нормально ,- я попытался собраться с мыслями и вдруг сорвался. Слова , которые сдерживал усилием воли , которые непрерывно гонял в голове в течение последних десяти минут , которые давили снаружи и одновременно рвали меня изнутри вырвались и прозвучали. Я сказал то , что хотел проорать во всю глотку , как только прочел принесенное сестрой письмо.
– Надь , Ира не моя дочь. Витькина.
Я взял с холодильника принесенный ею конверт с красным штампом городского суда в левом верхнем углу и положил его на стол.
- Здесь результаты генно-молекулярной экспертизы и решение суда. Почитай , если интересно.
Десять секунд Надя переваривала услышанное , потом заторопилась , сказала , что ей срочно надо идти , попрощалась и вышла. Я услышал , как хлопнула входная дверь.
Прошло еще двадцать шесть лет. Мне исполнилось шестьдесят два. Я сидел на казенной кровати и смотрел в зарешеченное окно. Передо мной на столе стоял стакан чая в подстаканнике.
За окном была осень – ноябрь. Деревья сбросили листья. Листья превратились в грязь. Морозов еще не было , но на улице все равно было холодно и сыро. Времени было начало шестого , и за окном было почти темно. Желтым светом горел фонарь.
Кровать , на которой я сидел , стояла на втором этаже городского онкологического диспансера , во второй палате.
Во время утреннего обхода лечащий врач сказал , что оперировать меня не будут. Нет смысла. Выпишут завтра после обеда. Мне оставалось два-три месяца.
Приходила медсестра , уколола. Хорошая женщина , душевная , моих лет. За центнер весом. Худые редко бывают душевными. Я предложил ей чаю. Она сказала , что составит компанию как только разберется с больными , и действительно вернулась через пятнадцать минут с большой белой кружкой. Я налил ей чая.
- Выписывают?
- Завтра , во второй половине дня.
- Дома , конечно , лучше.
- Да ,- согласился я , - дома лучше.
Думаю , мы говорили об одном. Она , конечно , знала , что оперировать меня не взялись.
- Тут главное не раскисать , -сказала она , будто прочитав мои мысли.
Для меня в этой жизни осталось не так много принципиальных моментов, один из них – уйти достойно. Без срыва , без истерик , сохранив здоровый рассудок до конца. Хотел бы я оказаться деревом. Умереть стоя без усилий , просто в силу своей природы.
- Да , тут главное не раскисать , - повторил я.
- Дома жена , дети. Наверное , и внуки есть?
- Нет никого , - внутри что-то шевельнулось и затихло. За время болезни я исчерпал весь остаток эмоций. Тоска одиночества давно прошла. Прошли ненависть к врачам за их бессилие , неприязнь ко всем окружающим за то , что они будут жить после меня и желание уйти раньше , чем болезнь меня убьет. Я выгорел изнутри задолго до смерти.
- Сестра умерла два года назад. Тоже рак. Племянники не в счет. Чужие люди.
- Плохо , - сказала медсестра и покачала головой.
- Терпимо , - возразил я. - Жизнь без пяти минут прожита. И теперь все это не имеет никакого значения.
Она возразила , засыпав меня выдержками из журналов «Пробудитесь» и «Сторожевая башня». Развернуто , детально. Про великий замысел , любовь к ближнему , страдания , испытания и прочую ерунду. Впрочем , я изначально ожидал от нее что-то в этом роде.
Я молчал и продолжал пить чай. Она решила , что я погрузился в размышления над ее монологом и тоже молчала. Так прошла минута или две. Мы думали каждый о своем.
- Да мне и самой бог не дал ни детей , ни мужа,- прервала она мои размышления.
- А мне дал , но потом забрал. Причем втихаря , не по-мужски как-то забрал. Без трагедий и потрясений. Я вообще-то в бога не верю.
- А во что верите?
Чувствовалось , что последними словами я задел ее за живое.
- Избыток доверия - причина всех моих бед. Стараюсь ни во что не верить.
- Получается?
- Не очень.
- Это хорошо , что не очень. Доверие породило ложь , но оно же породило и правду. Доверие , как не парадоксально, – одно из важнейших условий существования и развития человечества. Это фундамент , без которого всякое познание вне личного опыта было бы невозможно. Если бы не доверие друг к другу люди бы тысячелетиями , поколение за поколением , изобретали велосипед.
Вдруг затеянное мной же чаепитие показалось мне непосильно обременительным. Бестолковый разговор , поглощающий драгоценные остатки времени раздражал. Возникло острое желание побыть одному.
Тема не цепляла. На фоне грядущих перемен все остальное казалось мелким , незначительным и скучным. Жизнь и смерть – вот два слова , два явления , которые целиком овладели сознанием. Больше не было ничего. И по мере истечения отведенного времени удельный вес мыслей о смерти стремительно рос.
- Принципиально , что верите , а во что верите совершенно не важно.
- Ну , в моем случае , пожалуй , уже ничего не принципиально, - заметил я , терпеливо дослушав ее .- Но все равно , очень складно у вас получается. Вы , наверное , дома речь готовили?
- Да нет , - усмехнулась она , - речей я не готовлю. Я людей готовлю. Профессия у меня такая.
В коридоре застучали по кафелю каблуки.
- Вера Васильевна ,- позвал женский голос , - Срочно зайдите к дежурному врачу.
- Мне пора. Спасибо за чай и спокойной ночи - медсестра поднялась с кровати с кружкой в руках и торопливо направилась к дверям.
- Не за что. Прощайте , Вера , - сказал я ей в спину.
Она обернулась. Я заглянул ей в глаза. Сквозь холодную черноту ее зрачков , как сквозь зеркальное стекло , уверенная в своей невидимости на меня таращилась смерть. Для тех , чьи жизни были заполнены солнечным светом она была скрыта зеркальным покрытием. А вокруг меня сгущались сумерки , и то ли ввиду горящих по ту сторону стекла адских костров , то ли ввиду светящего там райского солнца , то ли по какой-либо другой причине , но там оказалось светлее чем здесь.
