паниковавшие при виде стёртых в кровь ног, в итоге, успешно решали проблему правильной намотки портянок, раны на ногах, наверное, в силу темпа армейского существования, заживали стремительно, кожа на месте прежних стёртостей становилась жестче, мозолистей, и уже через несколько месяцев курсанты чувствовали себя в сапогах гораздо комфортнее, чем в армейских ботинках. Ботинки полагались к парадной форме одежды, которая, надеваемая от случая к случаю, курсантов откровенно угнетала, всё было каким-то колючим и неудобным. То ли дело солдатская гимнастёрка! И родные, ставшие впоследствии привычными, сапоги. Шинель, жёстким своим сукном, тоже не радовала. Зато очень уютно и тепло было в ватных бушлатах. Особенно, когда рота пешим ходом, через звенящую заледеневшими ветками лесопосадку, направлялась к танкодрому, отстоявшему от полка в семи километрах.
Ветви лесопосадки звенели хрустальным перезвоном в силу особенностей климата данной местности. С неба на землю, закручиваемая ледяным вихрем, обрушивалась водяная пыль, и мокрые, голые деревья, обдуваемые непрекращающимся, сильным, холодным ветром, покрывались ледяной коркой. Самые тонкие ветки, всё более тяжелея в стылом охвате нарастающего ледяного панциря, клонились к земле и, не выдерживая собственной тяжести, хрустко, сказочно переливчатой нотой, обламывались и летели вниз, на головы и под ноги шагающего строя солдат. Впечатление от всего этого хрустально звенящего великолепия было бы самое колдовское, но, изматывающий, мокрый, холодный, постоянно задувающий с разных сторон злой ветер, не оставлял места лирическим настроениям и буквально терзал молодых парней, словно испытывая их на прочность. А парни не просто шагали случайно забредшими в эту сказочную глухомань туристами. Периодически выкрикивались команды:
- Газы! – И курсанты в считанные мгновения должны были натянуть на лица противно скользкие, резиновые противогазы.
- Бегом марш! – Раздавалось следом, и весь строй, надрывно дыша, тяжёлым марафоном рассекал звенящую лесопосадку. В первые недели учебки, такие экскурсии на танкодром, были для курсантов катастрофой стихийного бедствия. Никто из молодых парней тогда и предположить не мог, что спустя каких-то полтора-два месяца, путешествия на танкодром и обратно станут для них лёгкой, даже весёлой, прогулкой, поднимающей настроение и развивающей зверский, никогда в прежней жизни их не посещающий, аппетит. Так, поступательно, неуклонно, настойчиво, медленно, но верно, закреплялась в их судьбах армейская закалка, так вчерашние юноши, постепенно и незаметно для себя, превращались в мужчин.
Веретенников гневным голосом подозвал к себе Ивко. Указывая на Дё, вновь обутого в истерзавшие его сапоги и сейчас с трагическим лицом стоявшего посреди курилки, лейтенант сказал:
- Отведёте курсанта Дё в лазарет. Лично! Доложите, что в силу вашей расхлябанности и невнимательного отношения к подчинённым, курсант был травмирован. Исполняйте!
Дё, прихрамывая, направился вслед за своим мучителем в сторону лазарета. Веретенников продолжил занятия со взводом.
Илья, как и все остальные, бывшие на плацу, солдаты, искренне сопереживал сослуживцу, но все свои чувства той поры он впоследствии вспоминал, как что-то не совсем реальное, как-будто вырванное из ночного, беспокойного сна. Чёткие, оконтуренные подробными фрагментами воспоминания о службе в учебке и армии в целом, придут к нему не сразу, не через один даже год после окончания службы. И, что было для Ильи странным и непонятным, чем большее количество прожитых лет оставалось за его спиной, тем более ясно и зримо всплывали вдруг в его памяти события, которые теперь отстояли от его теперешнего возраста не на одно десятилетие.
