя же душа горела от коллективизации*, от сталинских репрессий*, вот вроде как и лечился, выплёскивая всё это из души, а когда дети будут читать…
- Да не нужен он детям...
И отворачивается к засиженному мухами окну. И смотрит на буйствующую крапиву, которую срезает, сушит и кроме которой уже ничего в его огороде не растет.
...Монтирую сюжет с очередной пресс-конференции с губернатом Семеневым, на которой был Платон, и вижу: гру-устный сидит!
- Чего таким был, каким горем убитый? - спрашиваю вечером.
- А-а, непорядочной оказалась Комцева. Как же я тащил ее, как помогал, чтобы наши демократы ей поверили! А она пошла сегодня к Семеневу и нажаловалась на меня, что я, видите ли, не так пресс-конференцию провел, слишком активным был.
- Женщина во власти хотя бы с краю, уже не женщина, - пробую утешить подвернувшимся афоризмом, но, кажется, не утешила и говорю более трезвое: - Зато будешь теперь знать, чего она стоит.
И всё равно весь вечер ходил тихий и поникший.
... Прожили мы еще один год, перестраиваясь для новой жизни, но когда и какой она будет дальше? Не знаем. А о той, что теперь, могу сказать: и всё же, при «низком уровне жизни» народа, дышать стало легче, - каждый может говорить то, что думает, заниматься тем, что ему под силу. А еще ощущается что-то вроде начавшейся стабилизации, - уже не так головокружительно растут цены, да и купить можно… если есть деньги то, что нужно. Но по-прежнему тревожно за детей, которым от приватизации ничего не досталось кроме горстки обесцененных ваучеров*, поэтому рвутся хоть что-то заработать своими руками.
…Еду с работы троллейбусом. Снежок выпал, в сумерках огни фонарей и частных ларечков светятся, мигают по-новогоднему. Радоваться бы всему этому в преддверии праздника, а я…
А во мне - опять: нет, не перетащить наш народ в другую жизнь. Ведь не известно: а что будет там, в новой? Нет, не пробиться реформаторам к сердцам самых активных избирателей, - не верят им затурканные и надорванные работой старики и старушки; не поймут их и пролетарии, всосавшие с молоком матери стиль «планового советского» существования; не поймут и бесправные колхозники, от которых слышим: «Жить-то как хорошо стало при Брежневе*, деньжата стали давать, зерно, картошку». И горько им теперь, что на глазах разваливается какая-никакая, а кормушка, из которой еще и тащили понемногу.
Мигают, весело мельтешат разноцветные огоньки новогодних елок, что красуются слева и справа от черного идола* с кепкой, который всё так же стоит на площади его же имени. Обычно, когда прохожу мимо, почти слышу его клич, брошенный в семнадцатом: «Грабь награбленное»! И становится страшно: а вдруг то прошлое - опять?.. а вдруг - по второму кругу?.. Как же всё перепуталось, смешалось в наших головах и душах! Господи, помоги разобраться во всем этом! Господи, помоги обрести душевное равновесие хотя бы в эти предновогодние дни!
*Первая чеченская война 1994-1996 годов.
*Джохар Дудаев (1944-1996) - Чеченский политический деятель.
*Владислав Листьев (1956-1995) – Журналист и телеведущий «Взгляда», первый генеральный директор ОРТ, предприниматель.
*«Взгляд» - одна из самых популярных телепрограмм России, впервые вышла 2 октября 1987 года.
*Михаил Задорнов (1948-2017) - Писатель-сатирик.
*Будённовск - Террористическая атака14-19 июня, возглавляемая Шамилем Басаевым с захватом больницы и заложников.
*Виктор Черномырдин (1938-2010) - Председатель Правительства
Перетащили пьянь и воры, чтоб до них каждый плевок долетал ...