злобу дня.
-Да, пожалуйста! – и Марксэн горделиво развернул полотно навстречу льющемуся из окна солнечному свету.
-Да любуйтеся хоть бесплатно и насовсем!
Мужик, подняв свои бесцветные глаза и шевеля бескровными губами, вдруг начал стремительно бледнеть и неприлично потеть (пользуйтесь супердезодорантом « Мистер Мускул »! Пропотеете как в бане или на партсобрании! Шутка. Дурацкая. Зато в духе идей.). Женщина тоже прочитала тоже вспотела (какие же они, идейные, право, п о т у ч и е!) и от смущения покраснела. Да и было отчего! На алом кумаче здоровенными, бросающимися в глаза буквами было аккуратно выведено – «Свободу Манде!»
Немая сцена продолжалась около минуты. Первым дар речи обрел мужик.
-И как это прикажете понимать? – чекистско-комиссарским тоном поинтересовался он ( «Вы в контрразведке у Колчака не служили? – Да я стахановец с шешнадцати лет! – А грамоты где? – У сундучке припрятаны!.»).
- Да! Это какой еще... Вы меня слышите, товарис-ч?
-Как какой? – удивился Максэн наивности вопроса.- Африканской, какой же еще!
-Может быть Манделе? - все никак не мог въехать в тему
мужик.
-Ну! – согласился Марксэн. – Все правильно! Ей, Манделе! «Ле» не умещается в размер длины представленного для работы полотна! Пришлось сокращать. А что делать? Да вы не сомневайтесь, граждане из администрации! Кто умный – поймет, а дураку все равно, какая она, эта Манда-Мандела – наша, африканская, или, скажем, с острова Пасхи!
Но проверяющие, похоже, уже окончательно вышли из ступора, марксэновым заверениям не поверили и вообще нависли над нашим Рембрантом могучими грозовыми тучами, хорошо, что пока без молний.
-Не она, а он! – по-гадючьи прошипела женщина (а гадюки шипят?). – Товарищ Мандела! Мужчина! Национальный герой! Почти тридцать лет томился в заключении человеконенавистного апартеида!
-Да что вы говорите! – по- бабьи всплеснул руками Марксэн. – Это что же - два по пятнашке? Серьезный братан! Наверняка в законе! Позвольте полюбопытствовать, по каким статьям чалился?
-Да - а-а... Это мы очень вовремя зашли! – проигнорировав марксэнов вопрос, мужик тщательно промокнул вспотевший лоб носовым платком. – Да, вовремя! А то бы этот... – и ненавидяще кивнул на Марксэна. - ...Пикассо такого бы напикассочил! Это же... – и кивнул теперь уже на плакат, – ни в какие ворота! И нецензурно, и вышестоящие товарищи могли бы понять как самую беспардонную политическую провокацию!
-Да бросьте вы, граждане! – легкомысленно махнул рукой Марксэн. Слова- то какие! «Нецензурно», «провокация»! Думаете, эту галиматью кто-нибудь читать будет? А и прочитают – невелика беда! Если бы я написал свободу какой-нибудь Ивановой, Петровой , Сидоровой или какой другой манделе с русской фамилией, то тогда да, тогда было бы шороху! Но здесь, граждане, Африка! Черный континент! Там в некоторых местах не ступала ни одна нога, ни одного человека! Тем более наших заводских! Поэтому кто их, манделов этих, знает, какие там у них имена- фамилии- отчества - другие паспортные данные! Никто!
Вот я как-то из запоя выходил, - бесцеремонно уводя тему в сторону, ударился он в воспоминания, - так сериал один пристрастился смотреть. Про богатых, которые плачут и плачут, и плачут и плачут. Козлы. Так вот там, в сериале этом, один герой был. Прощелыга каких поискать. Все с наганом ходил, все думал, кого бы застрелить без всякойц пощады. Так его знаете, как звали? Хуило Барбос! Честное беспартийное! - и для пущей убедительности Марксэн размашисто перекрестился на плакат.
-Я прям, ахнул, когда с ним та квот телевизионно познакомился! Ну и чего в результате? Да ничего! Абсолютно! Как показывали, так и показывают. И это, заметьте, в телевизере! То есть, на всю страну! Это как понимать?
-Во- первых, это совсем не то, что вы, гражданин, сейчас назвали, а Хулио Барбосес. Хулио, а не так как вы неприлично выразились! – строго поправила инструкторша. Похоже, она сама, несмотря на высокое идейно- культурное воспитание, была любительницей посмотреть эти легкомысленные и глубоко аполитичные многосерийные кинофильмики.
-И сериал этот не африканский, а бразильский. О борьбе тамошних рабовладельческих пролетариев против ненавистных и тоже рабовладельческих же эксплуататоров.
- А я о чем говорю! – обрадовался Марксэн (о, этот Марксик, это тот ещё неунывающий игрун! Чтобы его смутить – да ни пожалуйста, да никогда ни в жисть!). - Очень душевный фильм! У этого Барбоса там еще кореш есть. Тоже жутко отрицательный тип! В сомбрере все время ходит и подленько так ухмыляется. А вместо нагана у него плетка. И зовут, между прочим, соответственно – Пидор. Честное беспартийное! Вот те крест! Ему эти... ну... которые угнетенные и замученные так прямо по глазам и говорят: Пидор ты вонючий! Как же ты нас, угнетенных, уже достал своими фашистскими выходками! Ну ничего, придет скоро Великая и Октябрьская, ужо недолго осталось! Отольются тогда кошке мышки! Уж мы тогда тебе всем нашим угнетенным колхозом эту твою нам ненавистную плетку тебе в ж... засовывать будем! Чтоб ты, значит, на всю свою оставшуюся поганую жизнь запомнил нас, пролетариев!
-Какая у вас, гражданин э-э-э… ну, неважно… жуткая мешанина в голове, - поморщилась инструкторша. – Во- первых, при чем тут Великий Октябрь? Что вы нас постоянно политически провоцируете? А во- вторых, этого персонажа зовут Питер. Питер, а не то что вы с таким неприкрытым удовольствием произносите! Ну как вам понятнее объяснить... Питер! По нашему- Петя! Петушок!
- Извините, мадам гражданка из администрации...- пробормотал Марксэн, ошарашенный теми интимными подробностями, которые, как только что выяснилось, были известны этой внешне совсем невзрачной женщине. - Я, конечно, не знаю какой там у него, у фашиста, петушок. Извиняюсь, не довелось полюбоваться, в телевизере не показывали, так что вам виднее... Но вот что я хочу сказать, и никто меня с этих слов не собъет до самой моей смерти! – и голос у Марксэна налился сталью и зазвенел железом. – Гад, он, что в Африке, что в Бразилии, что где-нигде, а все равно гад! Отвечаю!
- Бред какой-то… - фыркнул мужик. - Ладно, давайте закругляться! А то так черти до чего можно договориться! Вы, гражданин, про Манделу все поняли? Осознали политическую важность момента? Прониклись духом? Срок для исправления плаката – до семнадцати ноль- ноль. И чтобы без всяких сокращений, понятно?
- Бу сделано! Извиняюсь, месье инструктор...- и Марксэн для виду смутился. – А как насчет подкожного вливания? Живопись живописью, а карман карманом...
- Вам же премиальные выпишут, как якобы передовику производства за якобы перевыполнение суточного плана! – задохнулся от возмущения инструктор. - Ну, вы, гражданин, оказывается и фрукт!
- Что значит «выпишут»?- нимало не смутился Марксэн. – Конечно, выпишут, само собой! А только для этого... творческого подъема подкожные вливания весьма полезны. Стимулируют, так сказать, кисть творца. И можно даже без закуски! Мы без закуски привычные!
Инструктор теперь уже с неприкрытой ненавистью посмотрел на него, ничего не сказал и, пропустив вперед инструкторшу, решительно вышел из комнаты.
- Козел, - сказал, как припечатал, Марксэн. После чего огорченно вздохнул, сунулся под гипсовый бюст своего почти однофамильца, вытащил бутылку, налил полстакана, выпил, довольно крякнул, похрустел луковицей и, чему- то глумливо ухмыляясь, повернулся к плакату...
