сих пор эта история вполне могла соответствовать действительности, но дальше начинается сплошная мистика. Когда рыцарь спешился, к нему обратилась какая-то колдунья и напророчила, что любимый конь станет однажды причиной его смерти. Сэр Роберт выхватил меч и убил коня, чтобы пророчество не исполнилось. Труп лошади был оставлен на берегу, и много лет белевшие на песке кости овевали ветры и омывали дожди. Однажды сэр Роберт прогуливался с другом по берегу реки. Они проходили мимо скелета, и сэр Роберт, смеясь, рассказал другу о старом пророчестве. Рассказывая, он пнул ногой череп, но осколок кости пробил сапог и вонзился в ногу. Рана загноилась, и старый рыцарь умер от заражения крови. Так исполнилось пророчество колдуньи”
(Окшотт Эварт “Рыцарь и его конь” // “Рыцарь и его замок. Средневековые крепости и осадные сооружения”, с. 64—65, М., 2007)
Мистические тайны всегда привлекали внимание людей, потому что будоражили их воображения своей необычностью.
2. ПОИСКИ СВЕДЕНИЙ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ
Летописец так и не смог внятно объяснить, почему Олег заслужил прозвище “вещий”, то есть – провидец. Нельзя же всерьёз воспринимать маловразумительную байку о том, как русский князь отверг ромейское угощение “бЪ бо устроено со отравою”. Об этом и без того нетрудно догадаться, все знали про ромейское хобби – травить и своих, и чужих. Скорее это прозвище принадлежало персонажу древних героических сказаний, с которым позднее сопоставили исторического князя. Подобную мысль высказывал известный исследователь русского и европейского эпоса А.Н. Веселовский:
“…не исторический деятель лег в основу песенного типа, а древний эпический богатырь мог бессознательно быть сближен с тем или другим деятелем сходного типа и созвучного имени — как Добрыня эпоса с Добрынями летописных сказаний, как Владимир древнейших песен — с Владимиром стольно-киевским. Обратное развитие — от исторического предания к эпосу исключается — для меня лично — в высшей степени неисторическим характером последнего”
(А.Н. Веселовский “Былины о Волхе Всеславьевиче и поэмы об Ортните” // “Русский фольклор. Межэтнические фольклорные связи”, XXVII, с. 305, С.-Петербург, 1993)
Упомянутый эпический богатырь нам хорошо знаком по русским былинам под именем Волх Всеславьевич, либо Вольга Святославович. А.Н. Веселовский, не отрицая его связи с князем Олегом, всё же заметил: “Имя Волха нарицательное (волхв), связанное с этим вещим знанием и волшебным искусством” (Там же, с. 304). Но тут с уважаемым автором можно не согласиться. Рассказчиками имя произносилось как “Вольх”, а это уже совпадает с летописным вариантом имени Олега – Ольг, Вольг, ну только чуть помягче. Имена Вольга и Вольг вообще практически тождественны.
Вот тот самый древний герой, рассказы и песни о подвигах которого были использованы летописцами. Он-то действительно настоящий провидец и с полным правом может называться “вещим”, побеждает не столько силой, сколько “хитростью мудростью”. Образ мудрого провидца зародился в глубокой древности, одним из его вариантов был греческий Одиссей (отказ Олега принять вино от византийцев напоминает встречу Одиссея и Цирцеи), только вот хитроумный Одиссей не владел искусством чародейства, а изображался обычным человеком. Образ Вольги древнее, много древнее, неслучайно же его дружина жила за счёт охоты и рыболовства, как первобытные люди. Или же это и были настоящие первобытные люди?
Случилось так, что один и тот же персонаж известен в русских былинах под двумя именами, то есть, имя-то одно, произношения разные. Причина в том, что предание о Вольге или Вольхе принадлежало разным этническим группам, хоть и родным по крови, но разделённым длительным периодом самостоятельной жизни, и уже позднее встретившимся на русской земле. Вольх – это Вольг (Олег) в южнорусском произношении, связанный происхождением с Киевской землёй, не зря же, в отличие от других богатырей, его местом рождения былины называют Киев. Вольга – довольно необычная для Руси форма имени, но использовался именно этот вариант, вместо привычного “Вольг”. В обыденной жизни эта форма не употреблялась, но в былинах оказалась устойчивой. Вольга – это усечённое Вольгаст, и пришло это имя от балтийских славян. Славяне действительно в большом количестве переселялись с Балтики на Русь, такие объединения, как поляне, древляне, смоляне, волыняне, когда-то жили в Южной Прибалтике. Форма “Вольгаст” слишком непривычна для русского слуха и её видоизменили, приспособив к местному произношению, тем более что содержание западных и восточных преданий в принципе одно и то же.
Начиналось предание, естественно, с рождения главного героя. И рождения необычного – от змея:
“По саду, саду по зеленому
Ходила-гуляла молода княжна
Марфа Всеславьевна,
Она с камени скочила на лютого на змея;
Обвивается лютый змей
Около чебота зелен сафьян,
Около чулочика шелкова,
Хоботом бьет по белу стегну.
А втапоры княгиня понос понесла,
А понос понесла и дитя родила”
(“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, с. 32, М., 1977)
В мифах боги нередко принимали разнообразный облик и сходили с небес ради связей с земными женщинами. Небесная наследственность приводила к рождению великих героев. Вот и сейчас на свет появился очень необычный ребёнок:
“Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли,
Зайцы, лисицы по чащицам,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по островам.
А и будет Вольх в полтора часа,
Вольх говорит, как гром гремит”
(Там же, с. 23-33)
Знаки божественного происхождения неоспоримы – вся природа устрашена силой и могуществом новорожденного. Растёт и мужает сын бога с быстротой, недоступной простым смертным:
“А не пеленай во пелену червчатую,
А не в поясай в поесья шелковыя, –
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатные,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку – палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд”
(Там же, с. 33)
Русская былина тут не оригинальна. В ряде песен южных славян тоже говорится о рождении младенца, обладающего огромной силой и способного на подвиги, невозможные для обычных людей. Едва родившись, младенец просит у своей матери (тоже матери, как и в былине) коня и оружие:
“Ой ты, матушка моя родная!
Есть у тебя резвый конь отцовский,
Есть отцово у тебя оружье?”
(“Малое дитя и ламия” // “Песни южных славян”, БВЛ, с. 75, М., 1976)
От божественного отца ребёнок получил не только силу, но и дар чародейства:
“В та поры поучился Вольх ко премудростям:
А и первой мудрости учился –
Обвертываться ясным соколом,
Ко другой-та мудрости учился он, Вольх, –
Обвертываться серым волком,
Ко третьей-та мудрости то учился Вольх, –
Обвертываться гнедым туром – золотые рога”
(“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, с. 33, М., 1977)
Под обликом змея определённо скрывался один из языческих богов. Он наделил сына магическими способностями для исполнения предначертанных божественных замыслов. Что у новорожденного имелось своё предназначение в жизни, видно из описания его рождения:
“Подрожала сыра земля,
Стреслося славно царство Индейское,
А и синея моря сколыбалося
Для ради рожденья богатырскова,
Молода Вольха Всеславьевича”
(Там же, с. 32)
Грозное знамение предвещает гибель для Индейского царства. В этом и заключалось главное предназначение новорожденного, для исполнения которого он получил и великую силу, и дар чародейства, и высокое происхождение. Действительно, ведь не просто так змей выбрал именно княжну, да и “злат шелом” – княжеская принадлежность. Вольх (Вольга) был князем и только потому имел право начинать войну.
Рассказов о самой войне насочиняли много, притом самых разных, но всегда подчёркивающих хитроумие и удивительную изобретательность главного героя. Его противники, разумеется, злодеи, которые вот-вот сами нападут на Киев. Народы в своих мифах придумывали всевозможные варианты “Мордора”, который просто необходимо разрушить. Для греков это Троя, для индусов Трипура, для иранцев Туран, а на долю русского героя выпало сокрушить Индейское царство. Как только его не сокрушали: и прятались в ладьях, чтобы незаметно подобраться к городу, и сжигали огненными птицами, но самым популярным способом стало, конечно, чародейство. А иначе для чего нужны сверхъестественные способности? Только чтобы дружину кормить, побивая дичь в образе то волка, то сокола? Так дружина тогда вконец разленится, а ведь она нужна для войны. И вот наш герой, обернувшись туром, мчится к Индейскому царству, потом, обернувшись соколом, подслушивает вражеские планы (самые злодейские, кто бы сомневался?) и, наконец, высший пилотаж – в облике горностая уничтожает вражеское оружие.
Теперь – вперёд на врага! Дружина бодро подходит к городу и вдруг останавливается:
“И пришли они ко стене белокаменной,
Крепка стена белокаменна,
Вороты у города железныя,
Крюки-засовы все медные,
Стоят караулы денны-нощны,
Стоит подворотня дорог рыбий зуб,
Мудрены вырезы вырезано,
А и только в вырезу мурашу пройти.
И все молодцы закручинилися,
Закручинилися и запечалилися,
Говорят таково слово:
“Потерять будет головки напрасныя,
А и как нам будет стена пройти?”
(Там же, с. 35)
Лукавят дружинники, ой, лукавят! Оружия-то у врагов нет, всё оно безнадёжно испорчено, город можно свободно штурмом брать. Но – солирует предводитель, вмешиваться в его подвиг было бы непорядочно. И потом, разве не интересно полюбоваться на новые чудеса? А чудо – вот оно:
“Молоды Вольх, он догадлив был:
Сам обвернулся мурашиком
И всех добрых молодцов мурашками,
Прошли они стену белокаменну,
И стали молодцы уж на другой стороне”
(Там же)
И враги захвачены врасплох, и воспоминаний до конца жизни хватит – все довольны. Ну, кроме врагов, конечно, но их можно не считать, некого уже считать:
“Гой еси вы, дружина хоробрая!
Ходите по царству Индейскому,
Рубите старова, малова,
Не оставьте в царстве на семена,
Оставьте только вы по выбору,
Не много не мало – семь тысячей
Душечки красны девицы!”
(Там же, с. 36)
Перепуганный царь заперся на железные запоры, да только для сына бога это не преграда. Он ворвался в царские палаты, схватил Салтыка Ставрульевича, а потом и говорит ему:
“А и вас-то царей, не бьют, не казнят”
Надо же, какое великодушие! И только царь обрадовался, решив, что спасён, как:
“Ухватя его, ударил о кирпищатый пол,
Расшиб его в крохи г…”
Что поделать, время было грубое, ну и юмор соответствующий. Шансов у царя всё равно никаких, он оказался третьим лишним:
“И тут Вольх сам царем насел,
Успехов в этом благородном деле!