Ярая

готова.
     Мрачные поначалу «охотники» понемногу оживали, начали балагурить, подсмеиваться по поводу утренней «охоты».
     - Вы, ребятушки, насчет вечера решайте, пока не захмелели: на зорьку пойдёте или баньку принимать?.. Я на всё не разорвусь, мне ещё на два стана съездить надо. Решайте, - разумно талдычил им егерь.
     - Мужики, а давайте, правда, в баньку? – Кузьмин из планового уже был «хорошенький», расстегнул фирменный охотничий комбинезон, откинулся сыто спиной к берёзе.  – Поохотились уже утром, - хихикнул глупо. – Поели, попили… По банкам постреляем – и в баньку.
     Компания малость поерепенилась, но, в конце концов, согласилась: поохотились. А если всё банькой закончить – о чём ещё мечтать?!  На весь год воспоминаний! Часиков до четырех посидим здесь, да, Палыч? И к тебе! Только… это… через магазин бы, а? Кончается, на баньку не хватит…
     - Самогоночка понравилась? Ну, её и будете потреблять. У меня её хоть залейся… - Иван Павлович позвонил домой.  – Петь, сынок… Баньку запали, чтоб к восьми готова была… Нет, мы сегодня прикатим, на вечернюю не останемся. Пельмешки есть?  - Он обвел  взглядом соратников, пересчитал. –  Шестеро  нас, Петь. Со мною вместе. Ага… Ну, всё, пока. – Вновь посмотрел на толпу. Толпа в ожидании молчала. – Всё, в шесть сматываемся. Саш, как ты? В состоянии рулить?
     - Нормально, Палыч, нормально.
     - Тогда так. Я сейчас по делам смотаюсь, чтоб вечером не отвлекаться. К пяти приеду. Ребят, две просьбы к вам: не запалите здесь по пьяне чего-нибудь и срач за собой убрать в мешки. Бушку я вам оставлю.  Если кто из моих  служивых появится – пусть мне звонят. Да, вот ещё… Овраг у леса видите? Стрелять по банкам только там! Мы там ружья пристреливаем, никому не помешаете. Всё, я покатил!
     Ребята молча проводили глазами его «уазик», переглянулись.
     - Ну, чего?.. Шикарно! «Всё включено»… Давайте-ка за это дело… - Кузьмин потянулся в центр стола.

     Хоть и с трудом, но до хаты Палыча они всё-таки добрались. Сашка постоянно дымил за рулём, пытаясь  не заснуть, остекленевшими глазами «сверлил»  замызганный зад  егерского «уазика» и что-то  лениво и невпопад  отвечал захмелевшему Анатолию. Остальная братия спала.  Лесами и пролесками добрались до окраины села. Егерь притормозил, вышел. Александр, устав от невнятного бормотания коллеги, тоже вылез.
     - Случилось что? Заглохла?
     - Не-а, - Иван Павлович закурил. – Приехали почти. – Сцепил ладони на затылке. Сигаретка – в уголке жесткого рта, глаза прищурены. – Расслабься. Участок это мой, - кивнул он на огороженный  плетенью косогор, что сбегал от них вниз к селу. – Вон, и банька уже топиться. Двадцать пять соток здесь у меня, живи – не хочу… Люблю  я отседа заезжать. Всё, как на ладони. Красотень!
     - Угу, красотень, - подтвердил Сашка, мельком окинув окрестности.   – Этих бы ещё разбудить. Храпят, как медведи.
     - Ничего, сами встанут. Пельменями запахнет – встанут. Ну, покурил? Поехали.

     Подворье у Палыча оказалось огромным.  Громадный двор перед домом под пять - шесть машин, здесь же сеновал и дровяник.  Всё укатано асфальтом, над  мангальной зоной  - навес на резных столбах.
     Поохали, поглазели и потянулись в хату. Жена Ивана Павловича как-то быстро и незаметно накрыла на стол и так же незаметно исчезла.
     - А хозяйка-то где? – спохватились ребята, когда уже разложили пельмешки и рюмки подняли. – Неудобно как-то…
     - Ежели ей каждый раз с вами рассиживаться – по миру пойдём, - грубо, но добродушно пророкотал егерь. – По хозяйству пошла. У меня, вон, - кивнул он на окно. – по правую руку скотина в стойле, а слева – птичник да крольчатник. Попробуй, накорми зараз…  Да придёт она, - махнул он рукой. -  Управятся с Петькой  и придут.
     - Ну, что ж… - Анатолий поднялся. – У меня, Палыч, тост. И подарочек от нас! – с пьяной значительностью добавил он, и даже палец кверху поднял. – Мульди… мультиварка!-

     Хорошо сиделось. И хозяйка вскоре с сыном пришли, и запеченных кролей опробовали после пельменей, и другой вид самогоночки (на кедровых орешках) продегустировали. Иван Павлович всё пытался осаживать их:
     - Мужики! Баня скоро! Ну, куда вы столько?  С полным брюхом тяжко в бане… Тормозите… Не убежит от вас…
     Куда там! Объедятина была – за уши не оттащить!  
     Сашка, тяжелый от питья и еды, вышел покурить во двор, присел на крыльцо.
     Звезды уже высветились на потемневшем небе. Проклаксонил где-то вдалеке автомобиль. Негромко промычала бурёнка в стойле. Сквозь закрытые окна послышался смех ребят.
     Александр длинно и шумно вздохнул.
     Хорошо… Хорошо!!!
     Подошел хозяйский кот. Потёрся о ноги, выгнулся дугой, зевнул широко и исчез за сараем.
     - Кис-кис, - пробормотал ему вслед Сашка. Посмотрел, куда бы деть окурок? Ничего не нашел, затоптал и бросил под крыльцо. Встал. Его слегка шатнуло.
     - Ничего, сейчас в баньку… Протрезвею.
     Вошел в хату. На кухне хозяйка сортировала объедки по чашкам.
     - Полина  Артемьевна, а Палыч говорил: лайки у вас. Что-то не видел…
     - Так они на задах, Саша. Посмотреть хочешь? Пойдём, поможешь заодно. Уйди отсюда! – шлёпнула попутно по мордашке Буша, прыгающего рядом с чашками. – Накормила уже – нет, у других стырить надо! Бери, Саш, вон ту… пойдём… - Она включила свет на внутреннем дворе, подхватила ещё пару чашек. – Пойдём, пойдём, не бойся, они у нас ласковые.
     Они вышли из дома. И сразу же к ним подбежали лайки. Хозяйка поставила еду у здоровущей конуры посреди двора.
     - Кушайте, кушайте, родные, - она ласково потрепала обеих. – Потом водички налью. Ты погладь, погладь, Саш, не бойся…
     Тот неловко погладил собак левой рукой.
     - А эту куда? – он поднял третью чашку.
     - А-а, пусть Иван кормит. Поставь её пока на будку, что б эти не слопали. Бешенная у нас там на цепи сидит, - кивнула она на дальние стайки. -  Держим её, пока участок забором не огородили. Зимой дурак мой подобрал. Замучились уже… никого к себе не подпускает. Иван сам всегда…  Саш, Саш! Ты куда?! – испуганно зачастила хозяйка  вслед Александру.
     А тот, не слыша её, как зомбированный, с зажатой в руке чашкой шел на злобный  захлёбывающийся лай в конце двора.
     - Сашка! Стой!!! – вновь, так же испуганно, прокричали сзади. – Загрызёт!
     Загремела звеньями цепь по проволоке, и из темноты навстречу ему рванулся темный силуэт овчарки. Отлетела в сторону чашка с едой. Сашка грохнулся на спину. А на груди его, ощерившись, уже стояла передними лапами собака.
     - Яра… Ярочка, - как безумный тихо проговорил-прошептал Сашка. И рука  непроизвольно легла собаке на холку. – Яра, Яра…
     А собака склонилась и быстро-быстро зализала языком по его лицу. Будто мокрой тряпкой  слёзы утирала.
     Сашка, не отрываясь от неё, с трудом сел, скосился в сторону дома. Оттуда, на заполошные крики Полины Артемьевны, уже бежали мужики с остервенелыми пьяными лицами.
     Александр крепко прижал к себе Ярую.
     Мужики, подбежав, встали, как вкопанные. И молчали, тяжело дыша.
     - Тьфу на тебя, …! – выругался в сердцах Палыч, отбросил топор в сторону. – Напугал – аж сердце зашлось! Я уж думал: всё! Порвёт тебя, как грелку! Ты-то чего орала?! – напустился он (заодно уж, видимо) на жену. – Видишь? Родню свою Сашка нашел, мать их!.. А ты орёшь! – И он захохотал. А вслед за ним и другие. Даже жена.
     А Сашка всё продолжал сидеть и прижимал к себе Ярую. Уже не «бешенную».
     - Петь, - негромко позвал Иван Павлович сына. – Кончай лыбиться. Завтра возьмёшь мою машину, ребят добросишь до дома. А то они сейчас к Сашке все не влезут.
                                                .     .     .

     Они ехали домой вдвоём.
     Ярка развалилась на переднем сиденье и спала. Сашкина ладонь тихо и медленно гладила её по морде; пальцы ласково и осторожно теребили порванную верхушку правого уха. Периодически в шерсти попадались остатки какого-то мусора, колючки, репейник, хотя вчера вечером он, кажется, всё выбрал и выдрал.
     Ярая не просыпалась. Только судорожно вздрагивала во сне и дергала лапами, силясь куда-то бежать.


     - Вот дела, а?! – изумленно крутил головой Иван Павлович. – Ведь чуть было не пристрелили! Слава богу, профнастил кончился, не доделали забор, охранять надо было,  а то бы точно – прикончили собаку! Ты смотри!..
     - Прикончили, прикончили… - Полина Артемьевна управилась с мытьем посуды, вытерла руки о передник. – Кто сейчас зады то охранять будет? Лайки твои?  Вместе с забором унесут – не услышишь. Я тебя, вон, с Бушкой на цепь посажу. Или забор давай быстрей заканчивай!
     - Ничё, выкрутимся. Но ты подумай: больше ста километров пробежала! Вот, ты б смогла столько до меня бежать? – хохотнул Палыч и еле увернулся от брошенного в него скомканного передника.

     Дверь открыла жена. Глаза испуганно распахнуты.
     - Ты же к вечеру обещался… - Но тут она увидела сидящую чуть в стороне Ярую. Лицо Лизаветы как-то враз сморщилось, подурнело. – Ярка, - плаксиво сказала она. – Ярка! – и разревелась. Сидела на корточках перед собакой и беззвучно ревела.
     - Ну, ну, Лиз…- Сашка гладил жену по голове, как до этого собаку, и лицо у него тоже непроизвольно кривилось. – Всё хорошо. Ну, Лиз, хватит…
     Та поднялась, утёрлась ладошками.
     - А тебя ребятишки на кухне ждут.  И мама. А я не готовила ещё ничего, - как-то растерянно проговорила она. – Саш, Саш, подожди!
     Но Ярка  упорно тянула хозяина в квартиру.  Им навстречу с шумом уже вывалили ребятишки. Впереди  пушистым колобком катился щенок. Увидел Ярую, жалобно вякнул и забился в угол.
     - Ярка, стой! Стой! – попытался удержать Александр собаку. Но та уже нависла над щенком и настороженно, недоверчиво того обнюхивала.
     Дети, замерев, стояли, как вкопанные. Из кухни шаркающей походкой появилась Александра Дмитриевна.
     - Ну, вот, - спокойно-спокойно произнесла она. Выцветшие блеклые глаза прищурились, заблестели.  Александра Дмитриевна ухватилась ладонью за косяк. – Видите? Пришла, милая. Пришла.  Говорила же я…
     Она медленно стала оседать на пол. Все бросились к бабуле.
     - Ох… - тяжело дыша,  прошептала Александра Дмитриевна. – Сердечко что-то… Воздуха не хватает…

     Глава   7

     Каждый вечер, когда я выхожу покурить на балкон, то происходит одна и та же сцена: в посадках сирени под моими окнами  прогуливается женщина с собаками. Мы с ней раскланиваемся, даже перебрасываемся порой парой-тройкой слов, будто давние старые знакомые. Собаки в это время мирно стоят и настороженно смотрят на меня. Причем, та, которая помощнее и повыше, оглядывается на вторую,  с висящим кончиком порванного правого уха, видимо, старшую, и будто ждет разрешения: тявкнуть – не тявкнуть.
     Но та молчит. Смотрит на меня и смотрит глазами  много повидавшего человека.
     Мы опять раскланиваемся, и  троица прогуливается дальше, причем, не спеша, чтобы не торопить заметно хромающую хозяйку.
     И так уже на протяжении долгих пяти лет.