Посвящение

      - Вэл, вэл, вэл…- тридцатилетний командир технической роты обеспечения береговой технической базы Тихоокеанского флота по имени Евгений, а по отчеству Борисович, с кратким прозвищем «ЕБе», стоя на центральном проходе спального помещения казармы перед строем матросов в позе адмирала Нельсона, тихо по-английски «протактакал».
     Это означало не знание иностранных языков, а преддверие беспредельного гнева. Из английского языка капитан знал немного - «фейсом об тейбол» и «вдую спик инглишь». Ротный использовал эти знания на полную катушку. Матросы в строю, почувствовав по внешней сдержанности офицера его настроение, притихли как караси на сковородке.
     - Значит так, папуасы беременные, слушать папу не хотите? Ждете, когда я буду из-под вас дерьмо убирать? - командир, прохаживаясь вдоль строя, внимательно смотрел в глаза подчиненным. - Так в грязи ходить и будем? Носки погладить, попа разобьется! Ну а уж кальсоны постирать, это высшая математика для некоторых!
     Дело происходило зимним вечером после проверки перед отбоем. Шел телесный осмотр личного состава роты на предмет побоев для предотвращения пресловутых неуставных взаимоотношений. По пояс раздетые матросы, в засученных по колено кальсонах, зябко ежились то ли от сквозняка, то ли от предстоящего «воспитательного процесса». Строй был похож на сборище живых покойников.
Капитан злой как сто морских пехотинцев пока ярость не показывал, сдерживался, стараясь, командирский кайф продлить подольше. Гнев «вожака стаи» все знали хорошо и не питали на этот счет не каких иллюзий.
     Прохаживаясь вдоль строя прыщей ротный начинает вечернюю литургию на тему личной гигиены.
     - И долго это будет продолжаться? Долго еще меня будут пялить на заборе для всеобщего обозрения? Спасибо, сынки, удружили! Как пацан со спущенными штанами, в позе покорности стоял «на ковре» перед начальником штаба целый час, маму вашу любимую! - почесав в чреслах, ротный поднял голову, как пулеметчик, который скосил только что толпу приговоренных к расстрелу, посмотрел на матросов - не шевелится ли кто, и продолжил крошить их как винегрет.
     - Матрос Пупкин! Где ты срун-ссыкун?
     - Тута!
     - Забыл, как надо отвечать?
     - Я! - с терпеливой покорностью откликается матрос, готовый к воспитанию ротного, словно покойник к погребению.
     - Выйти из строя!
     - Есть!
     - Ну-ка, поди-ка сюда, голубь сизокрылый, покажи нам гульчатай личико, а точнее кальсоны, - голос офицера начинает набирать жар. - Встань-ка тут, мы посмотрим на твои штанишки цвета свежевыжатого говна, - прогрев скелет предисловием, ЕБе начинает чекрыжить матроса. - Только не надо делать скорбного лица, иначе я оболью слезами всю казарму.
      Матрос Пупкин, кочегар штабной котельной, дрожа всеми эпителиями задницы, обреченно идет на середину центрального прохода. По-деревенски, поворачивается через правое плечо и неуклюже начинает руками прикрывать от растерзания ширинку на грязных кальсонах.
    - Не прикрывай «келдыш» гармошкой, думая, будто его не видно!
      Парень дергается как от электрического разряда. Чувствует внутренним голосом, что сейчас, именно сейчас его будут драть со всей комиссарской непримиримостью. Раскатают в тапочки и засунут под тумбочку. В распахнутые от ужаса глаза, похожие на рот, готовы влететь мухи. Строй расслабляется, понимая, что «партнер» для театрального представления выбран. Все облегченно вздыхают - «Сегодня жертва не я и, слава Богу!»Моряки ротного боялись, но любили. За что? Не знаю. Может за заботу о них? А может за то, что он был таким же мужиком, как они сами, только постарше?
Вид у Паши военно-комический. По впалой как у голодной собаки груди можно было изучать худой человеческий скелет. Глаза торчали из позвоночника.
      - Что это одето на твою задницу, засранец?
      - Где? - переспрашивает моряк и замолкает будто Му-Му.
    ЕБе хочется просто ответить «Где, где? В звизде!», но он переспрашивает молодое дарование.
    - Что где?
    - Чё? - у матроса за плечами десятилетка, но он с первых дней службы понял, что на флоте канать под дурочка проще. С дурака какой спрос? Дурак, он и в Африке дурак.
    - Я тебе, медуза сонная, дам «чё»! Сейчас всю задницу развальцую до кастрюли! - ротный, с прямолинейностью полена, объясняет будущее матроса.
    - Кальсоны… - словно повидло из пирожка, выдавливает из себя Павел.
     - Это не «исподник», а братоубийственный снаряд, с которого уже капает! - на Руси издавна кальсоны называли исподниками. - Сейчас устрою тебе забег от триппера! Проведу финансовую реформу  - порублю твою «морковку» на пятаки! - «разогретый» ротный начинает плеваться дерьмом.
      - Взгляните на это чудо в перьях, которое мама с папой дома не научили подмываться и стирать свои кальсоны. - ЕБе посмотрев на моряка, как на дохлую мышь продолжает раскладывать парня в меркаторскую проекцию.
        - Тьфу! Это не матрос, а чешуя на яйцах моего кота. Я хрен сточил, внушая этому неряхи, что не только зубы, но и кальсоны надо стирать, а писун мыть перед сном, - капитан преподает урок личной гигиены, - а ему все по палубе метель!
      - Я не винова... - Пупкин хочет что-то проблеять.
       - Не оправдывайся - ты не в милиции! - обрывает командир и продолжает сносить крышу парню. - Я не минздрав, предупреждать больше не буду! Научу тебя Родину любить, мать нашу любимую! Сгною тебя на «киче» или сожгу к чертовой матери в твоей сраной котельной, но кальсоны у тебя будут сверкать как елочная игрушка, - ротный засовывает руку в карман брюк, чешет небритую промежность и думает - «Самому не мешало бы подмыться». - Бери баночку! - это табуретку значит. - Стой там, иди сюда!
Матрос, вытаращив глаза, словно заяц перед автобусом на ночной дороге, берет табуретку-баночку и обреченно ставит перед строем роты. Вид у него как перед отпеванием. Иллюзий в отношении себя парень никаких не питает. - Вставай на нее, полюбуемся на тебя! - ротный еле удерживается, чтобы Паше не отвесить пенделя.
Пупкин неуклюже забирается на баночку вслед за грязными кальсонами и становится замершим памятником разгильдяйству и неряшливости.
      - Доколе я буду тут ораторствовать, призывая тебя к чистоте и порядку? - матросы роты молчат, с интересом наблюдая за «представлением». - Долго ты будешь мне грязной задницей царапать палубу? Что молчишь как Зоя Космодемьянская? - ротный, рокоча командирским голосом на все ротное помещение, продолжает прохаживаться вдоль строя, думая о своем.
«К кому сегодня после отбоя податься, кому отдаться? - молодой мужик сам себе задает вопрос. - Не нюхать же всю ночь матросские кальсоны. Да и крысы, как всегда замучают, домогаясь кожаных ботинок…»
       Па-че-му г-ряз-ный? Я тебя спрашиваю, почему? Времени не хватает? - ротный продолжает скакать по матросу будто Кутузов на Париж. - Мама стирать не научила или в школе не проходили, как надо носить кальсоны? Руки под ложку заточены? - железобетонным голосом ротный кидает риторические вопросы в голову подчиненного, словно булыжники, но видно, что не попадает. - Запомни! У настоящего мужика писун должен быть всегда чистым как голова. Он должен быть готов к встрече с бабой! Всегда! Я тебя научу ухаживать за собой! - командир вбивает в голову подчиненного флотские аксиомы, будто патроны в обойму.
      «Надо в роте опять потолки красить, да и половицы стали скрипеть, пора менять... - опять проносится в голове капитана не относящиеся к матросу думы. - С портретов основоположников некому пыль смести, писюки ушастые! - ЕБе все видит и помнит. - В гальюне пятое очко не работает, ядрена корень. Полроты сантехников, а наладить не кому. Я этим архаровцам зажгу сегодня советское солнце! Да так сильно, что некому потушить будет! Не жизнь, а сплошное устранение замечаний. Когда же всё это кончиться?»
      - Замкомвзвода!
      - Я, товарищ командир! - тихо как легкое недомогание, отзывается младший командир.
     - Выходи и ты дружище! Выходи, понюхай подчиненного и отскочи! Расскажи нам, как ты воспитываешь неряху, - ротный демонстративно затыкает нос. - Старшина, сколько раз мне целовать тебя в сахарную задницу, чтобы я не видал этой порнухи? Может мне на голову надеть презерватив, чтобы все видели, что все херово?
     - Я чего? Я ничего. Все перепробовал, не получается… - начинает оправдываться старшина 1 статьи, зябко поводя плечами, втуне думая, как бы самому не попасть «под раздачу» слонов и пряников.
     - Только не надо вешать мои яйца на забор! Пока этот засранец не научится за собой следить, я тебя буду дрючить и дрючить, как еж ежиху, долго, нудно и без удовольствия! - ротный начинает интим в присядку.
     «Чтобы еще придумать, чтобы заставить Пупкина регулярно стирать кальсоны и носки? - в душе рассуждает ротный. - Все, зараза, уже перепробовал. В нарядах вне очереди стоял? Стоял! Выговоры получал? Получал! На «кичу» плавал? Плавал! Может придушить, как свинью? Не домой же родителям писать и позорить на весь колхоз?»
     - Ну что мне с тобой делать? Морду что ли набить или паяльник в задницу засунуть? - капитан смотрит на недоразумение, который, осознавая слова ротного, вздрагивает, как от удара нагайкой. - Баталер!
     - Я! - проштрафившийся Ренат, готовый выполнить любой чумной приказ командира, подбегает на цырлах к капитану и встает в позу бегущего египтянина.
- Бакша уста! Тащи екарный бабай новые кальсоны!
     Ренат пулей летит в баталерку и через мгновение приносит ослепительно снежные новые кальсоны.
     - Одевай, звереныш!
     Пупкин перед строем вытряхивает себя из грязных военно-морских колготок и переодевается в чистые подштанники, тряся на всю роту кониками-бурбониками с втянувшейся мошонкой в задницу. Ротный поворачивает матроса спиной к себе, ставит в позу покорности и… авторучкой начинает писать на заднице подчиненного, обтянутого новыми подштанниками посвящение:
     «Дорогому Паше Пупкину от командира роты на долгую память! Пусть чистота этих штанишек сохранится, как любовь к флоту!»
     Рота ржала неделю, но что поразительно, парня подменили. Он стал чист и опрятен. Почему? Не знаю.