Две недели мира… Отрадовались, отрыдали со всей измученной Землей и стар и мал. Но еще отстреливаются редкие отряды фанатиков, еще гибнут наши солдаты, дошедшие до Берлина, от одиночных выстрелов. И не угадать, в каком окне прячется смерть. Не только пули обрывают жизнь. В брошенных домах найдут бойцы съестные припасы… И не знает командир, как написать матери, что погиб сын не на ратном поле, а от отравленной крупы, от кружки воды, что зачерпнул из ведра. И просит седой старшина:
- Вы уж с оглядкой, братцы… На чужой мы земле…
Подружки две, санитарочки, что с 41-го в гвардейской дивизии, чуть не со слезами отпросились на ночь в крайний дом – простираться да вымыться. Девчонка деревенская, с редким, красивым именем Ангелина командиру на наказ быть осторожнее, чуть слышно ответила:
- Когда бои шли – страшно было, а тут стыдно бояться…
А вторая, Дуся -, так жалостливо глядела, прижавшись к плечу подруги, что махнул командир рукой – идите, мол.
Дом был двухэтажный. Дорожка до крыльца выметена. Зеленый палисадничек. Возле двери – ящик, куда из магазина доставляют молоко. Словно и не коснулась война этого ухоженного пригорода Берлина. Месяца не прошло с тех кровавых боев… И цветы на окне, и скамеечка у крылечка. И дышит здесь все покоем.
Чужая гортанная речь вмиг разрушила иллюзию мирного вечера... На пороге - женщина лет сорока, может, чуть больше. Невысокого роста, с тонкими поджатыми губами. Только вот взгляд… И не объяснить, что было в нем. Может, печаль, может, невыплаканное, застывшее горе. И еще, (не показалось, нет!) почти материнская жалость к двум девчонкам в солдатской одежде, по возрасту годившимся ей в дочки.
- Что говорит-то? – Дуся повернулась к подруге.
Ангелина немецкий язык знала хорошо. Что-то осталось со школы, да и война научила.
- Говорит, чтоб не боялись, проходили.
Вода грелась. Женщина потихоньку вышла, оставив притихших девчат в уютной кухоньке. А им и, правда, не хотелось говорить. В открытое окно вползали майские сумерки, со звоном цикад и свистом незнакомой пичуги. Где-то на соседней улице гудела машина, слышались голоса готовившихся к ночлегу солдат, и кто-то совсем недалеко растянул меха трофейного аккордеона. Почудилось на миг Ангелине, что сейчас распахнется дверь и зайдет уставший после работы отец, а младшие четыре сестренки затеют в доме веселый галдеж. Прикрикнет на них мать, доставая из печи котелок с кашей, а сама Ангелина присядет у лавки, помогая снять отцу сапоги. И так ясно она все это увидела, что показалось, будто гусак во дворе захлопал крыльями, загагачил громко. Тряхнула головой – что за наваждение? Откуда гусак? Всю птицу домашнюю здесь давно съели, кур нет, не то что гусей.
Вошла хозяйка. В руках у нее, действительно, был гусь. Белый красавец с красными лапами и мощным клювом.
- Откуда? – на русском от удивления спросила Ангелина.
Та, словно поняв, ответила:
- Прятали…
Большим тесаком перерезала гусю горло, крепко зажав еще бьющуюся птицу над тазиком, но, взглянув на застывшие в один миг лица девчонок, кивнула на душ – мыться идите.
Горячий душ, настоящая мочалка, даже кусочек мыла – редкость неимоверная. Каждая клеточка радовалась упругим струям.
У дверей на стульчике лежали две пижамки… В цветочек... Не хотелось спрашивать у молчаливой хозяйки – ее ли? А может, дочери или сестры…
На столе лапша и целая сковородка жареной гусятины. Ели медленно, дуя на каждую ложку, не показывая хозяйке голод.
Немка за стол не села. Прислонившись к стене, смотрела на русских девчонок, - нет, ничем не отличались они от ее детей, потому что слишком тяжелая ноша легла на это поколение – долгие годы войны. Война сделала молодых ребят - немецких, русских - очень похожими.И боль, и злость, и вера - у всех одна и у каждого - своя...
А подружек клонило в сон. Глянув на грязную форму у двери душа, Ангелина подумала – утречком выстираем. Хозяйка повела их в спальню на второй этаж. Пуховая перина. Пуховые одеяла. Последней мыслью было удивление: «Простыни розовые, отродясь таких не видела». И, забыв про осторожность, спали две санитарочки, две подружки, прошедшие всю войну, спасшие тысячи солдат, а в штабе гвардейской дивизии готовились к переброске на другой конец земли, где уже замахнулась на Великую державу расчетливая Япония.
Хозяйка спустилась в столовую, привычно, не торопясь, вымыла посуду. Посмотрев на кучу грязного белья и налила в таз горячей воды…
Немецкая женщина стирала солдатскую форму двум русским девчонкам, и слезы катились по щекам и капали в таз…
Никогда женщинам этой планеты не понять и не принять войны,
) А вот так прочувствованно именно про ЧЕЛОВЕКА на войне ....... У вас очень здорово это получилось!!!
