Возвращение. Глава 4

наказали?

— Не знаю, может и наказали.

Постояв немного, девочки возобновили прерванный путь.

— Я знала, что у Чертов... — Елена осеклась, — что у Александра Петровича
дочка умерла, но я думала от болезни. А давно это случилось?

— Сейчас вспомню, — Иринка наморщила лоб, — да, мы как раз Жизель резали...

— Кого??? — испуганно заморгала глазами Елена.

— Овцу нашу, — спокойно пояснила Иринка, улыбаясь.

— А почему «Жизель»?

— Другой у нас не было, она одна была...

— Да нет же, — Елена нетерпеливо отмахнулась, — назвали, почему так?

— А-а, так брат папкин, который на заработках,
прислал на Новый год коробку конфет...такие вкусные были, —
Иринка жадно сглотнула слюну, — а на коробке овца была нарисована,
в юбочке, как у балерины, и подписано — «Жизель». Ой, такая смешная...
Мы все так смеялись. Потом папка с фермы ярочку принёс, вот мы и назвали её,
как ту овцу, с коробки.

— Понятно, — Елена улыбнулась.

Между тем, Иринку уже было не остановить:
— Ну вот, мы как раз Жизель резали, вдруг прибегает тетка Зинка,
вся белая, трясётся, нашли, говорит, Злату в лесополосе, мёртвую.
А я тогда маленькая была совсем, ну, не совсем маленькая,
мне было пять, нет, шесть лет... Потом похороны были, только меня туда
не взяли, а мамка с папкой пошли. Мамка до сих пор забыть не может,
что на похоронах, жена ПрокОпича (они в начале нашей улицы живут),
так вот, Прокопичиха эта нарочно вырядилась в прозрачную кофту,
и пришла она, как мамка говорит, не горе выразить, а покрасоваться
перед всеми, и нет у неё ни стыда, ни совести. Представляешь,
какие люди бывают?

— А она красивая была? — опустив голову, Елена разглядывала свои
стоптанные босоножки.

— Кто? Прокопичиха?

— Злата...

— А ты её разве не видела?

— Наверно, видела пару раз, но не запомнила.

— Я тоже её плохо помню, маленькая совсем была. Помню только,
волосы у неё были длинные, пышные такие. — Иринка замолчала,
но ненадолго. — Ещё говорят, Чертовский после этого совсем дурной сделался.

Елена вздрогнула, как от удара:
— Это как понять?

— Да говорят, злой он стал или обиженный. Пристаёт  ко всем, ругается.
Ну, ты же знаешь, какой он полудурАшный.

— Нет, не знаю, — тихо произнесла Елена.

Иринка с удивлением посмотрела на неё:
—Да ты что, Елена? Все об этом говорят.

— Что ты заладила: «все говорят, все говорят», у тебя что —
собственного мнения нет? — Елена, сама не зная почему,
разозлилась на Иринку. — Болтаешь какие-то глупости!
Знаешь что, — она внезапно остановилась и заглянула
в испуганные глаза Иринки, — а, может, тебе действительно
вернуться домой? Родители приедут — тебя не застанут,
будут волноваться. Иди-ка ты домой. Так будет лучше для всех.

В глазах Иринки блеснули слёзы:
—Ты что?! Я не пойду одна по лесополосе, — её нижняя губа смешно
оттопырилась и задрожала, — я к морю хочу пойти. Ты же обещала...

Черты Елены исказила злобная усмешка:
— К морю хочешь?  Нет, не пойдёшь, здесь останешься.
Что ты там говорила про дух? Вот и проверишь: правду люди говорят или врут.

Елена скинула босоножки, подхватила их на руки и, не оглядываясь,
бросилась бежать вперёд. Вдогонку ей нёсся отчаянный рёв:
«Ле-еенка, не бросай меня!»

Она точно знала, что неповоротливой Иринке никогда не угнаться
за ней и это заставило её на мгновение ощутить неизведанный доселе восторг,
сложившийся под влиянием двух противоположных чувств: щемящей жалости
и яростного злорадства. Этот восторг шумно бурлил и пузырился в крови,
горяча стремительный алый поток до такой степени, что, казалось,
по венам бежит уже не кровь, а настоящая лава. В висках бешено стучало,
грудь теснила разбухающая почка радости, а сердце готово было разорваться
от нахлынувших чувств.  

Добежав до середины лесополосы, Елена свернула куда-то вбок
и вскоре совсем исчезла из виду.

«Она сейчас вернётся, она сейчас вернётся», — твердила про себя Иринка,
безуспешно пытаясь отогнать нарастающий страх, чья когтистая лапа
уже вовсю щекотала волосы на затылке...